(начало книги, предыдущая часть)
Часть 33
1916 год. Миротворческая миссия мадемуазель Васильчиковой.
Золотоплавильный завод.
Харлампиевская улица представляла собой ухабистую, грубо мощеную улицу, выходящую одним концом к реке Ангаре.
Ее застроили уродливыми, современными домами, с колоннами и богато украшенными бронзовыми львами у входов. В самом ее конце, у реки, немного левее по берегу, на неприглядной полоске насыпной земли среди нагромождения бревенчатых хижин, золотоотвалов, куч угля, луж нефти и воды, электрических кранов и выбеленных досок брошенных рудных барж находился сам золотоплавильный завод.
В то утро я был занят тем, что продавал махорку и сигареты шестичасовой смене рабочих, тем не менее, моя тяжелая корзина оставалась наполовину заполненной печеночными пирогами. На мне был живописный костюм - новый тёплый зипун из кожи, сапоги в гармошку, щегольская синяя суконная фуражка и начищенный медный значок лицензированного лоточника. Свой наряд я приобрел благодаря услужливой доброте членов сибирского уголовного сообщества, этого странного братства вольных птиц, для которых полицейский был анафемой, а вот с секретным агентом были готовы поделиться чем угодно, лишь бы тот не читал проповеди проституткам, не смотрел с презрением на сутенеров и, конечно же, не «стучал» в любой форме.
Разглядывая свой запас пирогов, я усмехнулся. На первый взгляд это были обычные пироги с печенью, яйцом, капустой, которые пекла каждая хозяйка. Однако моя отпускная цена за них была не меньше пяти золотых рублей за штуку.
В каждом пироге с орехово-коричневой корочкой, под нежной начинкой скрывался бумажный шарик морфия, внутри каждого пирога с яйцом под начинкой лежало такое же количество кокаина, в капустных прятался опиум, сульфонал и веронал. Ни для кого не было секретом, что почти все рабочие-золотоплавильщики имели наркотическую зависимость, и если городская полиция понятия не имела, что некое подразделение Красного Креста сотрудничало с лоточниками в этой области, то меня это не касалось.
Конечно, я не гордился своим ремеслом, но это был единственный способ установить контакт и подружиться с теми, кто находился внутри завода.
Внезапно две сирены плавильни испустили оглушительный вой, и через несколько минут черные скелеты в красных комбинезонах толпой вышли из ворот проходной, принеся с собой в чистый морозный воздух едкий запах химических испарений. Это была одиннадцатичасовая смена и в целом рабочие вели себя мягко по сравнению со своими предшественниками из утренней смены, которые все по национальности были вогулами из тундры.
Человек в форме, с противогазом в руках и цинковым ведерком для еды, остановился, чтобы взглянуть на содержимое моей корзинки, затем, равнодушно сплюнув, продолжил свой путь. Через мгновение я, спотыкаясь, последовал за ним по шаткой дощатой дорожке, не раз ступая в нефтяные и водяные лужи, пока не добрался до бревенчатого сарая с надписью «М. 9472, быстрый транзит, Москва» и развевающимся желтым флагом золотоплавильни. Мой будущий клиент, Осип Гаврик, помощник бригадира, ждал меня внутри. Когда он снял противогаз, стало видно лицо, изможденное до истощения, с остекленевшими ужасными глазами в воспаленных глазницах.
Гаврик отчаянно нуждался в кокаине:
— Слышь, мне очень надо…Кокаин…очень. Сил нет совсем… И денег нет тоже, вчера в карты, - он тяжело вздохнул и задрожал всем телом, - продул, сильно, все…в карты.
— Ну вот в этом пироге с яйцом, как раз то, что тебе надо. Пять зерен, пять! Точно хватит до конца смены продержаться- сказал я, глядя на его мучения.
Гаврик продолжал трястись и наконец без сил рухнул на пол. На губах у него выступила слюнявая пена, и он заскулил:
— Черт, сейчас сердце выпрыгнет, не выдержит, плохо мне…- заскулил он вновь.
Я подождал пока он справится с первым приступом рвоты.
— Ладно. Вот один шарик бери.- ворча я протянул ему бумажный пакетик с одним зернышком.
Через десять минут доза подействовала. Гаврик стал другим человеком, и момент, ради которого я работал, был близок.
Наконец он пришёл в себя настолько, что стал способен внятно отвечать на вопросы:
— Слушай, Гаврик, а правда говорят, что военный директор завода капитан Корнилов держит почтовых голубей на заводе?
Я подождал минуту и продолжил:
— Хотелось бы знать где на заводе голуби. Понимаешь, я немного связан с русским генеральным штабом. И ты не волнуйся, местные фараоны мне не друзья. Я не имею никакого отношения к иркутской полиции.
Рот Гаврика двигался как у конченого наркомана – он как будто машинально жевал воображаемую стружку, а покрасневшие глаза жадно смотрели на второй бумажный пакетик, который я держал в руке. Затем, схватив наркотик и глубоко вдохнув, он попросил ждать его снаружи ровно через несколько минут, у западных ворот.
Я спрятал свою корзинку лоточника в заброшенном котле, и не без определенного беспокойства пробрался к назначенному месту.
При мне были отмычки, автоматический пистолет и бутылка веронала – все это могло чрезвычайно скомпрометировать меня в случае, если я попаду в полицейскую ловушку.
Западные ворота плавильни представляли собой часть мрачной деревянной сводчатой галереи с зияющими дырами в результате работы подземных вод, и постоянно запирались из-за множества бревенчатых сараев с запасами сырых минеральных масел и бочек с этиленом.
Грязь и снег хлюпали под досками дорожки, я шел вниз, в тень сводчатой галереи, пока не добрался до сарая под номером «79», окруженного легкими железными перилами.
Гаврик явился, как и обещал, и рассказал мне все, что знал. В обнесенном оградой сарае сидели два голубя, а овальные проволочные окна с болтающимися на них бечевками служили автоматическими устройствами для содержания птиц. Капитан Корнилов всегда выпускал голубя при звуке полуденного свистка. Гаврик сообщил свои сведения горячим торопливым шепотом и, нервно оглядевшись, удалился.
Чуть в стороне от галереи, я обнаружил глубокую яму, которая могла бы послужить мне надежным укрытием, и там, наблюдая за окнами сарая, я устроился в почти часовом ожидании.
Наконец, эхо полуденного свистка разорвало мрачную тишину вокруг меня, и почти сразу же со стороны погрузочного двора показался человек в длинной серой военной шинели. Трубка из вишни с янтарным мундштуком торчала, дымясь и брызгая слюной, из его густой темной бороды, выдающаяся грудь уверенно выпячивалась вперед, на не запоминающемся лице было веселое, довольное выражение, а в левой руке он теребил и гладил почтового голубя. Это был сам капитан Корнилов. Я видел, как военный директор бросил голубя в одно из окон «сарая 79», дернул веревку, чтобы захлопнуть его, подождал секунду и ушел, насвистывая сквозь зубы.
Пригнувшись немного ниже в своем укрытии, я начал считать до пятидесяти. Уже перевалило за сорок, когда в галерею, пыхтя и кряхтя, вошел человек с тачкой. Он двигался так, словно был обречен тащить свою ношу всю оставшуюся жизнь, и ему потребовалось, по меньшей мере, двадцать минут, чтобы погрузить на тачку пустой ящик. Работая, он стонал и проклинал своих хозяев, капиталистов. В конце концов, он плюнул на руки и закурил трубку, не думая об этилене, хранящемся в сараях вокруг и снова побрел прочь.
С его уходом я выждал еще пять минут, прежде чем выйти из своего укрытия и открыть дверь «сарая 79». Там стояли четыре проволочные клетки с сизыми енисейскими почтовыми голубями. После быстрого осмотра я выбрал молодую птицу со скрепленными резинкой крыльями. Это было великолепное существо с длинными когтями, к его затвердевшим от уксуса ногам были прикреплены два тюбика из желатина и шелка. Открыть тюбики было бы совсем нетрудно, но от нетерпения и беспокойства мои пальцы дрожали, прежде чем я вытащил два свернутых листка – один из желтой бумаги, другой - из зеленой. Несмотря на сбивающую с толку пунктуацию и дополнительные слова, написанные задом наперед, я ухитрился с помощью быстрого метода чтения взаимосвязанного кода понять оба сообщения. Они были сходны по смыслу, в них начальник иркутского охранного отделения генерал Стромилин, извещал охранника тоннеля Яблонево-Сокондо, капитана Майбороду, что Игнатий Граек («Ворон») попытается взорвать «туннель № 900472» 25 января 1916 года.
Пронзительный одночасовой свисток снаружи внезапно напомнил мне, что я провел в сарае почти тридцать минут и пора быстро уходить.
По установленным правилам без десяти час все лоточники, находившиеся на территории завода, выстраивались в очередь в Бюро военного директора, пересчитывались, снабжались пропусками и под вооруженным конвоем выходили на улицу. Наказанием за нахождение не в том месте после этого времени, служил немедленный арест и последующая каторга в страшных Нерчинских соляных копях. Поэтому, как только я вышел на погрузочный двор, то понял, что мои страхи оправдались, и за мной началась охота. Вооруженные охранники громко перекликались друг с другом и с дикостью, рожденной водкой и обещанием махорки в случае скорого обнаружения, швыряли туда-сюда огромные упаковочные ящики.
Я попытался незаметно вернуться назад по галерее, но тут раздался крик, и через мгновение на меня были направлены стволы десятка револьверов. Затем меня в сопровождении двух дюжих охранников показали каким-то чиновникам, после чего, лишив лоточного значка, грубо отволокли в кабинет военного директора на третьем этаже плавильни.
Капитан Корнилов сидел за огромным письменным столом, рассеянно подрезая ножницами лист бумаги, и разговаривал со своим секретарем, худым, болезненно бледным молодым человеком с чахоточным румянцем.
Когда меня ввели, военный директор не поднял головы, но секретарь что-то сказал моим охранникам, и они вышли, оставив после себя густой аромат щей и махорки. С бесстыдной наглостью я уселся на стул и, скрестив ноги, стал ждать развития событий. Капитан Корнилов продолжал щелкать ножницами, не обращая на меня ни малейшего внимания.
Мне показалось, что в поведении собеседника было что-то не только неестественное, но даже нервное. Картинным жестом я достал и закурил смятую сигарету. На этот раз трюк сработал. Секретарь, до этого молча глядевший на меня, вдруг закричал:
— Ты, свинья собачья, сейчас отправишься гнить на Нерчинский копи!
В этот момент я встал и, говоря хриплым голосом со всеми акцентами уроженца Москвы, заметил:
— Я вполне готов гнить, если только специальное отделение Государственного банка не будет против этого возражать.