Молодость моя проходила шумно и весело. Денег было много, делай, что хочешь. Но вот однажды вижу я странный сон: ясно, как наяву, входит ко мне какой-то старец, подходит близко ко мне, берет за руку и, указывая на часы, стоявшие против моей кровати, спрашивает:
— Который теперь час?
— Половина седьмого, – отвечаю.
— Ровно через три года ты умрешь. – И вторично, спрашивает Старец:
— Который час?
— Половина седьмого.
— Через три года ты умрешь. – И опять спрашивает Старец:
— Который час?
— Половина седьмого, – отвечаю я уже с раздражением.
— Через три года ты умрешь.
Я проснулся, зажег огонь, посмотрел на часы. Было 35 минут седьмого, следовательно, явление старца было как раз в половине седьмого. Я оделся, позвонил, велел подать самовар.
— Что это, Павел Иванович, сегодня так рано встать изволили? – сказал лакей.
— Да так, не хочется спать.
Налил себе чаю – не пьется; неужели мне жить осталось только три года? А там – смерть. Господи, как тяжело и страшно. Часов в 12 зашел ко мне один из товарищей:
— Знаешь новость: устраивается пикник, собирается большое общество, вот будет весело! Я хотел прямо и тебя записать, не спрашивая, но потом все-таки решил спросить, поедешь ли?
— А почем с человека?
— Пустяки, по 50 рублей.
— Если бы ты записал меня, не спросясь, то пришлось бы тебе и свои деньги заплатить!
— Как, с каких пор ты стал Плюшкиным?
— Я не стал Плюшкиным, но мне не здоровится. Голова сильно болит, не до пикника.
— Ах ты, бедный! Ну, конечно, больному человеку удовольствия не в удовольствия.
Он скоро ушел. С тех пор мысль о смерти не покидала меня. Я стал уклоняться от сообщества товарищей, избегать всяких развлечений. Впрочем, я не сразу порвал со всем.
Мир – это такое чудовище, что если повернуть круто – разорвет. И вот стал я постепенно освобождаться от уз мира, становилось все легче и легче, и, наконец, совсем освободился от него. Я перестал бывать у большинства моих прежних знакомых. Оставил 2–3 благочестивых семейства, где бывал изредка.
Прошло 3 года, наступило 17 сентября, памятный для меня день, в который я видел старца. С раннего утра я уехал в один монастырь, исповедался и приобщился Святых Таин. После причастия стою в церкви и думаю: вот грохнусь! – но я не грохнулся.
Впрочем, слова Старца исполнились: я, действительно, умер в тот день, но умер для мира...
Прп. Варсонофий Оптинский