Бракованная жизнь 10
Звонок от отца раздался в Генкином телефоне где-то через пару часов. Когда уже и Ксения забеспокоилась, какая муха вдруг укусила мужа.
– Генк, подойди сюда? Поможешь с машиной, мне тут кое-то из моторного отсека вытащить надо, а одному не получается.
– В рабочее одеться?
– Что? А… да, в рабочее. Подходи
Как только сын появился в гараже, Вася всё ему рассказал.
– Вот такие дела, сын. Нельзя вам быть вместе. Ты прости, если сможешь. Гад я…
– У мамы тоже прощения просить будешь? – Генка стоял, раскачиваясь, будто от зубной боли, сжав кулаки и играя желваками. И был сейчас удивительно похож на отца. И запоздало понимал, что на него похожа и Маринка. Притом не только глазами. Разве что ростом в мать удалась – ведь эту тётю Галю он хорошо помнил. Такая же Дюймовочка. Как и мама, впрочем. Умел отец себе женщин подбирать! Как же приятно было эту невесомую Дюймовочку носить на руках! Он снова поднял глаза на отца. – Лучше уж молчи с мамой! Ей ещё этого не хватало. И только попробуй ей ещё из-за своей кобелиной тупости нервы трепать! Ненавижу…
И вышел, громко саданув гаражными железными воротами.
Он даже не видел, как отец поздно вечером буквально прокрался в квартиру. Догадался о его присутствии лишь по свету, пробивавшемуся сквозь дымчатые стекляшки кухонной двери, да по звяканью чего-то стеклянного. А потом, утром, по густому запаху перегара здесь же, в кухне, где отец и прикорнул на раскладном кресле-кровати. Они с матерью всё собирались этого монстра выкинуть, но всё как-то не доходили руки – так и стояло кресло, приткнутое в угол. И довольно-таки органично вписываясь в интерьер.
На звонки Маринки он отвечать перестал. Всё думал, как её «обрадовать» сложившимся положением дел – и ничего не приходило в голову. Он не знал, что там, у неё в семье, тоже всё пошло по похожему сценарию. Разве что инициатором разговора сразу выступила мать, она приступила к нему сразу, как только приехала из аэропорта. Созвонилась с Васькой, чтобы хоть как-то скоординировать действия, и впала в ярость, когда выяснила, что он уже провёл с сыном «воспитательную беседу». Поэтому разговор с дочерью сразу пошёл нервным, скомканным. Без подготовки призналась дочери в давнем грехе. Не преминув ядовито заметить, что родной отец дочери не тот, кого она так обожает, а вот тот, другой. Которого Маринка за глаза, толком не зная, называла «дядей Васей» или «будущим свекром».
Ума и такта хотя бы деланно повиниться у Гали не хватило. Разговаривала жёстко, агрессивно, сразу предложив дочери выкинуть «эту блажь» из головы. Беседа закончилась ожидаемо – дочь, едва сдерживая слёзы, бросилась бегом из квартиры. И лишь в глухом уголке двора, за детской горкой, тихо разревелась.
У Маринки было, однако, надёжное и долговременное убежище – тётка, сестра отца («папы Димы» - как она мысленно теперь стала называть его). Жила в деревне, работала там зоотехником, так что с неё можно было пообщаться и на темы будущей профессии. А главное – терпеть не могла жёнушку брата. Всегда выражала недоумение, как такой вроде бы разумный парень в молодости мог повестись на эту пустышку.
Марина вернулась домой, как только увидела, что мать куда-то поспешила из дома, быстро собрала вещи, из укромной заначки вытащила деньги, которые в своё время дал ей отец на милые женские пустяки , оставила матери короткую записку, где, в случае нужды, её искать– и уже через час автобус с нею пылил в Разуваево – большое село сотне километров от города. Отцу она отправила обширное послание на телефон. Не вдаваясь, впрочем, в истинные причины отъезда, лишь информируя, где она, чтобы не беспокоился. В конце добавила «Все вопросы к матери! Я пас». И снова залилась тихими слезами, когда закончила тыкать пальцем по экрану, и отворачивая лицо от других пассажиров.
Галка, не подозревающая о бегстве из дома дочери, устроила Василию сцену – прямо на улице. Она умудрилась орать на него шёпотом, но с таким искажённым лицом, что можно было только от самого зрелища зажимать уши. Он в конце концов психанул, ответил в её же стиле, не преминув заметить, что хороши оба и думать надо было двадцать лет назад. Ссора была большой, без признаков на примирение.
Придя домой, Галя испытала чувство огромной потери. Наверное, неисправимой. По крайней мере, ничего для того, чтобы как-то выправить ситуацию, ей в голову так и не пришло. Оставалось только ждать возвращения из рейса мужа. И, пожалуй, готовиться к разводу. Дима этого её выверта ей не простит. Одно дело награждать мужа рогами, и совсем другое – сломать жизнь его любимой дочери.
Вася тоже дома не ночевал. Ушёл на свою строительную площадку, где его бригада взяла подряд на облицовку фасада офиса какого-то инвестиционного фонда, и спал там в вагончике, вместо сторожа. Выгнав того исполнять свои непосредственные обязанности. Дело в том, что здание они облицовывали дорогущей импортной плиткой. Стоила плитка сумасшедшие деньги, так что сторожу в самом деле было место на улице, у штабелей под навесом.
Спать было жёстко, дико болела от всего пережитого голова, так что утром к работе Василий приступил с красными от недосыпа глазами, с плохой координацией движений. Ему бы взять отгул – кто бы в этом воспрепятствовал бригадиру, а фактически – главе маленькой фирмы. Но Васька включил своё фирменное упрямство… и загремел с лесов с высоты четвёртого этажа. Приземлился плохо, спиной. И что-то в ней, чуть выше поясницы, хрустнуло. Да так, что глаза затмило чёрной вспышкой.
Когда бросившая работу бригада спустилась вниз, он открыл глаза. Попытался встать. И понял, что не чувствует тела ниже пояса.
– Да что же это такое? Господи, Гена, отзовись! – Ксюша терзала смартфон, раз за разом набирая номер сына, но равнодушная девица на том конце линии раз за разом повторяла «Абонент находится вне зоны действия Сети».
Она сидела в приёмном покое больнице. Её вызвали оттуда звонком: «Ваш муж, Василий Гудинов, серьёзно пострадал на производстве. Адрес…», и теперь всё пыталась дозвониться до сына. И чувствовала, что медленно, но неотвратимо нарастает боль в груди. Потом всё же не выдержала, обратилась к дежурной медсестре за отдельной от регистрации стойкой. Та посчитала пульс, оттянула веко, посмотрев на склеру глаз, и сказав, чтобы Ксюша оставалась на месте, куда-то упорхнула. Чтобы вернутся в сопровождении пожилого врача, который без лишних разговоров увёл женщину в кабинет ЭКГ, а после него… После него и саму Ксению Владимировну уложили на каталку и отправили в кардиологию.
Сердечный приступ. В добавок к несчастью с мужем. Да где же сын?
Генка будто почувствовал беду с матерью. Или то, что беда случилась и с отцом? Включил телефон. Дозвонился сам. И уже через час сидел в приёмном покое. Умоляя пропустить к маме, но раз за разом выслушивая, что пока не положено, но что с мамой будет все в порядке. Жить будет. А пока нужен покой, уход. Врач будто не понимал, что в таком положении, как сейчас, эти слова звучат абсурдно.
Мама вышла из больницы через десять дней. Отца же выписали только на исходе лета, когда Генка уже собрался ехать продолжать учёбу. Он долго бродил вокруг дома, собираясь с духом, потом всё же решился на главный, как он считал, разговор с отцом.
– Вот что, батя… Я ведь тебя знаю! Всё время помни о больном сердце матери. Не дай Бог... – у Генки перехватило дыхание от волнения, но он упрямо повторил – Не дай Бог, с ней что случится! Я вернусь, бросив учёбу, и как собаку тебя выкину в самый паршивый дом инвалидов! Пусть меня потом все осуждают. Но ты именно так ответишь за свою паскудную жизнь. Так что сиди тише воды, ниже травы. Теперь мама – твоя единственная возможность или для реабилитации, или для шанса закончить жизнь по-человечески. А то, может, к этой своей пассии уедешь в этой коляске? – презрительно бросил он.
Генка не знал, что как только отец Маринки (тот, кого она упрямо продолжала считать своим родным отцом) уехал в свой очередной рейс, дочка открыто предложила матери забрать теперь спинального инвалида Василия к себе. Разведясь, естественно, с папой. Пусть хоть так, запоздало, но поступит честно?
Галина ожидаемо только посмеялась над юношеским максимализмом дочери. Назвав её наивной дуроi.
– Можешь думать обо мне что хочешь! Но я свою жизнь на какой-то там жертвенный алтарь класть не собираюсь. И вообще, мала ещё осуждать мать! С моё поживи, покувыркайся в этой чёртовой жизни, как я!
«Что же такого страшного происходило в твоей жизни, мама, что ты такая стала?» - хотела спросить Маринка мать, но промолчала. Если уж человек в свои сорок с хвостиком ничего не понял, и «мораль» для него понятие абстрактное и пустое, то о чём говорить?
Марина теперь считала, что её личная жизнь уже не состоится. Она не представляла, что может когда-то кого-то полюбить. Да и не нужен был никто. Осталась у неё только профессия. Да, станет той самой старой девой, профессионально состоявшейся, в окружении пресловутых сорока котов и кошек. Ну и ладно! На то она и будет дипломированный врач-ветеринар! Хоть этим наивным и по-своему хитрым хвостикам будет нужна, они же сами, как малые дети, с соответствующим интеллектом.
Они теперь так и живут. Дима и Галка в разводе, но в одной квартире. Дима редко бывает дома, почти всегда - в рейсах. Ксюша с Васькой тоже под одной крышей. Васька хорошо запомнил, а главное – правильно понял слова сына. Этот действительно сдаст в богоугодное заведение, и не поморщится. Даром, что Василий ему родной отец, в отличие от Маринкиного Димы.
В его случае положение обязывает по гроб жизни быть теперь благодарным жене, всячески, пусть даже с его ограниченными возможностями, облегчать ей жизнь. Верить, что все усилия с этими массажем и реабилитацией приведут к положительному результату. А главное, беречь, беречь теперь эту чудную женщину. Помня про её нелады с сердцем. Ну и о суровом виде сына, с его сжатыми кулаками.
Сам Гена теперь живёт отдельно. Закончил свой политех, сначала снимал квартиру, а потом и ипотечную двушку приобрел. То, что двушка, радует. Значит, есть всё же планы когда-нибудь встретить свою девушку, жениться и порадовать и маму внуками.
Маринка же домой после получения диплома не вернулась. Поработала сначала стажёром, потом и врачом в том же городе, где была её академия, а потом открыла свой частный кабинет. И, по слухам, нет врача добрее и квалифицированнее, чем она. По вечерам возвращается в свою холостяцкую однушку со скромным бытом, ужинает стаканчиком кефира или йогурта, и ложится спать, не испытывая ни малейших томлений плоти. Будто умеrла.
Однажды, в один из таких одиноких вечеров, раздался телефонный звонок. И до боли знакомый голос проговорил в трубке:
– Как поживаешь, сестрёнка? Жди завтра в гости, приеду с твоим папой Димой. Мы с ним, знаешь ли, подружились, классный он у тебя мужик! Заканчивай свою монашескую схизму. Ведь жизнь продолжается, не будь я Генкой.