Это было обычное деревенское лето, начало августа далекого тысяча девятьсот девяносто девятого года… Мне было семь лет.
Стояла жаркая, сухая погода. В саду зрели яблоки, на солнце переливались алые гроздья смородины. Над двором летали ласточки, то сбиваясь в стайки на проводах, то ныряя под крышу дома в гнездо. Из сарая пахло свежим сеном и соломой. В саду под яблоней топилась чугунка, на которой мама грела воду для стирки. Время близилось к вечеру. Мы с младшей сестрой играли во дворе. Папа вот-вот должен был прийти с работы, и мы всегда его очень ждали. В тот вечер он вернулся без настроения, а точнее сказать был какой-то злой. Оказалось, что он пьяный.
- Где мамка? – спросил он.
- В саду, - ответила я.
И он, шатаясь, направился к ней. Сначала ни я, ни сестра не придали этому значения. Но потом из сада стали доноситься громкие крики, мы поняли, что родители снова выясняют отношения.
Жили мы с прабабушкой. В тот день она подготавливалась к уборке картошки и чистила погреб. Вход в него был из кухни и закрывался тяжелой деревянной дверью. И чтобы открыть ее, нужно было постараться. Прабабушка, естественно не слышала ничего, что происходило на улице.
Мы с сестрой вскоре прибежали домой, а следом за нами появились и родители. Выяснение отношений между ними уже успело перерасти в скандал. Папа громко кричал и всячески оскорблял маму, она, конечно же отвечала… Потом отец и вовсе начал замахиваться на нее.
Родители часто ссорились, поэтому никто не встревал в их разборки – поскандалят и успокоятся. Но тут, когда в очередной раз папа замахнулся, я закричала: «Не трогай маму!» И мы с сестрой спрятались в комнату прабабушки (это была небольшая комнатка с железной кроватью, отделенная от кухни самодельной стенкой и завешанная тряпичным пологом - так делали раньше в деревне).
Мама поняла, что все это нас напугало и прибежала к нам. Но отцу было все равно – он продолжал «концерт». Бабуля (так мы называли прабабушку), начала ругаться на родителей из подвала. Когда она попыталась поднять дверь и вылезти, то отец в ярости ударил ногой по двери, выкрикнув при этом фразу, которую я помню до сих пор: «Сиди там, старая c*ка!»
Тут я поняла, что опасность угрожает не только мне, сестре и маме, но и бабуле. У меня началась истерика. Сестра, глядя на меня тоже заплакала.
Отец продолжал кричать. Мы с мамой сидели на кровати, помню, как она кричала отцу в ответ: «Не ори! Прекрати орать! Не пугай девчонок!», но ему было все равно. На тот момент из подвала вылезла бабуля, она кое-как оттолкнула отца и села рядом, закрыв нас руками. «Не посмеешь тут никого тронуть, пока я жива - выкрикнула она, - уберись вон!» — это слова прабабушки, которые остались в моей памяти. Отец побежал на улицу, крича, что ему все надоело и он сейчас повес*тся.
Очень сложно описать тот страх, который я чувствовала тогда. Помню, как меня трясло, я не понимала больше, что происходит. Мама быстро отвела нас с сестрой в старую баню и сказала оставаться там, пока она не вернется, а сама пошла искать отца. Так как я очень испугалась за маму, то вскоре, несмотря на запрет, побежала за ней. Я увидела маму, стоящую рядом с отцом, который сидел в саду под яблоней и держал в руках веревку. Меня снова начало трясти, и я бросилась к нему: «Папа! Папочка, пожалуйста, не надо! Папа!». Потом помню только то, что мама быстро взяла меня за руку и увела домой, а вскоре привела и сестру, с нами осталась бабуля. Мама хотела вернуться в сад, но мы увидели в окно, что отец бросил веревку и куда-то пошел по дороге, ведущей от дома в деревню.
Так как ни простого, ни тем более мобильного телефонов тогда у нас не было, то оставалось только ждать.
В соседней деревне, в паре километров от нас, жила одна из дочерей прабабушки с мужем. Ближе к ночи он и привез отца домой. Оказывается, отец пришел к ним в соседнюю деревню, жаловался на маму и бабулю, говорил, как ему плохо жить с нами. Деда (так мы называли мужа маминой тети) поговорил с моим отцом, тот вроде бы успокоился. Потом деда привез его домой и помог уложить спать. Не помню, о чем они говорили с мамой и прабабушкой – помню только, что меня все еще трясло.
На следующее утро отец просил у меня прощения, стоя на коленях. Мне снова было страшно. Я не понимала, как себя вести и что ему ответить. И лишь потупила взгляд в лакированную и ободранную котами ручку дивана. Еще помню, что мама что-то бурчала и стыдила его… Моя маленькая сестра еще спала.
С тех пор я панически стала бояться пьяных. Особенно, если выпивал папа. Жуткий страх сковывал тело и замирал где-то в области живота, а к горлу подступал огромный ком. Меня начинало трясти. Теперь я боялась и криков, и даже просто повышенного тона. Но самое большое испытание ждало меня впереди. После всего пережитого я стала заикаться и у меня начался нервный тик. Стоило хотя бы чуточку понервничать – и я не могла выговорить ни слова по несколько минут. Я жмурилась и «дергала», как называла это мама, носом. Когда я заикалась, мое тело охватывал страх и стыд. В школе одноклассники стали коситься на меня, а некоторые спрашивали не попало ли что-то мне в глаз. Самым, пожалуй, запомнившимся моментом стала поездка к маминой подруге. У нее была дочь, на пару лет старше меня. Да, здесь надо отметить то, что и за тик, и за заикание мама меня ругала. Мол, «зачем ты так делаешь? Вот увидит кто-нибудь и будет смеяться». Когда мы приехали в гости, то мама не придумала ничего лучше, как подговорить ту девочку, чтобы она спросила, почему я зажмуриваю глаза и морщу лицо? А потом посмеяться над этим, чтобы мне стало стыдно, и я перестала все это делать. И снова меня сковал стыд, а чувство страха засело глубоко в животе и груди. Еще долго все вокруг заостряли на этом внимание и пытались меня пристыдить или посмеяться надо мной. Окончательно это прошло только когда я уехала в другой город, много лет спустя.