Для казаков станицы Гундоровской и входящих в её юрт хуторов Святая Пасха в 1918 году стала воистину великим праздником. Они считали, что в те весенние дни приспела ещё одна великая радость освобождения от очень быстро ставшей им ненавистной советской власти. И они были твёрдо уверены , что они против неё никаких дел не замышляли, её представителей поначалу не трогали и даже терпеливо сносили все продовольственные поборы и глумления над верой и священниками. Ждали, что всё должно измениться в лучшую сторону. Не изменилось.
После восстания гундоровских казаков в апреле 1918 года только горстка малоимущей части казачества и наибеднейших иногородних покинула станицу вместе с отступавшими красногвардейскими частями и направились сначала в станицу Каменскую, а потом уже с Пятой армией красных войск под руководством Ворошилова до самого Царицына. Не известно, часто ли они вспоминали про свою станицу, а вот о них вспомнили почти сразу и на хуторских сборах по поводу покинувших Дон приняли грозные постановления. В хуторе Швечикове это звучало так: «Казаков (и далее шло перечисление десятка фамилий) исключить из казачьего сословия и лишить всех прав состояния, а также земельного пая и других полагающихся благ».
Семьи ушедших остались в хуторах и такое решение сбора означало, что лишение обрабатываемого ими ранее земельного пая обрекало их на голод. На сборе прозвучали и угрожающие выкрики:
-Пожечь коммунячьи гнезда! Пусть идут куда глаза их глядят. А то и просто их в шею!
- Прогнать в калмычью сторону, куда их сродственнички ушли!
- Ущерб взыскать за те дома, которые пожгли снарядами краснопузые!
Однако жечь бедняцкие хатёнки не стали, ущерб взыскивать не решились, а самих домочадцев из проклинаемых семейств выгонять из хутора тоже. Только стеной молчания огородили их захудалые усадьбы. Перестали им помогать по мелким соседским просьбам, скосили траву на предназначенных для них делянках, но отдали сено семьям хуторян, погибших во время весеннего казачьего выступления, выгнали скот из общего стада и даже выпускникам церковно-приходской школы, детям красногвардейцев, свидетельства об окончании учебного заведения в тот год не выдали.
На 25 мая 1918 года на майдане возле Успенского храма было назначено построение вновь сформированного Донского гундоровского полка. Его основу составили боевые дружины хуторов станицы, которые приняли участие в восстании. Прозвучали предложения не только полку дать почётное наименование Гундоровского, но даже сотни называть по хуторам. Оно так и получилось. Седьмая полковая сотня почти вся состояла из уроженцев хутора Швечиков. Командовать сотней стал есаул Мигулин, сын бывшего станичного атамана, офицерами были назначены два подхорунжих: Швечиков Антон и самый его близкий друг - Новоайдарсков Сергей.
На майдане перед Успенским храмом полукольцом выстроились конные сотни. Личный состав как на подбор. Почти все георгиевские кавалеры. Вооружение и амуниция приведены в порядок. Строевые кони лучшие. Получены на Провальском войсковом заводе. Хоть сейчас на императорский смотр! Императора вот только нет!
На левом фланге кучковался пехотный отряд и рядом с ним наиболее воинственные на словах, вечные ополченцы, храбрые станичные старики.
Их обзывали песочным батальоном намекая на, то что после их прохождения хорошая подсыпка станичного майдана получится.
Малолеток включили во все подразделения полкового строя, кроме стариковского ополчения. Пусть набираются опыта в боевых подразделениях, а к старикам ходят байки послушать.
Станичный священник отец Николай, в миру Николай Изварин, избранный незадолго до этого в Новочеркасске членом Большого войскового круга после богослужения вышел к толпе собравшихся станичников и прочитал совсем не короткую проповедь.
Он сначала окинул взглядом собравшихся и будто вспоминая недавние апрельские события поднял голову и посмотрел на разрушенную снарядом звонницу Успенского храма. Он знал, что хотели услышать от него станичники в этот день и потому громким, ясным голосом стал проникновенно говорить:
«В священном писании сказано «Имейте веру Божию!»
Кто от неё отрёкся и стал вершить дела не богоугодные, тот будет наказан высшим судом, тому уготованы кары и презрение всех верующих мирян.
Красный дьявол захватил души некогда добропорядочных обывателей и вселил в них зло и ненависть к ближним лишь потому, что они располагают в жизни большими благами, чем те, которые их не имеют.
Провозглашая равенство на словах, эти нечестивцы забыли, что все мы равны лишь перед Богом. Однако от трудолюбия и усердия, добродушия, любви и уважения к ближнему зависит то, чего добьется человек в жизни. Те, кто посеяли ядовитые семена зависти, кто требует проявления ненависти к сожительствующему рядом с тобой обывателю и делит всех людей, словно животных и насекомых на классы и всевозможные группы, тот ничего и никогда не добьется, кроме презрения и ненависти к себе. Идите и защищайте мир и порядок на земле донского казачества! Пусть Всевышний дарует Вам победу, а вы все целыми и невредимыми вернётесь в свои родные дома к своим семьям!»
На Успенской улице, идущей от Северского Донца к станичному майдану, выстроилась Гундоровская артиллерийская батарея. Название громкое, но всего в боевом составе четыре трехдюймовки и у двух были сняты прежними владельцами прицелы и замки. Юные казачки облепили со всех сторон орудия, рассматривая каждую деталь, а то когда ещё доведётся увидеть настоящую пушку.
Один из юных казачков, погладив рукой побитый осколками ствол, стал допытываться у орудийной прислуги, как быстро они могут стрелять и посылать снаряды в сторону врага
Пожилой казак Агафон Клепиков стал отгонять не в меру любопытного:
- То, что ты спрашиваешь военная тайна и нам полагается её не разглашать. Вырастешь, припишут тебя к донской артиллерии и тогда всё узнаешь. А сейчас геть отсюда!
Агафон ещё промолчал про то, что не только прицелов и замков не было на двух орудиях, но и ни одного снаряда не было в зелёных ящиках. Их только ждали из окружной станицы. А их всё не везли, и не везли. Но вид у батареи был грозный, можно было и этому радоваться.
После памятного для всех построения Гундоровский казачий полк был распущен по домам. Каждый день менялись караульные полусотни, которые, рассыпавшись на разъезды по пять-семь человек объезжали вдоль и поперек гундоровские юртовые земли. Через день отлавливали бежавших из Луганска рабочих, тех, кто не успел уйти с Ворошиловым и боялся, что немцы и гайдамаки возьмутся и за них. Таких потеряшек отправляли в курень рядом с хуторским правлением и учиняли допрос. Вернувшиеся из Луганска, побывавшие в заложниках щвечиковские казаки, приходили в этот дом и их просили опознать, не был ли кто из задержанных среди лютовавших красногвардейцев. Никого опознать не удалось, а может просто не захотели это делать. Кто знает, куда ещё качнётся маятник смены власти?
Так весной 1918 года для казаков, проживавщих на берегах Северского Донца по-настоящему началась очередная война, но уже гражданская. По организации боевой службы мало что изменилось. Те же взводы, полусотни и сотни, сформированные две артиллерийские батареи и отряды пластунов. Только командиры и начальники уже сплошь свои земляки, да и воевать пришлось совсем рядом со своими куренями.
За несколько весенних недель Дон полностью оставили красногвардейские войска, уйдя на север и восток Области войска Донского. На его территории после избрания Донским атаманом бывшего командира 10-го Донского казачьего полка, хорошего знакомца гундоровцев генерал-лейтенанта Краснова Петра Николаевича были утверждены новые, но такие близкие по духу и смыслу старым и мирным, порядки. Это понравилось казакам.
Краснов провозгласил цель двигаться к полной казачьей самостоятельности, а для начала утвердиться на границах или гранях провозглашённого Всевеликого войска Донского и никаких непрошеных пришельцев в него не пускать.
Одну из таких граней, южную, в начале июня 1918 года и отправились отстаивать гундоровские казаки. Сначала полк перебросили на станцию Каменская, экипировали на брошенных красными войсками складах, вооружили и снабдили всем необходимым, а потом отправили поближе к Ростову в станицу Ольгинскую.
Июньское марево стояло над камышовыми зарослями между Ростовом и Батайском. В этом мареве расплывались очертания зданий, разбросанных на высоком ростовском берегу.
Один из молодых казаков, уроженцев хутора Швечиков завороженно смотрел в сторону большого города. Заметив его взгляд Сергей Новоайдарсков тут же спросил:
- Ну как землячок, на хутор наш не похоже?
- Разве что гора у нас намного меньше, да тем, что у нас тоже правый берег. Донец куда уже Дона, вполовину А в остальном...
Хоть бы раз по такому городу пройтись. А то я нигде дальше станицы Каменской и не побывал. По бульварам прогуляться, на мамзелей позрить. Да посмотреть, какая она настоящая мостовая в городе. Ни разу не видел!
Взводный отозвался:
- Ничего, побываешь в разных городах и не только в Ростове.
Не сбылось пожелание Новоайдарского. Не сбылось.
Но сначала были бои между Батайском и Кущёвкой.
Воевать пришлось в одной боевой линии с прежними врагами – немецкой пехотой. Позиция швечиковской седьмой сотни была справа от железнодорожной насыпи, а навершия немецких касок виднелись слева.
Сколько раз они мелькали перед глазами во время германской войны! На них обрушивались клинки казаков. Бывало так, что не выдерживала и златоустовская сталь. Трехаршинные казачьи пики всаживались в тела ненавистных врагов. Теперь же они были всего в двух десятках метров.
Оттуда, с левой стороны слышались отголоски гортанных команд и звякание оружия. Хорошо, что их разделяла железнодорожная насыпь!
Гаврила Бахчевников всё порывался преодолеть это препятствие, но его не пускали сослуживцы.
- Что ты хочешь узнать?
- Хочу спросить, зачем они столько народу на нашем участке фронта под Сморгонью газами в шестнадцатом году потравили.
Что, нечем было воевать что ли? У них то и снарядов, и патронов поболя нашего было, а они все равно как сусликов в норках нас травили. Сволочи!
Взводный Антон Швечиков стал пресекать решительность своего земляка:
- То, что сволочи это верно. Но вот с кем ты Гаврила собираешься разговоры вести? Там ведь по чину не больше командира роты будет, а ты ему такие претензии вселенского масштаба.
- И это верно, - отозвался Бахчевников.
- Я так просто. Старое вспомнилось. Казаки наши потравленные. По три дня на полях лежали. Боялись подходить к ним, могли и оставшиеся в живых потравиться. Не дай Боже и в этой войне начнут также войска друг друга травить! С той стороны то русские! В одной стране жили, а теперь вот врагами стали.
Антон ободряюще посмотрел на своего более старшего подчинённого:
- Гаврила Серафимович! Вам бы точно внешними сношениями во Всевеликом войске Донском заведовать, а поскольку это не предвидится попрошу занять место в окопе наблюдателей и доложить обстановку.
Обстановка была простая. Красногвардейцы пятились на юг от полустанка к полустанку. Иногда переходили в короткие контратаки, наверно для того, чтобы дать отойти главным силам. В этих боях в седьмой сотне была всего одна боевая потеря. Тот самый молодой казачок, который так мечтал погулять по ростовским бульварам и посмотреть на городских дам и мостовую.
Жара стояла неимоверная и в родную станицу его тело не отправили. Похоронили напротив железнодорожного километрового знака. Антон пометил это место на только что выданной топографической карте, а всех сослуживцев попросил запомнить приметы.
Июнь 1918 года прошёл в боях и мелких стычках возле станицы Кущёвской. Казаков больше не теряли, были только раненые, которых отправили на поезде в ростовский госпиталь. После соединения войск Донской и Добровольческой армий Гундоровский казачий полк был отправлен обратно в свои родные края на станцию Каменскую. Окружной атаман Михаил Краснянский устроил пышную встречу на привокзальной площади. Каждому казаку вручили по местной газете, на первой странице которой красовался лозунг: «Слава донским казакам победителям!»
Бывшие фронтовики призадумались: «Наверно так нас должны были встречать с германской войны. А то полгода назад уезжали отсюда украдкой. Это там, на той войне мы должны были стать победителями, а здесь кого мы победили? Да и хватит ли для того, чтобы они больше не совались?»
Как показала жизнь, не хватило.
Все казаки были очень довольны, что подоспели как раз к уборке урожая. Он обильным не был. Некому было за полями ухаживать, больше казаки были совсем на других полях. От того и радовались, что удалось вернуться к мирному труду.
Опять, как и раньше, были разрешены ярмарки в станицах. На них свозили всё, что можно было продать из произведений своего хлеборобского и другого труда. В торговых рядах появилась рыба с нижнего Дона. Желто-коричневые балыки с глубокими надрезами распластались на прилавках. Тут же были подвешены связки икряных чебаков и стояли банки с чёрной икрой. Торговля шла на донские рубли, деньги, выпущенные Атаманом Красновым. Но предпочтительнее был обмен на пшеницу, она была в тот год самой главной валютой. Правда, без неё можно было вмиг остаться, как только станицы и хутора занимали враждебные друг другу войска, но хлеборобы от тех и других страдали одинаково.
В торговле в самом ходу были солдатские высокие сапоги и ботинки с обмотками. Наверняка они оказались на ярмарках прямо с разграбленных советских складов. Ношеные не брали, боялись, что с мёртвых снята обувь.
Те покупатели, что посмелее, отдирали стельки, засовывали носы и принюхивались. И чтобы оправдаться в том, что не дали маху приговаривали:
- Потом пахнут, а не чем-нибудь другим. Добрый товар, до конца жизни хватит.
- По тому, как жизнь сейчас казачья складывается, лучше такое не загадывать.
В каждом казачьем курене понимали, что война, начавшаяся весной 1918 года, вряд ли быстро закончится. Казаки – люди набожные, и они приписывали всё творившееся на земле небесным силам. Так же, как и в предыдущие войны, они шли в бой с ладанками, зашитыми особым способом оберегами, родительскими благословениями и молитвами. Переломное время отразилось в том, что и в молитвах появились новые слова:
«Избави нас от искушения и укажи нам путь избавления… Стонет измученный грешный народ, гибнет под гнётом стыда и невзгод… Боже, лукавого власть изжени. Боже, царя нам снова верни!».
Но больше всего казаки хотели, чтобы снова на донскую землю вернулся мир. О нём молили прежде всего, понимая при этом, что не долго главам семейств оставалось находиться под крышами родных домов. Так и получилось. В середине августа 1918 года пришёл приказ отправиться казакам Донского гундоровского полка на север Области войска Донского под Богучар, на границу с Воронежской губернией.
Предстояло воевать за другие донские грани, в этот раз за северные.
Член Союза писателей России Сергей Сполох.
Примечание: Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.