Найти тему
Марина Роземанн

Легенда о Триле, первая глава

(В авторском прочтении - на видео)

Однажды на задах базара,

Неподалёку от бульвара,

Что хоть и величается «Цветным»,

Но цвета в нём, по правде, мало,

Сидел, нахохлившись сердито,

Глядя на дым столичный и бандитов

В обличье жирных голубей,

Проводников зараз и вшей,

Толпящихся неподалёку

И явно погруженных в склоку, -

Герой наш - юный воробей

По кличке Триль.

 

Был он весь серенький как пыль,

Невзрачный, мелкий, как мотыль,

Что, впрочем, и неудивительно:

Будь он другим - незамедлительно

Его бы называли по-другому

И посчитали бы - животным незнакомым.

 

При нем еще была сестрёнка,

Такая шустрая, прям - шестерёнка,

Всё той же масти

Простенькой, неяркой,

Именовалась кстати –

Варькой.

 

Пока сестра по сторонам глядела, -

Ей до всего-то было дело,

Невыспавшийся брат сидел

И хмуро песню свою пел.

Точнее - тихо напевал,

Хоть внутренне и бушевал.

 

«Ох, и пошлятина вся эта серятина!» –

Так прямо мрачно ныл и завывал, -

Для воробья и впрямь довольно непривычно,

Уж как-то очень зло, самокритично, -

«И надо же было такому случиться:

Серым, невзрачным таким уродиться,

Да еще в таком неприглядном месте,

Где всё скучно так, кучно,

Для жизни совсем несподручно:

Еще и без собственного насеста!

 Даже солнце тут слабовато,

Светит сдержанно так, без обхвата.

Тут так ленивы

Его все лучи, так нерадивы,

Блёклы на стеклах их переливы,

И сивы, ох как сивы!»

 

Так вот сидел наш Триль,

Грустил, себе же кровь со зла мутил,

И выводил:

«Ах, родина, родина,

Ну что ж ты у меня такая... уродина...

Пусть и гордая ты, и необъятная,

Но до чего же ты всё-таки неопрятная,

И для жизни - ну совсем неприятная!

Такая вся – вся из себя особенная,

Обособленная,

Под радости бытия, да и простого житья –

Ну нисколечки не приспособленная!»

 

Заслышав убогие те песнопенья,

Вмиг прекратила Варька обозренье

Ближайших мусорок и урн,

Хранилищ многих тыщ кулинарных культур,

Уличной пылью пусть и приправленных,

Едкой гнилью щедро разбавленных,

Однако всё еще вполне питательных,

Всё еще годных к употреблению,

Удобных для непритязательного

Воробьиного пищеваренья, -

И дала брату без промедления –

Своё обязательное

Насчёт его пения

Мнение.

 

«Ну, узнаю слова Вовы Белова,

Дружка-артиста

Из авангардистов!

Когда он голоден или взволнован,

По духу и здоровию негоден,

То есть - просто недоволен

Тем, что все всё снова и снова

Картин его не понимают,

Не принимают,

Не обсуждают,

И - даже их и вовсе не ругают,

Не критикуют,

С ним как творцом не спорят, не воюют, -

Вот тогда он тоже сыплет такими словечками,

Как семечками.

 И солнце-то ему тут, видите ль, мешает,

И цвет его, и свет,

И общее отсутствие монет.»

 

На что Триль отвечает резонно,

Хоть и немного отстраненно:

«Ты, это, Варь,

Художника мне тут, давай, не хай!

Творцам и так живется очень трудно

Средь серости и бедности занудной!»

 

«Не спорю,» - возразила Варька,

Вертлявая как Ванька-встанька,

«Скажу, однако, братец, к слову:

Другу-художнику Белову,

И впрямь порой бывает туго,

Когда дела идут не столь упруго,

Как он хотел бы...

Куда ни глянь – сплошные у него ущербы,

С его искусством,

Вечным соратником беспутства,

Вот он и ноет иногда.

Вполне понятная тоска...»

 

«Его тоска» -

Заметил Триль ей свысока, -

«Вполне достойна и веска!

А ты, сестра,

Не смыслишь ни черта!

Всё хаешь, хаешь,

И не понимаешь,

Что такое его поведение –

Необходимейшая черта

Его всё ввысь и ввысь стремленья,

Его труда,

Его суровейшего над собой суда,

Да-да, -

Его сомнения,

Его томления,

Его божественного,

И столь естественного

Собою неудовлетворения...»

 

Ну, Варька всё это слушать не стала,

А брата скорее уж по привычке прервала.

 

«Ах, Триль!» - сказала, -

«Забудь ты, ради Бога, эту муть!

Не в ней же суть!

Не наш, не наш ведь это стиль!

Хотя художник нам и друг,

Нам его ссудных мук,

Поверь, не надо!

Мы ведь с тобой другого склада,

Да и из другого, скажем прямо, стада!

Точнее - из иной мы стаи!

И наша с тобой жизнь - другая,

Активная, не боль зубная!

 

Нам некогда страданьем упиваться, -

Нам надо выживать стараться,

Хоть мелочью, но каждый день питаться,

И серостью,

И бедностью

Своею удовлетворяться!

 

А твой художник –

Он - что картежник:

Сегодня - царь, завтра острожник!

Художнику тоска нужна,

Чтоб от нее искусством отбиваться!

И ты, брат-воробей,

За ним решил тут увиваться?

Не тот ты зверь,

Поверь!

 

Не будь смешным!

Пойдем-ка лучше, пошуршим!

Вон там, за этим чудно серым домом –

Какой там бак для пищевых отходов!

Мечта!»

 

«Да уж!» - скривился Триль,

Будто касторки проглотил, -

«Такая вот мечта,

Сестрица,

Как раз нашей жизни чета.

Тут прямо впору удавиться!

 

Ну не могу я с тем смириться,

Что я лишь серая, земная птица,

К тому же, карликовой стати,

Живу как вор, всё на подхвате,

А лучший мир мне только снится!»

 

А Варька снова возражает,

При этом уж и голос повышает.

«Еще одна художникова фишка!

Не поддавайся ей, братишка!»

 

«Художник-друг тут ни при чём!» –

Триль в спор-таки втянулся,

Огрызнулся, -

«И сам я знаю, что почтён

Сомнительной природной честью -

Быть серостью

И жить тут в бедности!

То есть - не в ярком поднебесье,

Как подобает птицам моего полета,

А тут с тобой, средь грязи и помёта!»

 

С улыбкой Варька до сих пор справлялась,

Но тут не выдержала, засмеялась.

«Ишь ты, какой ты у нас нежный!

И мученик, и дурачок прилежный!»

 

Триль еще пуще посмурнел:

«Скажи еще - блаженный!»

На Варьку строго посмотрел.

 

«Ну и скажу!

И покажу!» –

Всё не сдавалась Варька, -

«Кончай дурить, давай-ка!  

Да дух себе и мне мутить!

Нам еще урны теребить!»

 

А Триль на то ей говорит:

«Настанет час –

Я покажу на собственном примере –

Какой я асс!

Точнее -

Кто я таков на самом деле!»

 

А Варька всё не понимает, -

«Как это кто?» - почти ругает

Она заносчивого брата,

Что на глазах вдруг превращался в хвата, -

«Ты – воробей,

А петь собрался будто соловей!

Держись-ка, братец, поскромней!»

 

«Да уж куда скромней...» –

Вздохнул тут Триль печально, -

«Да, пусть я не певец,

Не соловей,

С даром природным и похвальным,

Ибо других я кровей...

 

Но что скажу тебе, сестра:

Хотя и нету на земле

Птиц посерей меня и победней

Но всё равно я, поверь –

Ярчайший,

Можно даже сказать - величайший

В этом мире Спец,

Ибо я... Я... Я, Варька, – и борец!»

 

«Боре-е-ец?!»

Вот если б имелись у Варьки губы,

Она их тут точно бы изогнула

С гримаской презрения

Над Триля немыслимым откровением.

 

А так - всего лишь раскрыла клювик,

Собралась было в брата, ну, пусть не плюнуть,

Сперва - просто на него дунуть:

Чтобы уж поскорее очнулся,

И в привычный свой лад вернулся.

Да не успела.

Тоска Триля опять вслух запела.

 

«Со скромностью мириться мне вредит!

Мне этот жалкий быт претит,

И не годится мне этот тусклый серый цвет!

Нет от него спасенья! Нет!!»

 

«Бред!» -

Вернуть успела Варька только,

Улыбнувшись горько.

 

«А вот и нет!

Совсем не бред!

Мне эта серость вся - во вред!!"»

 

Нет, совсем не по Варьке

Были Триля чуднЫе байки.

 

«Чудак!

Зачем, скажи, зачем ты так!?» -

Она возмутилась,

Аж вся скривилась,

«Ну чем наш быт тебе уж так противен?

Не будь наивен!

Он в наших бедах не повинен!

И чем тебе наш серый цвет так плох?

Нам от него ведь чистый прок!

Он так спокоен, безопасен,

Как таковой – собой прекрасен!

Он для прикрытья идеален

И в нашей жизни – так прикладен!

 

По мне - так он даже весьма обаятелен,

Ибо надежен он и обстоятелен.

Нам ведь с ним, Триль,

Будто с добрым приятелем:

Пусть он и не так уж цветаст,

Не любит контраст,

Да и сам - без особых прикрас,

Но нас –

Он уж точно никогда не предаст!

И не кинет!

А вот какой-нибудь там «вырвиглаз», -

Он ведь тако-о-ой – он на все горазд!

Последнее, не постыдясь,

Отнимет, -

Лишь бы все на него глядели,

И ему славу пели, пели, пели!»

 

Триль слушать дальше не захотел.

Только всё на глазах грустнел, хирел.

 

«Чем он мне, спрашиваешь, плох

Твой, Варька, вечный и серый цвет?» -

Пробормотал, сглотнув вздох,

Повернувшись к сестре боком, -

«Так вот тебе мой ответ:

Это же цвет распустех!

Ну и дурёх!

Таких как ты, моя сестрица,

Всегда готовых со своею судьбой смириться!»

 

Тут Варька резко возмутилась,

Вся заметалась и забилась.

«Какой сегодня мерзкий тон у тебя, однако!

Отвратительный ты,

Ну просто возмутительный

Забияка!

Кончай бухтеть и щетиниться,

А то ведь я могу и обидеться!»

 

«Ага, - хмыкнул Триль, -

И пару минуток со мною не видеться.

Это, милая, даже не водевиль…

Впрочем, за неименьем других радостей –

Наказанье такое – не без приятностей...»

 

«Ах ты! Ах ты! –

Зашипела Варька,

Уже без утайки,

«Ах, вот какой ты мне брат, ты, ты, ты...?!

Надоело с тобою возиться!

Не желаю с тобою водиться!»

 

«Ах, сестрица!..

Да и я был бы рад от тебя смыться!»

 

«Ну и скатертью дорожка!

Хоть отдохну от тебя немножко!

Дурак! Мечтатель!

Зануда и щёконадуватель!»

 

«А ты наивная дурында,

Тебе самой-то быть такой – не обрыдло?»

 

«Ах так? Ах так?!

Ну так!..

Ну так!»

 

Они еще долго так препирались,

И обзывались,

Но мы их спор на этом месте оборвём,

И сказ наш вбок немного отведем.

Ведь пока брат с сестрой препираются

И обзываются

Занятнейшие дела порою случаются.