Диметриус Спанеас
Тем, что я оказался втянутым в проект АРХЕ, я обязан ничему иному, как предчувствию, что произойдёт нечто важное. Всё, приведшее к моему неизбежному знакомству с Дмитрием Михалевским, возможно, показалось бы предопределённым рукой судьбы. Думаю, что на духовном уровне подобное стремится к подобному; сочетаясь на том высоком уровне, который мы способны воспринять благодаря врождённым чувствам, свойственным человеку. Люди появляются в нашей жизни по разным причинам; смысл этого может простираться от завершения некого большого дела до обретения лучшего понимания самих себя и нашего отношения к миру. Думаю, что все те, кто занимается данным проектом, пришли в него с разными целями и, возможно, под разными предлогами.
Вот моя история: будучи творческой личностью, я замечал, что моё сочинительство всегда несло на себе налёт мистики. Ещё со времён первых студенческих работ я заинтересовался взаимосвязью музыки с математикой и духовной сферой. Наибольшее воздействие здесь на меня оказал Пифагор, но понадобилось пройти времени, чтобы пополнить список многими другими мыслителями различных культур. Прежде всего, мне было важно создать некий Общий Принцип в моих сочинениях, поскольку я полагаю, что величайшие музыкальные произведения несут в себе совершенную структуру вне зависимости от самой музыкальной речи. Те мои коллеги, что сочиняли страстную, безудержную музыку, представлялись мне беспомощными существами в буре собственных эмоций. «Неужели, сочиняя столь неопределённую, сырую музыку, можно ожидать, что она будет воздействовать как законченное и гармоничное произведение искусства?» - Думал я. - «Ведь она звучит просто беспорядочно и бесформенно». В то время как гений Жоскена, Баха, Моцарта и Стравинского таится в создании великолепных произведений, подчинённых самодисциплине, строгому следованию формы, структуре и языку.
С другой стороны, пусть я обучался классическому музицированию в соответствии со всей строгостью и методологией, в качестве исполнителя я всегда комфортнее чувствовал себя импровизатором, которому пассажи и музыкальная фактура даётся тем, что можно было бы назвать Божественным Вдохновением. С философской точки зрения мне всегда были близки Платон и ново-английские трансцеденталисты; и тот, и другие признавали связь с Божественным посредством сознания, интуиции и осмысления. И вот, тело превращается в истекающий сосуд, содержимое которого затрагивает души слушателей; в самом деле, нет иного слова в английском языке, чтобы объяснить подобное, кроме как «страсть». И здесь, не связываемый узами сочинённой музыки, я становлюсь свободным. Я становлюсь свободным с тем, чтобы просто быть, проходя долины бытия в потоке сознания, или точнее, бессознательного. И вот, я становлюсь Шаманом, я становлюсь голосом Божественного; я перестаю существовать, и только то существует, что даётся через меня.
Я грек. Связь с историческим наследием у нас, греков, сильнейшая. Я рос, читая мифологию, философию и пьесы древних авторов. И что касается меня, и, возможно, благодаря этому наследию и тому, что я воспитывался в западном обществе, испытавшем на себе воздействие трудов Аристотеля, я всегда испытывал сложность с самоопределением, когда меня вдруг об этом спрашивали. Люди, зная, что ты артист, интересуются твоим родом деятельности и тем, что ты собой являешь; это из области мышления категориями. Ненавижу категории, но представление помогает людям установить некий контакт, который даёт возможность понять то, что ты делаешь. Моя исполнительская деятельность включает всё, простираясь от классических произведений до джаза, рока и этники; тому две причины: мне необходимо раскрыть весь мой спектр разнообразных интересов и попытаться в этом найти себя, определить себя. Это и привело к удивительному сотрудничеству с величайшими артистами своих жанров. Для моего развития как исполнителя и просто человека все эти моменты остаются важными.
И, однако, всегда остаётся дихотомия, эта проблема конфликта между формой и примитивным, утончённым и грубым, светом и тьмой. Аполлон и Дионис. Они оба присутствовали рядом, и каждый тянул к себе. Меня склоняло то к одному, то к другому, и когда, казалось, я полностью подпадал под власть одного, другой тот час умудрялся каким-то образом завладеть мною снова, царапаясь и вопя. Бывало, я сочинял строго канонизированный материал либо играл концерт, исполняя фуги Баха, и тем самым расписывался в преданности Аполлону, только лишь с тем, чтобы в тот же вечер вырваться из-под его опеки в бешеном темпе импровизаций на сцене какого-нибудь джаз-клуба, покрытый капельками пота, смутно воспринимая всё то, что происходит, кроме одного, что Дионис возобладал во мне.
На что потребовалось довольно много времени, чтобы поставить все точки над «и», так это понять – им обоим и не было необходимости вступать в конфликт. Стоило этому осознанию придти, в чём-то напоминающему некое прозрение, как тут же артистические устремления прояснились: гармония меж Аполлоном и Дионисом в моих собственных трудах. Нелёгкие годы сочинительства внезапно завершились. Музыка изливалась из меня так стремительно, что я просто не успевал занести её на бумагу. Но эти пьесы уже были другими: прочь ушли классически выстроенные произведения и джазовые и роковые мотивы, которым я то и дело стал изменять. Отныне наступило время других произведений, другого строя и новых возможностей импровизации. Моя увлечённость древней философией и культурой послужила великолепным начинанием. Благодаря изучению древней литературы и математики я обнаружил бессчётные возможности, вследствие которых структурные элементы могут использоваться бессчётно разнообразно; на то, чтобы обнаружить всё это, ушли бы долгие годы многих жизней. Но внутри этих структур я нашёл способ для совершенной, абсолютно свободной импровизации. В рамках таких необычных параметров я даю волю себе, осознанно или нет, создавать импровизации, порождённые самими этими идеями, примерами и структурными представлениями. Тем самым каждое выступление становится неповторимым и законченным, хотя все выступления объединены общей структурой. Каждая пьеса превращается в некое подобие ритуала: основа всегда одна и та же, но ритуал остаётся исключительным для его участников, их настроения и для самого момента.
Идея ритуала стала общей для моей деятельности. Мне захотелось создавать произведения, которые могли бы увлечь слушателя в путешествие, приводящее к реальной трансцендентности. Моя работа в последние пару лет сконцентрировалась именно на этой мысли, в частности знакомя слушателя с философией, мифологией и ритуалом в современных композициях.
Но всё не ограничивается только этим. Честно говоря, я чувствовал некоторую обеспокоенность; я чувствовал обеспокоенность по поводу современного общества с его потерей представлений о знании и ритуале, что ведёт к потере духовности и бытия. Благодаря чтению психологии Юнга, я начал понимать, что социальные архетипы, формировавшиеся в течение тысячелетий развития человека, теперь редко реализуются в его взрослом состоянии. Во многом это происходит из-за потери ритуальности в современном обществе. Последствия, сопровождающие нас от детства до взрослого состояния, уже не обладают духовным содержанием, которое, по-моему, переродилось в стагнацию психологического роста. Что особенно верно в отношение мужской части населения; некогда посвящение во взрослую мужскую жизнь было ритуалом, который задействовал все поколения и означал «смерть» ребёнка и «возрождение» его к новой жизни и необходимой роли в обществе. В наше время этот порог психологически и духовно не преодолевается, и потеря ритуала породила разрушительный эффект, который сказывается в отсутствии соответствующих ролевых моделей у молодых людей.
Когда Дмитрий Михалевский намекнул мне о своей идее проведения ряда культурных мероприятий, основанных на психологических аспектах и ритуале, я тут же почувствовал себя заинтригованным. И хотя первоначально у каждого из нас были разные основания для подобных мероприятий, мы пришли к одинаковым выводам относительно состояния и эволюции общества. Его философская модель существования и смерти духовной сущности напомнила мне многие из тех неосознанных страхов, которым я дал приют в себе. Увы, моя точка зрения на умирающее сообщество, казалось, имела обоснования в истории, и согласно ей мы следуем по кругу рождения, смерти и нового рождения; не то, чтобы это не напоминало ритуал, кроме того, что возродившийся строй духовной системы всё-таки отличается от умершего, пусть даже он поднялся из самого пепла. Всякое знание и осмысление потеряны, и общество начинает свою историю снова.
Мы оба сошлись и на том, что, подобно Самсаре, Вечному Колесу Страданий через Рождение и Смерть в буддийской философии, этот круг может быть прерван благодаря просветительской деятельности. Это служит основой проекта АРХЕ и моего балета, который носит то же название. Идея балета зиждется на психо-философической модели Дмитрия эволюции этноса, за исключением того, что на сей раз этнос не погибает. Осознание приводит к просвещению, и человечество не только спасено, оно становится по-настоящему гуманным. Для меня это означает, что мы ПРЕОДОЛЕВАЕМ границы этого существования и поднимаемся на новый уровень; мы возвращаемся к Божественному. Для Платона и культов мистерий то было следующим шагом; бог изгнанный вспомнил о своей Божественности и возвращается туда, где его дом.
Балет стал тем трудом, который я должен был написать и пережить. Всё имеет значение: философия, психология, ритуал, математика, культы мистерий, история, эволюция и гармония меж Аполлоном и Дионисом. Я не на столько нагл или несведущ, чтобы поверить, что один-единственный мультимедийный проект способен спасти общество. Но как бы там ни было, я всё равно думаю, что коль сознание просыпается, даётся мысль или укореняется идея, что служит потенциалом росту и сказывается на жизни любого человека. Человек же, в свой черёд, воздействует на тех, кто окружает его, и мысль обретает силу; возможно, она меняет черты, но вот красота человеческого разума и эволюции: мысль превращается в то, чем необходимо должна стать, чтобы произвести наибольшее благо. Моё единственное желание, чтобы кто-нибудь, будь то вся система моральных ценностей или просто человек, нашли в этом эксперименте что-то полезное для себя.
Перевёл Александр Лакман