Серия 2.
Серия 3.
Как иронично, говорила мама, что дом престарелых построили прямо перед окнами через дорогу. Как будто кто-то намекал ей о подступающей старости. Мы с мамой жили на седьмом этаже, и территория пансионата на заднем дворе видна с нашего балкона как на ладони. Сейчас весна, мама уже как неделю в доме престарелых. В самом деле иронично.
Бывает, она выходит на территорию погулять, и когда я застаю её, глядя с балкона, бывает, что кричу ей громко привет. Один раз она посмотрела на меня и промолчала, один раз погрозила своим кулачком, в остальные разы просто не замечала, гуляла по территории. Она у меня с виду только аленький цветочек, а на деле – боевая старушка.
Долго и мучительно я шёл к этому, пока не признал сам перед собой: я не справляюсь. Я уже взрослый, работаю два через два, у меня есть девушка. Когда мне следить за мамой, я не знаю.
А всё началось с малого. Мама забывала, что она уже ела. Позавтракает, допустим, уйдет в комнату смотреть утренние новости или повтор битвы экстрасенсов, а потом снова идёт есть, потом кричит из кухни: "Серёжа!". Я прихожу на зов и она спрашивает у меня, ела ли она сегодня. Ну, и подобные вещи.
Честно говоря, это как глоток свободы, когда мамы нет дома семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. А мне двадцать пять, и все из них я жил в квартире с матерью. Отец умер, когда мне было три года. Погиб в горящем доме, работая пожарником. Такие дела. Подозреваю, что тогда мама начала потихоньку делать из меня податливого сыночка.
Я у мамы был всю жизнь под юбкой, а отца даже и не помню. Когда смотрю фотографии с ним, мне он кажется чужим человеком, и это довольно жутко, если задуматься. Ладно, не об этом речь.
Меня много что пугает, таким я воспитан, трусом, слабым психически. Когда мама стала забывать разное, у меня началась бессонница, температура скакала, когда думал о маме. Впечатлительный я малый. Ну как малый. Мне, конечно, двадцать пять, но иногда эмоциональный, как девчонка. Пора взрослеть. И я работаю над этим.
Я вот, например, заметил за собой, что перестал слишком переживать из-за матери. Выхожу как-то вечером на балкон покурить, небо уже темно-синее, люди ходят внизу как тени. В окнах пансионата свет горит. Там тоже шевелятся какие-то тени, только белые, это сиделки, наверное. Вот бы маму увидеть, думаю. Иногда я по ней скучаю. Всё же главный человек в моей жизни. Расчувствовался, курю, и почти ком в горле. Но быстро переключаю мысли, вспоминаю о своей Юльке, представляю её красивые бёдра, волосы до плеч. Хорошо.
Смотрю на небо, на крыши домов, оглядываю гаражи в зарослях, по которым мы с пацанами бегали, оглядываю небольшой сад на территории пансионата. Плакучие ивы, яблони, рябина. Эти деревья тут росли ещё до появления пансионата, тут я с ребятами строил шалаши, когда был совсем ребёнком. А ещё вроде бы стоит садовник, смотри что-то там. Или садовница. Нет. Это. Моя. Мама.
Я замер на мгновение с сигаретой в зубах, и дым стал есть мне глаза. Из-за дыма мне показалось, что мама как будто приподнялась над землёй на полметра или около того и смотрела на плакучую иву, держа руки по швам. Такая иллюзия.
Я испугался, что у мамы какой-то приступ, и вот она стоит там с руками по швам. В любом случае как-то оказалась на улице без ведома персонала. Грёбаные сиделки. За что я им плачу? Твою мать! Я иду в комнату за смартфоном, звоню в пасионат и стараюсь сдержаться, чтобы не заорать. И тут мне сообщают:
"Наталья Владимировна сейчас смотрит телевизор в общем зале".
Ах вы, сволочи, думаю, и убегаю обратно на балкон. Уже темнота такая, хоть глаза выколи. А мамы напротив плакучей ивы нет. Нет никакой там Натальи Владимировны. Вот так. Я замираю на мгновение, потом подкладываю смартфон к уху и говорю:
"Спасибо за информацию, до свидания. Извините, пожалуйста", – и сбрасываю звонок.
Зачем я извинился? Маменькин сынок я. Пора бы укреплять характер. И действовать рассудительно. Они явно меня обманули. Завели маму в здание, заметив, что её нет на месте, ровно в том момент, когда я шёл в комнату за смартфоном.
И что с мамой было? Почему руки по швам? Ладно, надо выдохнуть. И снова позвонить.
"Алло, здравствуйте ещё раз. С моей мамой всё в порядке?".
"Да, конечно, не переживайте. Хотите с ней поговорить?".
"Да нет, она и не станет говорить, мы же не ладим".
"Приходите сами, если переживаете. До отбоя есть ещё сорок минут, а вы же рядом живёте".
Ладно, думаю про себя, я вам верю. Но завтра всё же схожу туда, посмотрю по из камерам видеонаблюдения. Для своего спокойствия.
И я прощаюсь, сбрасываю звонок. Чищу зубы перед сном и иду спать. Я так распереживался, что поднялась температура, сердце стучало и болело даже, когда я лежал в кровати. Твою-то мать.
Когда я уснул таки, проворочавшись часа два, не меньше, снилось, что на меня навалился красный медведь, от него ужасно несло жаром, как будто я находился внутри печи. Во сне я чувствовал, как готовы лопнуть мои глаза и как волдырится кожа на моём теле.