Окружающая нас природа никак не изменяется от потрясений в обществе. Даже самых глубоких. В феврале 1917 года Россия осталась без царя. На смену самодержавному правлению пришло гораздо более демократичное в лице временного правительства. Донских казаков очень смущала приставка, указывающая на временный характер этого правящего органа. Это как вместо добротного куреня хозяин поначалу строил маленький домишко и все называли его времянкой. Но хорошо было известно, что не у всех хватало сил, времени и средств, чтобы потом построить жильё постоянное. Так и оставались времянки напоминанием о несбывшихся надеждах их обитателей.
Казачьи части, находившиеся на фронте и в тылу, а также население Дона присягнуло Временному правительству, надеясь на лучшее и даже поверив сладкоголосым обещаниям. Все ждали перемен. И они наступили. Но вовсе не такие, о которых грезили и совсем с другими последствиями.
Всё также нёс свои воды Северский Донец к Дону. За четыре года до революционных событий в России он был шлюзован почти в четвертой части своего течения, а потому стал значительно многоводнее и смирнее. Засушливые места получили вдоволь воды, а по надёжному речному транспортному пути пошли пассажирские и грузовые пароходы.
Также как и раньше менялись времена года и разными красками окрашивался пейзаж вокруг селений у реки и оттого казалось, что всё и всегда будет по прежнему. Но ошибались казаки. Следующее после февральской революция потрясение - октябрьский переворот смёл атаманское правление и посягнул на святая святых - основы казачьего самоуправления и вековые правила землепользования. Равным казаку был объявлен крестьянин из находившихся рядом сельских слобод и даже батрак, наймит, приходивший из соседней Екатеринославской губернии работать к состоятельным казака на летний сезон или даже на целый год. Чего ещё можно было ждать?
- Да чего угодно, - отвечали в созданном без участия основной массы казаков, так называемом местном совете рабочих, крестьянских и казачьих депутатов.
На Масленицу в конце зимы 1918 года гуляний в хуторе Швечиков не было. Не стали в такое беспокойное и не сильно радостное время вмораживать в лёд традиционное чучело Голодаи Зимчуковны и наблюдать за ним, как оно поведет себя: то ли заплывёт за границы довольствия юрта целым и невредимым, или же разрушат её ледяные глыбы и переломает всю острыми краями, отправив на дно и показав развитие событий в сторону со страхом ожидаемых голода, холода и невзгод. И так всё было ясно!
С началом весны 1918 года куда смелее, чем раньше стали разъезжать по станичным юртам у Северского Донца обозы с красногвардейскими отрядами, выполнявшими продразверстку. Задание на неё составляли так. Брали имущественно-поземельные списки хуторян. Умножали число имевшейся у хлебороба земли под посев зерновых на среднюю урожайность в пудах и от получившейся цифры сначала минусовали посевной запас, а потом по минимуму на прокорм семейства, всего то по пуду на едока в месяц. Не всегда даже оставляли фуражное зерно для скота. Но как при этом он должен был дотянуть до первого весеннего корма совсем не задумывались. Незачем было думать! Не за этим приезжали в хутора! Напротив фамилии каждого земледельца появлялась утверждённая цифра и её вписывали в заготовленные бланки обязательств. Кто их не подписывал, того объявляли сопротивляющимся элементом и сажали сначала в холодную при бывшем станичном правлении, а потом, если человек продолжал упорствовать, то его отправляли в Луганск.
Оставалось одно – прятать зерно, которое с давних пор на Дону любовно называли хлебом.
Для того, чтобы его схоронить рыли в основном глубокие ямы, но были и другие придумки. Домовитый казак Запряжкин попрятал свой хлеб в больших печах по обжигу извести и камня. Кому теперь понадобится известь для того, чтобы приводить в порядок свои курени, когда до этой весны можно будет и не дожить?
Другие казаки надумали забить внушительными слоями зерна верхние перекрытия своих куреней и замазать сверху глиной. В домах от этого становилось даже теплее. А насколько было теплее в душах у домовладельцев от того, что сохранен урожай для себя, а не будет отдан кому-то другому.
Приехавшие в хутор Швечиков продотрядовцы созвали граждан на собрание и стали призывать отдать хлеб по продразвёрстке.
Обещали, что выдаваемые расписки обязательно отоварят, как только станет легче молодой республике советов и тогда казаки получат всё, что пожелают, и сельхозорудия, и мануфактуру, и обувь.
Один зубоскал из толпы выкрикнул:
- А свистульки привезёте?
Не понявший подвоха зампред совета в тон ему ответил:
- Привезём, всё привезём и свистульки тоже!
А зубоскал уже сильно ожесточившимся голосом ему ответил:
- В ж ... засуньте себе эти свистульки. Сейчас всё вывезете и ищи свищи вас, как ветра в поле. А расписки если на что и пригодятся, так это на самокрутки.
Шутника выдернули из толпы и предупредили, чтобы он постоял в сторонке. На всякий случай для окарауливания приставили к нему двух красноармейцев. Больше он не сказал ни слова.
Агитбригада продолжала уговаривать, расписывая ужасы голода в городах и стараясь разбудить у сердобольных казаков чувства сострадания. Когда это не помогло перешли к угрозам, а потом сразу к обыскам. Но и это не дало результатов.
Луганский продовольственный комитет решился на крайние меры. По линии Северо-Донецкой железной дороги на усмирение непослушных хуторов был направлен бронепоезд. С его платформ десантировался летучий продовольственный отряд и начал хозяйничать в ближайших хуторах. Для острастки местного населения выстреливали несколько снарядов с большим перелётом, да так, чтобы взрывы были отовсюду видны. В хуторе Таловом два разрыва снарядов пришлись в середину пасущегося обывательского стада крупного рогатого скота и как раз в тот момент, когда туда пришли женщины для того, чтобы подоить коров.
Взбеленились казаки, увидев страшную картину на выпасе, где были поранены осколками с десяток коров, а между ними опрокинув цибарки с молоком, лежала неподвижно казачка и рядом с нею девочка-подросток. Струи крови смешивались с сочившимся из цибарок молоком. Всё! Больше терпеть было нельзя!
Вновь, как за четыре года до этого в июле 1914 года, грянул набат над Северским Донцом. Снова объявлен казачий сполох!
Мигом казаки достали припрятанные оружие. Прозвучала команда: «На конь!» и появившиеся как из под земли всадники не дали уйти из хутора ни одному продотрядовцу. Теперь молодую траву окропила другая кровь, но она уже не смешивалась с молоком. Её впитала весенняя пушистая земля.
Для того чтобы отсечь казакам возможный путь отступления вдоль правого берега Северского Донца была направлена группа красногвардейцев с горсткой конницы.
Но маневр не удался. Возле хутора Швечиков их ждала засада. Скрывшиеся за каменными карнизами казаки, имевшие всего один пулемет, стрелявший очень короткими очередями из-за недостатка патронов и винтовки сначала остановили эту группу, а потом и погнали её до самой линии железной дороги.
В отместку за поражение, и не имея сил для захвата хутора, по нему выпустили с десяток снарядов из красногвардейской трехдюймовки, снятой с платформы бронепоезда. Загорелись крайние хуторские курени и их стали тушить сбежавшиеся хуторяне.
Тут же стихийно составленный отряд казаков вернулся к себе в хутор. Сначала потушили пожар, а потом посчитали потери.
Три хуторских казака было убито. Пять ранено и их разобрали по домам лечить и ставить на ноги. У нападавших потери были в два раза больше.
Своих убитых на следующий день похоронили на кладбище, а погибших пришельцев зарыли около скотомогильника, там, где когда то зарывали отстрелянных по хутору бродячих собак.
- Эти ничуть не лучше, - сказал вернувшийся к исполнению своих прежних обязанностей хуторской атаман Тимофей Богучарсков.
- Их никто на нашу землю не звал, потому расплату и получили.
Среди убитых оказалось два китайца.
- Наверняка бывшие шахтеры, - подумал Тимофей, когда увидел побитые кусками породы, в синих шрамах руки узкоглазых бойцов.
Вслух проговорил:
- Ну и трудились бы в своей шахте дальше. Зачем на чужой земле хозяйничать и самое святое - хлеб насущный у людей отбирать?
Мы же уголь у вас не отбираем?
Вопрос остался без ответа.
И снова хутор Швечиков затаился до следующего столкновения. Но теперь уже основные события переместились в само поселение станицы Гундоровской и красные войска подошли с другого направления, со стороны станицы Каменской.
На третьей неделе апреля восемнадцатого года гостевала бабка-повитуха Агафья в станице у дальних родственников, а заодно и приглядывала за бывшей на сносях невесткой своего даже не двоюродного, а троюродного брата. В ночь на 17 апреля 1918 года разродилась невестка казачком и назвали его в честь деда - Степаном.
Агафья после тяжелой и бессонной ночи позоревала и отправилась к станичному правлению, чтоб напроситься в попутчицы до своего хутора Швечиков, и не телепкать почти десять верст пешака, а проехать на подводе. Но в полдень у станичного правления разразились такие события, что никакая попутная подвода появиться не могла.
Уже больше месяца будоражило станицу. Несколько раз засылались в Гундоровскую станицу и на хутора отряды красногвардейцев и каждый раз они получали отпор от казачьего населения.
В тот день представители красных войск решили начать с переговоров. Их делегация приехала на тачанке, с которой был снят пулемет.
Комиссар, низенький плотный мужчина в очках, лысоватый, на вид лет под сорок, находился в окружении ещё трех представителей новой власти.
Внимание станичников сразу привлекла худая, будто чахоточная, женщина в мешковато сидевшей на ней чёрной кожаной куртке. Повязанная по самые брови белая косынка ещё больше подчеркивала её худобу. Под широкой синей юбкой несуразно смотрелись высокие, ярко-желтые шнурованные женские ботинки. Несмотря на напряженность общей обстановки собравшиеся у правления казачки живо обсуждали внешний вид непрошеной гостьи:
- Одёжа не в цвет, худоба несусветная и смотрит со злом, как будто взглядом пожечь наши курени хочет…
Когда делегация зашла в станичное правление, у двери остался один из прибывших красногвардейцев и рядом с ним - дежурный по станичному правлению.
Красногвардеец стоял молча, отрешенно глядя на шумевшую толпу, словно не слыша никаких возгласов, которые становились громче и громче:
- Парламентеры понаехали! Сначала по хуторам из пушек шмаляют, детишек и баб изничтожают, а потом приходят и что-то предлагают.
В эту самую толпу уже принесли весть о том, что именно предлагают парламентеры.
Прежде всего - в срок двадцать четыре часа сдать всё оружие, что есть на руках. За это же время выдать всех офицеров, причастных к командованию казаками во время разгрома отряда красных, шедшего на соединение со своими из станицы Луганской на окружную станицу Каменскую.
- Офицеров они требуют выдать! Да ни в жисть!.. Это чего, муж мой, ранетый-переранетый, пойдет в холодную только за то, что защищал своё, а не чужое? А вот они как раз на чужое и позарились…
- Оружие захотели? Да ещё всех видов… Огнестрельное и холодное! А они его покупали за свои кровные? А может в бою с врагами добывали? Нет конечно, - кричал своим стариковским бодрым голосом дед Антона Швечикова Арсений.
- Я им даже ятаган свой турецкий со стены не отдам, а уж внука своего Антошку, боевого офицера, тем более. Сам с энтим ятаганом пойду на красных басурман!
Переговоры затягивались. И чем больше проходило времени, тем больше собиралась толпа и яростней кричал народ. Уже кто-то стал требовать расправиться с парламентёрами, но их остановили фронтовики:
- Не по правилам подобное! Они же под белым флагом к нам пожаловали!
- А они по правилам воюют с мирным населением? На хуторе Таловом могил добавилось на полкладбища! В хуторе Швечикове пять домов снарядами сожгли!
Парламентеры вышли ни с чем. При всех на ступеньках ничего говорить не стали. Не прощались и не угрожали. Стоявшие в карауле у дверей казаки, дежурившие по правлению, сопроводили красногвардейцев до тачанки, оттирая наседавшую толпу и успокаивая наиболее рьяных крикунов.
- Нехай едут с Богом! Может одумаются…
Тачанка довольно быстро покатила в сторону станицы Каменской.
Станичники, собравшиеся на майдане, стали требовать:
- Пусть атаман выйдет, обскажет всё!
Полковник Пасечников, исполнявший обязанности станичного атамана, вышел на крыльцо и громко, чтоб все слышали, стал говорить:
- Станичники! От нас приехавшие парламентеры потребовали выполнить три, не признаваемых нами действия:
Первое. Выдать для разбирательства, а это, считай, на верную гибель офицеров, которые были в отрядах Чернецова, Краснянского и у других командиров. А также тех офицеров, которые нынешней весной командовали нашими станичными отрядами казаков.
Второе. Сдать всё огнестрельное и холодное оружие.
И третье. Возобновить правление в станице и на хуторах через Советы.
Так что, станичники, мы этот ультиматум отклонили. Как вы считаете, правильно мы сделали?
Из толпы разноголосо зазвучало:
- Верно!
- Правильно!
- Любо, атаман, любо!
- Поступай по совести, мы к тебе в доверии!
Казаки расходиться не хотели и всё более распаляясь, продолжали обсуждать ультиматум красных войск.
В это время тачанка с парламентерами уже переехала речку Большую Каменку и стала подниматься на бугор в сторону станицы Каменской. Как только делегация скрылась за увалом, так не понравившаяся станичникам парламентёрша быстро сменила свою белую косынку на красную. Это и был условный знак для артиллерийского наблюдателя.
Увидев тачанку в окуляры бинокля, он доложил своему командиру батареи:
- Косынка красная, Виктор Григорьевич. Значит, не договорились…
- Тогда действуем по ранее обговоренному плану. Батарея, слушай мою команду! По врагам революции, по белоказачьей станице Гундоровской, огонь!
Три трехдюймовых пушки выплюнули снаряды почти одновременно.
Первый снаряд разорвался на станичном майдане, второй разбил звонницу на Успенском храме, третий с большим перелетом разорвался на окраине станицы.
Бабку Агафью подхватила взрывная волна и швырнула её на кованую ограду Успенского храма. Последнее, что видела в своей жизни повитуха, это как расплакавшийся полугодовалый малыш, принятый её руками как раз в октябрьские дни семнадцатого года, ползал возле окровавленной матери, а рвущиеся в воздухе шрапнельные снаряды рассеивали остатки толпы, в панике разбегавшейся со станичного майдана.
Член Союза писателей России Сергей Сполох.
Примечание: Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.