Опцион во всю его пихал, пытаясь что-то сказать. Гай будто очнулся от какого-то оцепенения, оглянулся кругом. Сколько он пробыл в таком состоянии, он не мог понять, но судя по всему не меньше хора (hora).
Здесь внизу, у основания крестов было относительно прохладно, но преступники на крестах видимо сильно страдали от Солнца. Обмякли, обвисли, почти лишились чувств, но видимо были ещё живы.
Перед центральным столбом, где был распят «главный иудейский преступник», стояла лошадь с всадником, одетым в балахон с капюшоном цвета запёкшейся крови.
– Вставай и напои своего учителя! – командовал вновь возникший в голове голос. Он становился уже каким-то привычным. Боль от этого проникновения в мозг уже не была такой нестерпимой. Гай, усилием воли, уже мог противостоять этой боли. И этому голосу.
Но не стал. Ему было всё равно. Они уже давно должны были уйти от сюда, оставив этих несчастных умирать. Но почему-то до сих пор не тронулись с места.
– Вставай! – Повторил голос в голове приказ.
– Он мне не учитель, – про себя как бы ответил центурион.
– Учитель. Потом поймёшь. – Ответил голос, и Гай даже почему то не удивился такому немому диалогу.
Он подошёл к всаднику. Около него стояло ведро с водой. А может еще, с какой жидкостью. Наколов губку на копьё и обмакнув её в эту жидкость, прислонил к губам распятого. Тот будто очнулся и жадно впился в губку.
Голубое окно неба затянулось. С залива сильными порывами потянул холодный ветер. Стало как то темно.
На соседних столбах что-то невнятно простонали. Гай обернулся к всаднику. Тот кивнул, и опцион дал напиться оставшимся распятым.
Как то очень быстро тьма сгустилась ещё больше. Начал капать дождь. Сначала крупными редкими каплями. Потом капли стали мелкими, но частыми.
– Свершилось! Начинай! – громкий голос в голове Гая будто бы дал команду себе, а не центуриону. – Под сердце.
Гай тряхнул головой, окончательно приходя в себя, после недавнего оцепенения. Снял губку с наконечника копья и повернулся к приговорённому.
Тот не обращал уже внимания на тех, кто был внизу. Лицо его было обращено к небу. Губы будто что-то произносили, но из-за сильных порывов ветра и шума начинающегося дождя ничего слышно не было.
Гай прислонил кончик копья в место под сердцем, где он точно не мог бы сильно повредить ничего внутри. За годы, проведённый в войнах, он невольно много узнал об особенностях тела человека. На секунду остановился, как бы собираясь с духом, и ткнул в выбранное место.
Человек на кресте вскрикнул. Несколько капелек крови просочились из ранки. И в этот момент небо, окутанное плотной мглой, будто разорвало на части. Гром был такой мощи, что затряслось всё вокруг: гора, холмы вокруг, сама твердь под ними. Всё затряслось, зашаталось вокруг. Посыпались камни. Серая пелена была разорвана в клочья и размётана в разные стороны.
Но Гай этого уже ничего не увидел. Сверкнула ярчайшая молния. Она расколола небо на несколько осколков, дотянувшись одним из своих копий до столба, у которого стоял Гай, пробежала по нему, прошла сквозь распятого, проходя через копьё, почему то изменила цвет с голубого на ярко зелёный, и вонзилась в центуриона всей своей мощью.
Гай в этот момент уже ни чего не чувствовал. У него в мозгу будто бы вспыхнула яркая вспышка, а когда она немного ослабла, он будто бы мгновенно, через этот зелёный канал, получил тысячи, десятки тысяч образов, которые сейчас одновременно роились в его голове. Его мозг не выдержал этого, и он упал на камни перед крестом.
Он не видел, как конь всадника во время молнии поднялся на дыбы и будто бы исчез в этой растерзанной серой мгле, за стеной воды.
Он не видел, как растерянный опцион, видя падения командира и исчезновения всадника, отдал команду оставить посты и отходить к городу. Он не решился приблизиться к тому месту, где ударила молния.
Он не видел, как невидимый за стеной воды и растерзанного мрака ненавидимый город сотрясался под ударами грома, молний и воды, разрушаясь и исчезая в истории.
Он не видел, как быстро опустела гора и только один оборванец неподвижно стоял среди этого хаоса. Как он будто бы очнулся, вытащил нож из-за пазухи, приблизился к месту казни. Не обращая внимания ни на не утихающий дождь, ни на сильные порывы ветра, ни на обгоревшее тело у креста, обрезал верёвки и осторожно спустил со столба своего учителя. Тот тихо застонал, из ранки снова за сочилась кровь. Оборванец осторожно поднял своё сокровище и медленно стал спускаться с горы.
Он не видел, как начал медленно стихать дождь. Как на пустынной тропе появилась женская фигура. Она приблизилась к обгоревшему телу и, обливаясь слезами, опустилась на колени, прижалась ухом к груди, прислушиваясь. Вскрикнула, вскочила, с трудом перетащила тело на брошенные кем-то в панике волокуши, также медленно спустилась с горы, чтобы увезти центуриона в неизвестном направлении.
Он не видел и не чувствовал, как его обгорелая рука мёртвой хваткой вцепилась в копьё.
Он никогда не узнал, что его когорта во главе с опционом по приказу легата вернулась, чтобы забрать тела осуждённых для похорон, а самое главное, вернуть тело центуриона. Как опцион вздрогнул, не увидев ни тела своего командира, ни тела «главного» осуждённого. Как опустился на колени и приложил руку к обугленному камню, где недавно лежал центурион. Как долго он оставался в этом положении, пока легионеры снимали оставшиеся два тела. А уходя, долго ещё оглядывался.