Стук за окном был приглушенным, словно кто-то осторожно касался стекла кончиками пальцев. Вера обернулась, взглянула в окно — осень. Ветви старого клена, обнаженные и измученные ветром, печально тянулись к земле. Она быстро накрыла стол, расставляя тарелки с привычной точностью, которая передавалась по женской линии в её семье. Все должно быть готово к приходу Пети — сына, который на этот раз не звонил несколько дней. Обычно он заходил в дом под вечер, бросал свои ключи на стол и тяжело опускался на диван. А потом неизменно появлялись темы, которых ей хотелось избегать — неразрешенные проблемы, обиды, его уходы и редкие примирения.
Сегодня Вера чувствовала странную тревогу. Все вокруг казалось знакомым: поскрипывание стула, запах пирога из духовки, но что-то невидимое тянуло к полу, будто невидимая рука обхватила сердце, сжимая его все сильнее. Она вздохнула и провела ладонью по вытертой скатерти, вглядываясь в узоры, которые напомнили ей давние разговоры с Петей, когда он был ещё мальчиком. Ему всегда удавалось вернуть её на землю, как бы высоко она ни витала в мыслях. Но это было тогда.
Когда в дверь тихо постучали, она едва не выронила чашку. За дверью стоял Андрей, сосед по лестничной клетке, с которого ещё не слезла осенняя влага. Его лицо было серым и озабоченным, как небо над их домом. Андрей вздохнул тяжело, будто решаясь сказать что-то очень важное.
— Вера Павловна... — начал он, глядя в сторону, — Пете... что-то случилось.
Её сердце сжалось, а ноги, казалось, потеряли землю под собой. "Что случилось?!" — мысленно закричала она, но губы не могли выдавить ни слова. Андрей осторожно взял её за плечо.
— Он в больнице. Я был там… Не хотел пугать, но ты должна знать.
Тишина в комнате стала оглушающей, как будто всё вокруг внезапно замерло. Вера, держась за стул, устремила взгляд в пол, пытаясь хоть как-то унять безумие мыслей. Больница? Петя? Как? Почему он не сказал? Ведь совсем недавно они разговаривали, и он казался спокойным, пусть и немного грустным.
Её тело машинально потянулось к двери. Андрей тихо добавил:
— Там не всё плохо, врачи говорят, что он выкарабкается, но... у него были серьёзные проблемы. Он был на грани, Вера. Ты должна это знать.
— Я должна его увидеть, — тихо прошептала она, словно боялась нарушить тишину в пустом доме.
— Я отвезу тебя.
Они шли молча по холодным улицам, и Вера не могла собрать мысли в кучу. Почему она не заметила? Она была слишком занята своим... домом, своей болью, своими обидами? Почему, когда всё было разрушено вокруг, она позволила себе отдалиться от сына, который, возможно, нуждался в ней больше всего?
Петя лежал на белой больничной койке, обвитый трубками и аппаратами, которые издавали тихие сигналы. Его лицо было таким же бледным, как простыни, но дышал он ровно, и это было главное. Вера села рядом, взяла его руку — холодную, будто его тело решило спрятаться от мира. Она медленно погладила её, глядя в его лицо, такое знакомое, но сейчас совершенно чужое.
— Ты не можешь вот так уйти, Петя, — шептала она, будто боялась, что если заговорит громче, он исчезнет. — Я не позволю тебе... ты слышишь?
Она не знала, услышит ли он её. В этот момент все прежние обиды и недомолвки растворились. Осталась только любовь, та самая любовь, которая раньше скрывалась под горами недосказанных слов и непонимания. Вера сидела долго, её дыхание сливалось с тихими звуками больничного аппарата, и она понимала: теперь важно только одно — её сын жив. И это единственное, что имеет значение.
На следующее утро, когда она возвращалась домой, город уже жил своей жизнью. Машины проезжали мимо, люди спешили по своим делам, и жизнь текла своим чередом. Но для Веры мир изменился. Теперь она знала точно: каждый момент, каждая секунда, проведенная рядом с любимыми, бесценна. Она обещала себе больше никогда не позволять обидам затмить главное — семью.
А вечером Петя пришёл в себя. Он открыл глаза и впервые за долгое время увидел её по-настоящему.