(В авторском прочтении - на видео)
Однажды на задах базара,
Неподалёку от бульвара,
Что хоть и величается «Цветным»,
Но цвета в нём, по правде, мало,
Сидел, нахохлившись сердито,
Глядя на дым столичный и бандитов
В обличье жирных голубей,
Проводников зараз и вшей,
Толпящихся неподалёку
И явно погруженных в склоку, -
Герой наш - юный воробей
По кличке Триль.
Был он весь серенький как пыль,
Невзрачный, мелкий, как мотыль,
Что, впрочем, и неудивительно:
Будь он другим - незамедлительно
Его бы называли по-другому
И посчитали бы - животным незнакомым.
При нем еще была сестрёнка,
Такая шустрая, прям - шестерёнка,
Всё той же масти
Простенькой, неяркой,
Именовалась кстати –
Варькой.
Пока сестра по сторонам глядела, -
Ей до всего-то было дело,
Невыспавшийся брат сидел
И хмуро песню свою пел.
Точнее - тихо напевал,
Хоть внутренне и бушевал.
«Ох, и пошлятина вся эта серятина!» –
Так прямо мрачно ныл и завывал, -
Для воробья и впрямь довольно непривычно,
Уж как-то очень зло, самокритично, -
«И надо же было такому случиться:
Серым, невзрачным таким уродиться,
Да еще в таком неприглядном месте,
Где всё скучно так, кучно,
Для жизни совсем несподручно:
Еще и без собственного насеста!
Даже солнце тут слабовато,
Светит сдержанно так, без обхвата.
Тут так ленивы
Его все лучи, так нерадивы,
Блёклы на стеклах их переливы,
И сивы, ох как сивы!»
Так вот сидел наш Триль,
Грустил, себе же кровь со зла мутил,
И выводил:
«Ах, родина, родина,
Ну что ж ты у меня такая... уродина...
Пусть и гордая ты, и необъятная,
Но до чего же ты всё-таки неопрятная,
И для жизни - ну совсем неприятная!
Такая вся – вся из себя особенная,
Обособленная,
Под радости бытия, да и простого житья –
Ну нисколечки не приспособленная!»
Заслышав убогие те песнопенья,
Вмиг прекратила Варька обозренье
Ближайших мусорок и урн,
Хранилищ многих тыщ кулинарных культур,
Уличной пылью пусть и приправленных,
Едкой гнилью щедро разбавленных,
Однако всё еще вполне питательных,
Всё еще годных к употреблению,
Удобных для непритязательного
Воробьиного пищеваренья, -
И дала брату без промедления –
Своё обязательное
Насчёт его пения
Мнение.
«Ну, узнаю слова Вовы Белова,
Дружка-артиста
Из авангардистов!
Когда он голоден или взволнован,
По духу и здоровию негоден,
То есть - просто недоволен
Тем, что все всё снова и снова
Картин его не понимают,
Не принимают,
Не обсуждают,
И - даже их и вовсе не ругают,
Не критикуют,
С ним как творцом не спорят, не воюют, -
Вот тогда он тоже сыплет такими словечками,
Как семечками.
И солнце-то ему тут, видите ль, мешает,
И цвет его, и свет,
И общее отсутствие монет.»
На что Триль отвечает резонно,
Хоть и немного отстраненно:
«Ты, это, Варь,
Художника мне тут, давай, не хай!
Творцам и так живется очень трудно
Средь серости и бедности занудной!»
«Не спорю,» - возразила Варька,
Вертлявая как Ванька-встанька,
«Скажу, однако, братец, к слову:
Другу-художнику Белову,
И впрямь порой бывает туго,
Когда дела идут не столь упруго,
Как он хотел бы...
Куда ни глянь – сплошные у него ущербы,
С его искусством,
Вечным соратником беспутства,
Вот он и ноет иногда.
Вполне понятная тоска...»
«Его тоска» -
Заметил Триль ей свысока, -
«Вполне достойна и веска!
А ты, сестра,
Не смыслишь ни черта!
Всё хаешь, хаешь,
И не понимаешь,
Что такое его поведение –
Необходимейшая черта
Его всё ввысь и ввысь стремленья,
Его труда,
Его суровейшего над собой суда,
Да-да, -
Его сомнения,
Его томления,
Его божественного,
И столь естественного
Собою неудовлетворения...»
Ну, Варька всё это слушать не стала,
А брата скорее уж по привычке прервала.
«Ах, Триль!» - сказала, -
«Забудь ты, ради Бога, эту муть!
Не в ней же суть!
Не наш, не наш ведь это стиль!
Хотя художник нам и друг,
Нам его ссудных мук,
Поверь, не надо!
Мы ведь с тобой другого склада,
Да и из другого, скажем прямо, стада!
Точнее - из иной мы стаи!
И наша с тобой жизнь - другая,
Активная, не боль зубная!
Нам некогда страданьем упиваться, -
Нам надо выживать стараться,
Хоть мелочью, но каждый день питаться,
И серостью,
И бедностью
Своею удовлетворяться!
А твой художник –
Он - что картежник:
Сегодня - царь, завтра острожник!
Художнику тоска нужна,
Чтоб от нее искусством отбиваться!
И ты, брат-воробей,
За ним решил тут увиваться?
Не тот ты зверь,
Поверь!
Не будь смешным!
Пойдем-ка лучше, пошуршим!
Вон там, за этим чудно серым домом –
Какой там бак для пищевых отходов!
Мечта!»
«Да уж!» - скривился Триль,
Будто касторки проглотил, -
«Такая вот мечта,
Сестрица,
Как раз нашей жизни чета.
Тут прямо впору удавиться!
Ну не могу я с тем смириться,
Что я лишь серая, земная птица,
К тому же, карликовой стати,
Живу как вор, всё на подхвате,
А лучший мир мне только снится!»
А Варька снова возражает,
При этом уж и голос повышает.
«Еще одна художникова фишка!
Не поддавайся ей, братишка!»
«Художник-друг тут ни при чём!» –
Триль в спор-таки втянулся,
Огрызнулся, -
«И сам я знаю, что почтён
Сомнительной природной честью -
Быть серостью
И жить тут в бедности!
То есть - не в ярком поднебесье,
Как подобает птицам моего полета,
А тут с тобой, средь грязи и помёта!»
С улыбкой Варька до сих пор справлялась,
Но тут не выдержала, засмеялась.
«Ишь ты, какой ты у нас нежный!
И мученик, и дурачок прилежный!»
Триль еще пуще посмурнел:
«Скажи еще - блаженный!»
На Варьку строго посмотрел.
«Ну и скажу!
И покажу!» –
Всё не сдавалась Варька, -
«Кончай дурить, давай-ка!
Да дух себе и мне мутить!
Нам еще урны теребить!»
А Триль на то ей говорит:
«Настанет час –
Я покажу на собственном примере –
Какой я асс!
Точнее -
Кто я таков на самом деле!»
А Варька всё не понимает, -
«Как это кто?» - почти ругает
Она заносчивого брата,
Что на глазах вдруг превращался в хвата, -
«Ты – воробей,
А петь собрался будто соловей!
Держись-ка, братец, поскромней!»
«Да уж куда скромней...» –
Вздохнул тут Триль печально, -
«Да, пусть я не певец,
Не соловей,
С даром природным и похвальным,
Ибо других я кровей...
Но что скажу тебе, сестра:
Хотя и нету на земле
Птиц посерей меня и победней
Но всё равно я, поверь –
Ярчайший,
Можно даже сказать - величайший
В этом мире Спец,
Ибо я... Я... Я, Варька, – и борец!»
«Боре-е-ец?!»
Вот если б имелись у Варьки губы,
Она их тут точно бы изогнула
С гримаской презрения
Над Триля немыслимым откровением.
А так - всего лишь раскрыла клювик,
Собралась было в брата, ну, пусть не плюнуть,
Сперва - просто на него дунуть:
Чтобы уж поскорее очнулся,
И в привычный свой лад вернулся.
Да не успела.
Тоска Триля опять вслух запела.
«Со скромностью мириться мне вредит!
Мне этот жалкий быт претит,
И не годится мне этот тусклый серый цвет!
Нет от него спасенья! Нет!!»
«Бред!» -
Вернуть успела Варька только,
Улыбнувшись горько.
«А вот и нет!
Совсем не бред!
Мне эта серость вся - во вред!!"»
Нет, совсем не по Варьке
Были Триля чуднЫе байки.
«Чудак!
Зачем, скажи, зачем ты так!?» -
Она возмутилась,
Аж вся скривилась,
«Ну чем наш быт тебе уж так противен?
Не будь наивен!
Он в наших бедах не повинен!
И чем тебе наш серый цвет так плох?
Нам от него ведь чистый прок!
Он так спокоен, безопасен,
Как таковой – собой прекрасен!
Он для прикрытья идеален
И в нашей жизни – так прикладен!
По мне - так он даже весьма обаятелен,
Ибо надежен он и обстоятелен.
Нам ведь с ним, Триль,
Будто с добрым приятелем:
Пусть он и не так уж цветаст,
Не любит контраст,
Да и сам - без особых прикрас,
Но нас –
Он уж точно никогда не предаст!
И не кинет!
А вот какой-нибудь там «вырвиглаз», -
Он ведь тако-о-ой – он на все горазд!
Последнее, не постыдясь,
Отнимет, -
Лишь бы все на него глядели,
И ему славу пели, пели, пели!»
Триль слушать дальше не захотел.
Только всё на глазах грустнел, хирел.
«Чем он мне, спрашиваешь, плох
Твой, Варька, вечный и серый цвет?» -
Пробормотал, сглотнув вздох,
Повернувшись к сестре боком, -
«Так вот тебе мой ответ:
Это же цвет распустех!
Ну и дурёх!
Таких как ты, моя сестрица,
Всегда готовых со своею судьбой смириться!»
Тут Варька резко возмутилась,
Вся заметалась и забилась.
«Какой сегодня мерзкий тон у тебя, однако!
Отвратительный ты,
Ну просто возмутительный
Забияка!
Кончай бухтеть и щетиниться,
А то ведь я могу и обидеться!»
«Ага, - хмыкнул Триль, -
И пару минуток со мною не видеться.
Это, милая, даже не водевиль…
Впрочем, за неименьем других радостей –
Наказанье такое – не без приятностей...»
«Ах ты! Ах ты! –
Зашипела Варька,
Уже без утайки,
«Ах, вот какой ты мне брат, ты, ты, ты...?!
Надоело с тобою возиться!
Не желаю с тобою водиться!»
«Ах, сестрица!..
Да и я был бы рад от тебя смыться!»
«Ну и скатертью дорожка!
Хоть отдохну от тебя немножко!
Дурак! Мечтатель!
Зануда и щёконадуватель!»
«А ты наивная дурында,
Тебе самой-то быть такой – не обрыдло?»
«Ах так? Ах так?!
Ну так!..
Ну так!»
Они еще долго так препирались,
И обзывались,
Но мы их спор на этом месте оборвём,
И сказ наш вбок немного отведем.
Ведь пока брат с сестрой препираются
И обзываются
Занятнейшие дела порою случаются.