Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Кажется, мы несколько поспешили с Петербургом в качестве иллюстрации к предыдущему эпизоду: вышло так, что интрига раскрыта, а Иван Яковлевич Рихтер принуждён остаться в Москве на неизвестный срок, да ещё и в неприятнейшем обременении из-за чужого долга... Пользуясь случаем, не могу не поблагодарить за тёплые отклики по предыдущему эпизоду "Воды живой и мертвой" и поздравления по поводу юбилейной 600-й публикации. Курс на следующую круглую дату взят, но... Дай Бог!
Полностью и в хронологическом порядке с проектом САМЫЙ ЛУЧШiЙ ИСТОРИЧЕСКiЙ СЕРИАЛЪ можно познакомиться в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
"ВОДА ЖИВАЯ И МЕРТВАЯ"
СЕРИЯ ВОСЬМАЯ ЭПИЗОД 1
Оформив дарственную на Кобзева, я таким образом остался без дома и всё ещё со значительнейшей для меня суммою долга в 8 тысяч, с выплатой которых Василий Ипполитович ни на день не прекращал меня поторапливать. Более того, в доме покойных Волковых, до того не знавшего ни постороннего шума, ни бранного слова, стали появляться какие-то странные личности, иной раз - в таком количестве, что я принуждён был в буквальном смысле ютиться в каморке у старой Филипьевны, которая и сама с ужасом прислушивалась к происходящему в комнатах. Так длиться долго, разумеется, не могло, и я уже засобирался было в Ярославскую губернию, чтобы вступить законным образом в права наследства и попробовать найти покупателя на волковскую деревню, да - как частенько это происходило в моей жизни - помог счастливый случай. Бродя в раздумьях по не так давно отстроенным Средним торговым рядам, в одной из лавок я наткнулся на дававшего распоряжения купцу - куда доставить выбранный им товар - хорошо одетого господина с тростью, которой он, небрежно помахивая, случайно задел меня.
- Же сви десоле, се ма фот! - Он живо рассыпался в извинениях на таком ужасном даже на мой слух французском, что я сразу сообразил: это мог быть только один человек, а именно - мой однокашник по пансиону Горна Саша Шварц. Едва признав во мне наперсника по детским нашим маленьким бедам и радостям, он кинулся обниматься с такой силою, что я невольно охнул. Тут же затащив меня в близлежащий трактир, он немедленно заказал графин померанцевой, к ней севрюжины, балыков и каперсов, успокоив, что платит за всё сам, не слушая никаких возражений с моей стороны. Признав в нём важного господина, половой тотчас вызвал хозяина, который так и рассыпался в любезностях, пообещав, что всё будет самое наилучшее, и наисвежайшее, и немедля.
- Позволь, сказывали, что ты погиб! - Шварц был так очевидно рад нашей встрече, что лишь спустя полчаса задал этот вопрос. - И что с тобою случилось, выглядишь, признаться, неважно?..
Будучи обычно не очень-то разговорчивым, я, выпив, возможно, несколько лишнее для себя, тут же поведал ему в общих чертах свою историю, закончив затруднительными обстоятельствами, связанными с Кобзевым. Саша оказался самым прекрасным собеседником, он умел слушать, лишь изредка задавая дельные наводящие вопросы и сочувственно кивая. Когда рассказ мой подошёл к финалу, он молча, явно что-то обдумывая, наполнил стопки и негромко, но твёрдо изрёк:
- Ну вот что, друг мой. Никуда тебе ехать не нужно, да и, честно говоря, боюсь я, как бы тебя там ву компрене... не облапошили. У меня в Ярославле в казенной палате при хорошей должности есть один человечек. Он немного плут, но и губернию, и дело своё знает отменно. За небольшую комиссию - скажем, в тысячу рублей - он так всё сделает, что ещё благодарить меня станешь. Я с ним прямо нынче же спишусь, он всё разузнает - что да как, и сторгует твою Волковку за лучшую цену, даже и не сомневайся. Ну а пока, Ваня, я просто одолжу тебе эти восемь тысяч... не спорь, прошу... Се не па дискут! Тебе сейчас нужнее... а после разочтёмся!
Я поверить не мог своему счастью. Слабо повозражав Шварцу, я понял, что это попросту невозможно - при его напоре и настойчивости. Буквально водрузив меня на руку - вроде трости, он по-хозяйски велел высвистать ему лихача, щедро расплатился и повёз меня в свою гостиницу - кажется, у Покровских ворот. По пути я немного задремал, а когда очнулся в нумере, первое, что узрел, были корзина с оранжерейными фруктами, блюдо с ветчиною и сочащимся влагою сыром и едва не дюжина бутылок шампанского. Признаться, мало что помню из событий того вечера, ночи и последующих пары дней, но история Саши Шварца в голове как-то удержалась...
После выхода из пансиона Горна Саша - сын небогатого провинциального пехотного полковника - с парою сотенных в кармане отправился покорять столицу, имея, правда, при себе в качестве главного козыря рекомендательное письмо от отца к былому сослуживцу, сумевшему и в чины выйти, и в Петербурге зацепиться основательно. Шварц-старший протекций не любил, письмо написал, явно будучи не в ладах со своими принципами, а от того вышло оно суховатым и даже несколько дерзким - словно адресат был обязан ему чем-то. Явившись с самым умильным видом к генералу Яковлеву в собственный его дом на Мойке, Саша и представить себе не мог, что сама судьбе вела и его, и с явным нежеланием выводившую текст руку отца его, ввергший генерала в полный восторг. Это был полнокровный, пышущий здоровьем сангвиник, ведомый счастливою какой-то звездой, и умудрившийся и при Павле Петровиче попасть в случай, и при Александре Павловиче не потеряться, и в недавней войне с Наполеоном отличиться, отделавшись всего одной контузией. Удача неизменно сопровождала его во всём, начиная с карьеры, продолжившись самою выгодною женитьбой и завершившись тремя прелестными дочерьми, в которых счастливый эпикуреец-отец разве что пылинки не сдувал. С недоумением поглядывая розовощекого, с нахальными синими глазами, чей блеск он ловко скрывал за почтительно приопущенными веками, юнца, генерал начал было читать переданное ему письмо, да вдруг расхохотался.
- Ах, Семён, Семён, вот это я понимаю - попросил, так попросил, а?!.. - И с удовольствием процитировал: - Не смею тревожить ваше превосходительство тенями былой дружбы, а ещё более - несбыточными просьбами, не имеющими за собою никаких на то прав, а потому просто - посмотрите на моего наглеца, решившего отчего-то, вероятно, по причине щенячьей наивности, что уж весь мир ему кинется под ноги, - да и велите спустить молодца с лестницы.
Чрезвычайно понравившееся генералу предложение это было читано ещё раз десять: сперва - нарочно вызванной для того супруге, после - трём дочерям за обедом, на который Саша был оставлен, затем - ничего не понявшей из прочитанного древней старушке с трясущейся головою в чепце, оказавшейся маминькою супруги генерала, засим - ещё каким-то гостям, почтительно посмеивавшимися над словами Шварца-старшего вослед за гулко хохочущим в который уж раз генералом... В общем, сам того не ведая, Сашин отец составил сыну такую протекцию, лучше которой и желать было бы невозможно. Саша был оставлен в доме на правах едва не племянника (хотя представлял его Яковлев именно так) и весьма скоро определён к должности из тех, что именуются "непыльными", но "на виду", при начальнике нетребовательном и любящим жизнь так только, как могут её любить такие же удачники с самого рождения, как и сам генерал, Но самый главный подарок от невесть за какие заслуги благорасположившейся к нему Фортуны был преподнесён Саше полтора года спустя - в лице средней из трёх дочерей Яковлева - Ксении. По рассказу Шварца из всех трёх она была, выражаясь деликатно, самой невидною, но именно по той же причине - и самой любимою отцом. С первого же появления своего в доме генерала Саша сумел вызвать в сердечке Ксении какие-то чувства, хоть и не прикладывал к тому ни малейших усилий - по вполне понятным причинам. Разумеется, ему более по душе пришлась младшая - Ирина, но - как человек "с планом" - Шварц менее всего желал бы разрушить столь удачно строящееся здание собственного благополучия подобным способом. Однако же, и отвергать столь явно плывущее к нему в руки сокровище Шварц не собирался, а потому, когда одним прекрасным утром он был зван в кабинет к генералу для деликатной беседы, общая тема его была Саше более или менее ясна, осталось лишь прислушаться к интонациям предположительного тестя и сделать верные выводы. Так всё и вышло: Яковлев был явно смущён и ненатурально бодрился, ходя вокруг да около первые минут десять весьма туманного разговора, после же закашлялся и нетвёрдо произнес:
- Тут, братец, вот какая каша с маслом сварилась... Гм... Одним словом, одна из дочерей моих... гм... в общем - того. Да, чорт возьми... Понимаешь ли - о чём я?
Всею физиономией и самою фигурой Саша - как мог - изобразил одновременно некоторую аллегорию "Участие" и такую степень неведения, что генерал, тут же употребив сильное словцо, разом и напрямую выложил все обстоятельства Ксении, столь же откровенно спросив - намерен ли он, раз так оно приключилось, составить счастие своей любимицы и стать его зятем, на что Саша, немедленно изобразив совсем уже иную аллегорическую фигуру, пал перед генералом на одно колено, отвечая, что и желать бы не мог другой судьбы ни для себя, ни для Ксении. Чем всё завершилось, полагаю, продолжать ни к чему...
Нечаянная встреча с сим везунчиком не могла самым удивительным образом не сказаться и на моей судьбе. В очередной раз за что-то расположенные ко мне мойры явили ещё один дар небес, избавив меня и всю нашу семью от позора и разорения. Расплатившись с бескрайне удивлённым Василием Ипполитовичем, я забрал у него расписку и вексель, вытребовал встречную расписку с его стороны и высказал искреннее пожелание никогда более не встречаться, на что Кобзев, широко ухмыльнувшись во весь волосатый рот, отвечал, что - ежели такое и случится - то надеется, что сумма долгу будет гораздо значительнее. Слава богу, более мы и в самом деле не встречались, а о самом Кобзеве я слышал как-то много позднее, что он то ли попался на шельмовстве в игре, то ли на недостаче в полковой казне, а быть может - и на том, и на другом сразу. С пару недель я прожил в недорогом нумере при одном из трактиров, собираясь уже уезжать в Липицы, как пришло письмо от Шварца: он сообщал, что тот самый верный ярославский человек, побывав в Волковке, нашёл состояние дел в ней, как он выразился, "в бедной благости", но тем не менее - в относительном порядке, и более того - почти уже сладил дельце с продажею, для чего моё присутствие в Ярославле в ближайшее время было бы крайне желательным. Списавшись с обоими, я благословил судьбу и за ниспосланных мне свыше ангелов Волковых, и за то, что, кажется, все треволнения последнего месяца, кажется, подходят к завершению, и наутро отбыл в Ярославль.
******************************************************
Мы непременно уже в январе следующего года продолжим чтение записок Ивана Яковлевича Рихтера, а нынче же завершим эпичнейшим ещё одним негласным тогдашним гимном Российской Империи авторства Дмитрия Бортнянского и Михаила Хераскова "Коль славен наш Господь в Сионе" - вещью преинтереснейшей и ныне почти уже забытой. Русская классика буквально изобилует упоминанием её:
"В то время, как Нехлюдов подъезжал к месту жительства старого генерала, куранты часов на башне сыграли тонкими колокольчиками «Коль славен Бог», а потом пробили два часа..." Толстой Л. Н., Воскресение
"... Я помню, как, перед самым смотровым днем, музыканты принесли к нам на двор старые, измятые и изломанные инструменты и вместо них взяли из высокой каменной кладовой блестящие новые трубы, на которых тут же и сыграли перед окнами матери «Коль славен наш господь в Сионе". Лесков Н. С., Детские годы
Итак...
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу