Это были минуты ранней темной зорьки, когда над землей еще мерцают звезды, но за сумрачным полевым увалом уже легко угадывается черная полоса леса. Я шел краем хлебного поля туда, где вчера вечером над рядами скошенного жита, густо мелькая крыльями, и беспокойно перемещаясь над жнивьем, кружили многоголосые цепи гусиных и журавлиных стай.
Сухая тропа, как ариаднина нить неуклонно вела меня к заветной цели, а вокруг, по всей предрассветной равнине уже слышались звуки проснувшейся птичьей братии. Высоко над головой, где - то в самой гуще звезд, ойкали и кракали цапли. Одни из них кричали зычно и протяжно, другие с хрипотцой, третьи кратко и тонко. Иногда позывные этих хозяек болот раздавались подолгу из одной и той же точки небесного зенита, и казалось, что кружат они там, под звездами, поджидая, пока их догонят отставшие, или сбившиеся с пути товарищи, но, в конце концов, все эти голоса потихоньку смещались куда - то на юг и постепенно растаяли, погасли там, в предрассветных мглистых далях.
А пока я шел по знакомой мне дороге, светлинка зари постепенно становилась все шире и выше, и теперь в ее свете и свете высокой белой луны, мне с ясной отчетливостью были видны, рядом с обочиной, каждая былинка, каждый, белесой дугой склоненный к земле, пшеничный колосок
А потом я долго ждал утреннего возвращения с воды гусей, слушая как - то вразнобой, то дружно кричат километрах в двух от меня на Белом озере журавли. Но среди этих криков не было слышно желанных мне голосов гусиной переклички. Не один выстрел еще не потревожил тишину, когда высокий шум крыльев быстрой утиной ватаги неожиданной волной накрыл меня. Я поднял вверх лицо, но рассеянный и смутный строй стремительных птиц был уже далеко.
А в это время, готовясь к взлету, все и выше и выше начали набирать тон своих голосов журавли на соседнем озере, и когда их громкие голоса перешли в сплошной непрерывный гвалт, вдали над полем показались три черных силуэта, приближающихся больших птиц. Они медлительно взмахивали своими широкими крыльями, и было ясно, что над полем летит пока лишь передовое журавлиное охранение. Первые птицы прошли над полем молчаливо и далеко от меня. Вслед за ними, потянулись четверки и пятерки серых журавлей. Но это тоже была еще только разведка.
Но вот, вытянув в одну линию с полетом свои лапки, близким воздушным караваном протянула над дорогой уже целая дюжина, и только когда эта плавная птичья вереница пересекла всю ширину хлебного поля, взнялась и сразу закрыла собой почти весь багряный горизонт, сотенная, кажущая еще совсем черной, журавлиная цепь.
Это было захватывающее для глаз и души зрелище. Журавли шли широким устремленным строем, роняя над утренним увалом свои скрипы, журканье, шелест и клики. Четкие силуэты птиц приближались все ближе. Они росли в размерах. Заполняли прохладный утренний сумрак своим шумом и шорохом маховых перьев. И вскоре сплошной водопадный гул от их сотен крыльев настиг и обрушился на меня, притулившегося среди невысоких зарослей чернобыл травы.
Но не успел этот, прокатившийся над моей головой гул, окончательно затихнуть у меня за спиной, как уж там, на невидимых плоских берегах, вновь поднялся непередаваемый словами кромешный гвалт из сотен журавлиных голосов. Это еще один отряд, проголодавшихся за ночь птиц, готовился подняться в воздух.
Это было 31 августа. Утро последнего летнего дня 2007 года. Я стоял неподалеку от озера Синьково. А гусиные цепи, в тот памятный для меня рассвет, уходили в невидимое для меня пространство из Белозерского заказника на север, в орловские поля. У птиц, как известно, нет особых границ, но есть свои дороги и свои привязанности.
Предыдущая часть:
Продолжение: