На дворе стоял 1669 год, или 3739-й от основания первого китайского царства. Вопреки тому, что Аобай был изгнан, а его сторонники арестованы или ликвидированы, полноценное воцарение Канси ещё не случилось. Это и понятно - императору исполнилось лишь 15 лет. Юноша не обладал солидным управленческим или военным опытом, не был искусен в интригах, хотя, признаться, был хорошо знаком даже в сравнении с уровнем современного человека с географией, историей, культурой и азами экономики Поднебесной. Он все ещё более признавал и уважал грубую силу, чем хитрость и мудрость, но стал действовать умнее, меньше говорить о своих доводах и пожеланиях, карал и миловал избирательно, а не массово.
Важнейшие решения в стране отныне принимались Сонго́ту - богатейшим князем, незримо правившим 10 из 15 провинций Цинского Китая, имевшим интерес в делах с (как неожиданно!) китайскими антицинскими партизанами - Триадой (будущей мафией), менявшим по своему желанию министров и сановников. В его владениях состояла десятая часть всех пахотных земель страны, свыше сотни городов и портов, большая часть угодий в районе столицы. И если в Китае Сонготу пару лет назад противостоял Аобай, а представители Восьми Знамён не позволяли князю подмять под себя Маньчжурию, то теперь сановнику ничто не мешало захватить власть в стране.
Но он поступил умнее: во время конфликта императора и Аобая избрал сторону первого и поддержал его, поспособствовал блокировке в казармах войск, верных Аобаю, и аресту его сторонников в столице и городе Кайфы́не. За это он был одарён тремя санами: министра податей, министра судебных актов и казначея Восьмизнамённой армии - фактически полного владыки над всеми финансами вооружённых сил Цинской империи. Не действуя напрямую, не совершая расправ и публичных осмеяний, Сонготу, этот худощавый высокий политикан с утончённой бородой даосского мудреца, словно анаконда (которая никогда не спешит) побеждал одного соперника за другим, пока в 1673 году не одолел всех, кто мог ему помешать, включая даже своих ближайших друзей. Отныне им назначались все военные и судебные чины в Маньчжурии и землях бывшей Северной Мин. Он практически не лез в гражданскую систему страны, оставив её под контролем исконного китайского чиновничества дабы не вызывать лишних возмущений, однако держал под полным контролем все военные проблемы.
Ясно дело, что такого тяжеловеса из мира интриг и предательств победить было непосильной задачей для императора. Но и ссориться с самим Сыном Неба - императором Поднебесной - Сонготу было не нужно. Поэтому с 1669 года между ним и лагерем богдыхана возник договор: военные и судебные задачи, а также все дела на территории Маньчжурии, Внутренней Монголии и Северной Мин - так называемого Мандаринового Китая, за исключением Пекина - передаются Сонготу, в южной части непосредственно Китая и гражданской сфере страны же правят император и его министры. Однако Сонготу сильно мешало одно но: введённая с конца 1650-х годов круговая порука, связывавшая между собой все крестьянские дворы (семьи), укрепила власть маньчжуров над завоёванной страной, но самое главное - укрепила конкретно трон самого императора. Теперь для поддержания железного порядка на территории Поднебесной было необходимо постоянно держать вне городских казарм подразделения монгольских всадников-карателей, уездной военной полиции и "Восьмизнамённых". Отныне все они подчинялись военному сановнику, назначаемому императором сроком на 6 лет, и получали оплату и "хлебное жалование" от него же. Таким образом, из-под влияния Сонготу выпадало более двух третей маньчжуро-монгольских войск, ведь отныне они были вынуждены постоянно пребывать в Китае, а не в Маньчжурии. Имея контролируемый армией неограниченный человеческий ресурс и колоссальные богатства, заложеные в недрах Срединного Государства, Канси и его лагерь могли смело действовать, не обращая внимания на указы и пожелания Сонготу, в конечном счёте - в худшем из вариантов - доведя страну до очередной гражданской войны, на сей раз - между "родовым гнездом" маньчжуров и Поднебесной. Это никто старался не допустить.
Сонготу был молод, энергичен, амбициозен, ему едва исполнилось 40. Не задерживая более внимания на возне придворной Цинской камарильи и разделавшись со всеми опасными конкурентами, князь начинает на своих владениях дорожные реформы и преобразования в системе призыва, в частности, частично реорганизует северо-китайскую босоту во что-то более менее похожее на военное - армию Зелёного знамени, наводит порядок в здравоохранении, законодательстве (так же, как и Федор Михайлович в России в этот период, отменяет местничество) и феодально-денежной системе, запрещая неравноправные по отношению к рядовым скотоводам бартерные и барщинные отношения в Халха-Монголии и Маньчжурии.
Тем временем в Китае начинается новая война. Поддерживаемые Белым Лотосом, голландцами и недобитыми отрядами китайских патриотов Юннани, старина У Саньгуй и его партнёр из мутного прошлого - второй князь-данник, объединившись с облечёнными властью наследниками третьего, недавно усопшего старика-шэньши, в 1674-м переходят из показного подчинения к нападению исподтишка и наносят ряд ощутимых ударов Цинскому режиму, доходя до самого Нанкина.
Война выливается в очередные 7 лет непрерывных кровопролитных сражений, стычек, набегов, итогом которых стали физическая ликвидация всех китайских княжеств-данников и истребление порядка миллиона ханьцев. У Саньгуй всё-таки погибает от цинского меча. Остатки повстанцев сбегают на Тайвань. Отныне Цины более никогда не полагаются на местное самоуправление и повсеместно утверждают своих на основных военных и гражданских постах.
Управившись с данниками, в 1681 году маньчжуры пытаются разгромить пирата-адмирала Чжэна, и его сторонников, бежавших на Тайвань и устроивших там очередное царство добра и справедливости, однако тайваньский бронированный флот с новейшими бомбардами из Голландии с лёгкостью топит маньчжурско-корейско-китайскую эскадру и блокирует её остатки в порту Нинбо́.
Помимо прочего, 15 мая 1676 года в Пекин, называемый теперь по-маньчжурски Даду́, наконец-таки прибывает русское посольство во главе с Николаем Гавриловичем Спафарием. Однако оно не добилось ничего путного, кроме перевода той самой Китайской грамоты, доставленной из Поднебесной 57 лет назад в Москву и из-за которой позднее появилась известная крылатая фраза. Московия и Цины уже не первое десятилетие ведут ожесточенные схватки, и ещё не разу маньчжурам не удавалось по-настоящему одержать верх. Ещё в 1653 году 11-ти тысячное монгольско-маньчжурское войско вело бой за Албазинский острог. Самодельными пушками, своим ростом и богатырской силой сибирские казаки, способные повалить наземь коня, разогнали цинскую армию и разбили её в пух и прах. В 60-е гг. в Амурском крае наступает ветхое спокойствие. Утвердившийся у власти Сонготу мечтал изгнать русских за Енисей, но впоследствии поумерил аппетиты - потребовал уйти только до Лены, однако все зримые и незримые усилия маньчжуров оказывались тщетными. Канси специально затягивает с подавлением крестьянских и сектантских восстаний на территории Китая дабы не отдавать собственных войск на подмогу Сонготу, тем самым он понижает его в глазах маньчжурской клановой элиты и ослабляет маньчжурские вооружённые силы.
Выпроводив посольство домой, Сонготу начинает перебрасывать все свободные войска, включая отборные части Восьмизнамённой армии и пушечное мясо в виде зелёных знаменосцев, к берегам Амура и Сунгари.
Активно занимаясь внешней политикой и проблемами Маньчжурии, Сонготу не уследил, что в эти годы Канси, которому уже было 27 лет, полностью подмял под себя всех его чиновников, министров и военачальников в Китае. Он все ещё верил, что императором можно помыкать, однако ошибся. В тех краях сформировалось абсолютно независимое от "маньчжурского гнезда" правительство, полностью покорное Канси. Не без усилий императорской бабки Чжаошэн и нового фаворита богдыхана - Фа Байляня - Канси сконцентрировал в своих руках более 50 000 маньчжурских, корейских и монгольских солдат и офицеров и свыше полумиллиона китайских. К тому же Канси уже как десять лет был женат на китайской принцессе из побочного рода Минской династии, завёл 2 сыновей и вовсе не желал больше тесниться на одном троне с маньчжурским владыкой. Сверх того, Канси, следовавший истинным догмам Конфуция, имел большой авторитет после победы над Аобаем и считался полноценным государём, способных на защиту отеческого престола. Сохранившего любовь ко всему маньчжурскому, упорно не желавшему "китаизироваться" Сонготу в деле свержения зарвавшегося князя было отведено далеко не первое место. Оттого в глазах шэньши, военачальников, феодалов и сановников Китая он был не более чем одаренный интриган и по-прежнему лаовай - иными словами варвар, дикарь, "бандерлог". Даже на севере Поднебесной - в его собственной зоне влияния - у него более не было уважения и союзников.
Сонготу потерпел полное поражение. Канси казался более выгоден для маньчжуров и монголов и при этом истово следовал конфуцианским постулатам, которые для китайцев характеризовали в правителе близость сонму важнейших богов - Небу, то есть легитимность. Это очень важно для всего восточного мира в целом. Ценой красочных обещаний зажиточным помещикам отменить все жестокие нововведения Сонготу, изгнать из Маньчжурии ханьскую знаменосную армию, содержать которую приходилось феодалам, и вернуть послабления в податях для Восьми Знамён богдыхан обратил против своего оппонента почти всех прежних союзников Сонготу. Да и сам князь был не идеал по меркам феодалов, не любил празднеств, не терпел подхалимажа, зачастую внезапно проводил антикоррупционные чистки с целью подсократить бюрократический аппарат страны, а Канси уверял, что с таким маньчжурское чиновничество более не будет сталкиваться. В общем, за эти годы Канси значительно вырос политически и стал гнуть в Поднебесной свою линию. А высшее общество Маньчжурии, боясь потерять всё завоёванное за десятилетия непосильного кровавого труда, решило выбрать из двух зол меньшее и принять сторону молодого государя, чья политика даже в словесных формах была просто манной небесной для состоятельных фамилий степняков.
В 1679 году Сонготу, осознавая, что крепко просчитался, к удивлению многих в слезах и стенаниях добровольно отказался от всех своих чинов и уехал в Пекин заниматься делами дипломатическими. От его имени и при его активном участии в 1689 году был оформлен Нерчинский договор - первый настоящий правовой акт, связавший Россию и Китай. Признаться, лишившись власти над Маньчжурией и Северным Китаем, сановник не потерял ни единого му (китайская землемерная единица, равна 667 м²) пашен, садов или пастбищ.
Канси ослабляет Совет сановников-регентов. На первый план вместо погруженной в соболиные меха и тяжёлые шапки старой маньчжурской элиты выходят те, с кем император советовался и правил все эти годы: бывший охранник богдыхана - 39-ти летний генерал Фа Байлянь, управитель конгломерата Лоянских шахт, фактический министр промышленности - Чжао Лао, голландский иезуит - учёный Фердинанд Верби́ст, известный французский негоциант Франсуа Д'Жаклэ́. В Пекин, Тяньцзинь, Нанкин и Нинбо за немалые суммы приглашаются иностранные стеклодувы, алхимики, пушечные и ружейные мастера, умельцы-токари, камнетёсы, корабелы, златокузнецы, зодчие, хирурги, толмачи с европейских языков, голландские офицеры, католические и протестантские священники. С торговыми компаниями Соединённых Провинций подписываются мирные договора и крупные сделки. Устанавливаются полноценные дипломатические отношения с Англией, Францией, Испанией, японским сёгунатом Токугава, Лаосскими княжествами.