Почему с учебником Мединского не сдать ЕГЭ, что убивает души педагогов и сколько они получают
Сегодня в России отмечают День учителя. «При международных сравнительных исследованиях российский учитель оказался мировым рекордсменом по времени, которое затрачивает на бюрократические процедуры», — говорит доктор философских наук, первый заместитель председателя комитета Госдумы по науке и высшему образованию Олег Смолин. В интервью «БИЗНЕС Online» известный эксперт в области образования рассказал о том, с какими новшествами столкнулись школьники в новом учебном году, что оставила после себя в нашей стране Болонская система и чем Анна Каренина лучше Гарри Поттера.
«В политических элитах продолжается борьба»
— Олег Николаевич, в День учителя сам собой рождается глобальный вопрос: куда движется сегодня российское образование, как можно описать этот вектор?
— Думаю, российское образование движется разнонаправленно. С одной стороны, мы имеем тенденции к унификации системы или единому образовательному пространству, смотря кто как это называет. Это единый учебник, единые программы, возвращение воспитательной работы в школу. С другой стороны, мы видим кадровый кризис в образовании, причем он нарастает достаточно быстро, и, похоже, политическая элита пока этого не осознала.
— Но мы смогли с началом СВО уйти от навязанных Западом нарративов в этой сфере, той же Болонской системы, или в целом все глобально осталось как есть?
— Первое. Я думаю, что никто навязать нам западные модели не мог бы, если бы российская политическая элита этого не хотела. Мы, в частности, ввели принудительно Болонскую систему, замечу, при активном сопротивлении КПРФ. Ввели ее потому, что, пожалуй, бо́льшая часть российской политической элиты хотела зарабатывать в России, а жить за рубежом или чтобы их семьи жили там. Не секрет, что часть людей работали вахтовым методом: семья за рубежом, сам здесь, на выходные улетел туда.
Второе. Отсюда вытекает, что в политических элитах продолжается борьба. Те, кто когда-то вводил, в частности, принудительно Болонскую систему, продолжают по возможности за нее держаться. Отсюда тот факт, что не сразу после послания президента, который предложил создавать собственную национально-ориентированную систему образования, мы от этой старой модели уходим.
Но министр образования и науки Валерий Фальков уже заявил, что, видимо, к осени 2025 года будет законопроект, а возможно, даже новая редакция закона об образовании, которая должна создать основу для национально ориентированной системы образования. А с осени 2026-го предполагается переход на эту самую систему образования.
Мы всех деталей пока не знаем, но предполагается уйти от бакалавриата. Не знаю, будут ли называть первую ступень «специалитетом», я бы называл. Предполагается, соответственно, что первая ступень даст полноценное высшее образование, а то, что сейчас является магистратурой, будет специализированным высшим образованием, увязанным с тем, какое образование человек получил на первой ступени.
— А Болонская система действительно нанесла вред стране?
— Она принесла вред не потому, что она западная, а потому, что в общем понизила качество отечественного образования, высшего образования. Не только она, но и эта система в частности. Что я имею в виду? Дело не только в том, что бакалавр, в отличие от специалиста, учился и учится на год меньше. Дело в том, что образование бакалавра — как каша, размазанная по мелкой тарелке. То есть оно широкое, но мелкое. Образование специалиста скорее напоминает сосуд, более узкий и более глубокий.
В итоге люблю цитировать ректора одного из омских технических университетов, который говорил, что специалиста мы готовили как будущего конструктора, а бакалавра — как пользователя чужими конструкторскими разработками. Я думаю, становится достаточно понятно.
Министр Фальков сформулировал это так, что нам надо уходить от сервисной модели образования, то есть от модели, ориентированной на обслуживание, к модели, ориентированной на собственное производство.
— Эти планируемые изменения — возврат к советской модели образования?
— В значительной степени да. Я бы так сказал, что это возврат к российской, советской, а еще раньше Гумбольдтовской системе высшего образования. Мы же ориентировались на нее, когда создавали сначала российскую, а затем советскую модель, в отличие от Болонской системы.
— Федерального министра просвещения Сергея Кравцова тоже сильно критикуют. Как вы оцениваете его работу? Насколько справедлива критика?
— Я начну с того, что, как шутил мой вузовский преподаватель: «В России все понимают в сельском хозяйстве и образовании». Поэтому должность министра образования или министра просвещения практически всегда является должностью критикуемой. Последний пример такой острой критики мы наблюдали в мае, причем не со стороны политической оппозиции, а со стороны председателя Государственной Думы Вячеслава Володина.
Я хочу напомнить, что у министра Кравцова довольно сложная ситуация. Практически все или почти все учебные заведения, на которые он должен влиять, подведомственны регионам. Практически все дошкольные учреждения, школы, подавляющая часть учреждений среднего профобразования региональны. Поэтому возможности влияния на эту систему у министра достаточно ограничены.
Кроме того, именно в этой сфере применены такие непопулярные решения, как единый государственный экзамен. Я напомню, что около 70 процентов граждан России по-прежнему являются противниками единого государственного экзамена. И, по оценкам Вячеслава Володина, ЕГЭ входит в пятерку факторов, вызывающих наибольшее недовольство граждан.
Председатель Госдумы, очевидно, судит по собственному, весьма популярному телеграм-каналу. Поэтому я думаю, что критика министра просвещения сильно преувеличена. Он пытается сделать что может в его положении, но, в отличие от многих других министров, ему гораздо труднее управлять тем массивом образования, который находится вроде бы в его ведении. Будет ли другой министр просвещения, если он появится, меньше подвергаться критике? Не уверен.
«Сначала мы создаем трудности, а потом начинаем с ними бороться»
— По ЕГЭ — вы тоже выступаете за его отмену?
— Напомню, что с 2002 года я высказываю мнение о том, что вреда от единого госэкзамена больше, чем пользы. В чем заключается главная польза единого госэкзамена? Это увеличение количества студентов из регионов в московских, питерских и некоторых других вузах. Это чистая правда, мы такое наблюдаем, но проблема заключается в том, что даже эта очевидная польза ЕГЭ имеет обратную сторону. Студенты, выпускники из Москвы и Питера в свои регионы уже не возвращаются. И регионы в Сибири (а я представляю сибирский город Омск) постоянно обращают внимание на то, что есть проблемы с воспроизводством интеллектуального потенциала.
Я хочу обратить ваше внимание на следующее обстоятельство. Сначала мы создаем трудности, а потом начинаем с ними бороться. Сначала мы возгордились, что масса ребят из провинциальных регионов приезжает в столицы, а теперь министерство науки и высшего образования вынуждено (и правильно делает) увеличивать прием в какие вузы? В региональные. С тем чтобы больше ребят оставить в регионах Российской Федерации. Таким образом, ему приходится бороться с последствиями ЕГЭ.
Что касается прогнозов. Прогноз реальный, думаю, что в ближайшее время ЕГЭ отменен не будет, но изменения в нем начнут происходить. Одна из возможных версий изменений состоит в том, чтобы единый госэкзамен сдавали только те, кто собирается в вуз. Такая ситуация была во время пандемии. Что касается моей позиции, то мною подготовлено несколько законопроектов, которые до сих пор отклонялись Госдумой. Они идут несколько дальше: возвращение единого госэкзамена в добровольный режим, то есть право выбора выпускника школы, абитуриента вуза между стандартным экзаменом ЕГЭ и классическим экзаменом.
Таким образом, мы не лишаем желающих поступать непременно в московские и питерские вузы сделать это через ЕГЭ, но если парень или девушка хотят поступить в вуз в своем регионе, а тем более в колледж, то им будет в этом случае необязательно мучиться с единым государственным экзаменом.
— Кроме оттока кадров из регионов, есть ли еще значимые недостатки у ЕГЭ?
— Что касается вреда государству от единого госэкзамена, я бы мог привести десяток позиций, но приведу, пожалуй, только одну: ЕГЭ разрушает систему общего среднего образования.
Цена единого госэкзамена (и материальная — репетиторы, и жизненная — престижные вузы) столь высока, что ребята в старших классах практически перестают изучать все предметы, кроме тех, которые собираются сдавать в виде ЕГЭ. А результат — колоссальное падение общеобразовательного уровня. Когда социологи спрашивают, например, стандартно, согласны ли вы с тем, что Солнце — это спутник Земли, 35 процентов с удовольствием отвечают: да. То есть Коперника в их жизни не существовало. 30 процентов убеждены, что гены содержат только генно-модифицированные растения, остальные растения генов не содержат. 60 процентов не имеют представления о том, что происходило в России в 1917 году. Они думают, что царя свергли большевики, тогда как большевики в основном были в ссылках, а Ленин, как известно, за границей и даже полагал за месяц до Февральской революции, что современное поколение революционеров революции уже не дождется.
В итоге получается крайне узкая специализация в отсутствие общего среднего образования, общей культуры, вот это один из главных пороков единого государственного экзамена, но есть много других.
Пожалуй, приведу еще один простой пример, удививший меня самого. На встрече с активом омского союза промышленников и предпринимателей я услышал от лидера союза: когда вы отмените ЕГЭ? Я удивился и спросил: а чем вам мешает ЕГЭ? Ответ был такой: мне нужны люди, которые умеют самостоятельно мыслить, а не только решать стандартные задачи в стандартных ситуациях. В этом есть изрядная доля правды, ЕГЭ действительно ориентирован на формирование стандартизованного мышления.
Главная задача образовательной политики — это, первое, подготовка кадров, второе — воспитание гражданина и третье — многостороннее развитие личности. С моей точки зрения, ни одной из этих главных целей напрямую единый государственный экзамен не соответствует. В настоящее время в Госдуме находится подготовленный мной и внесенной группой депутатов фракции КПРФ большой законопроект под названием «Об образовании для всех в течение всей жизни», в этом законопроекте содержится все та же идея возвращения единого госэкзамена в добровольный режим.
«Воля формируется обычно либо спортом, либо трудом»
— В общем, в наступившем учебном году школьники вряд ли дождутся его отмены. А что все-таки уже принято и что изменилось в стране с 1 сентября?
— Появился обновленный предмет «Основы безопасности и защиты Родины», то есть в ОБЖ вошли большие блоки, связанные фактически с начальной военной подготовкой, это первое. Второе, в школу возвращаются уроки труда, не просто технологии, но труда.
Долгое время Государственная Дума никак не могла принять решения, касающиеся трудового воспитания, теперь такие решения приняты, и, на мой взгляд, это правильно, потому что, как когда-то говорил Гегель, целостная личность — это единство разума, чувства и воли. Вот воля формируется обычно либо спортом, либо трудом. Соответственно, наше образование в постсоветский период долго этого избегало.
— Известно, что принято решение исключить предмет «Обществознание» из программы 6–8-х классов. Насколько, по-вашему, это правильное решение?
— Что касается обществознания, я понимаю, что вызываю неудовольствие многих, в том числе тех, с кем обычно солидаризировался, но, как доктор философских наук и школьный учитель в прошлом, я не вижу смысла в концентрической системе преподавания обществознания. Когда детей сначала учат ему в 6−8-м классе на примитивном уровне, а затем в 9−11-х классах повторно. То есть я скорее поддерживаю идею исключения обществознания из 6−8-х классов. И вот почему.
Во-первых, напомню, что современные дети в школе по сравнению с нами перегружены. У нас было не более 6 уроков, у современных детей бывает 7 и даже 8. Как они это выдерживают, я понимаю плохо, потому что помню, что, когда 6-м уроком была физика или математика, голова уже гудела. Видимо, современные дети отключаются во время уроков на какое-то время.
Второй аргумент. Я не думаю, что в 6−8-х классах дети серьезно понимают проблематику обществознания. От того, что там в каком-нибудь 7-м или 8-м классе изучается социальная стратификация общества, вряд ли что-то прибавилось, с моей точки зрения, это все-таки предмет для более зрелого ума.
Третье, я хочу обратить внимание, что, когда мы учились в школе, обществознание было у меня, например, только в 11-м классе. Позднее появилось «Государство и право» в 9-м, обществознание — в 10−11-м. При этом мы понимаем, что молодежь была более социально ориентирована, это значит, что с точки зрения гражданского воспитания никакой особенной пользы от преподавания обществознания нет.
И последнее: давайте выставлять приоритеты. С моей точки зрения, когда мы говорим о том, что сейчас называется духовно-нравственным воспитанием или просто нравственном воспитанием, то гораздо полезнее было бы вместо теоретических курсов с детьми заниматься литературой. Великая русская и не только русская литература — это практическая, если хотите, философия жизни. Как показывает социология, уже где-то на уровне 5−7-х классов всерьез читает только четверть современных детей, еще четверть — малочитающие, половина или почти половина — нечитающие вовсе. Чем старше дети, тем меньше они читают. Мы сейчас не можем даже спрогнозировать отдаленные последствия такой ситуации. Но мне представляется, что с точки зрения воспитания, я бы сказал, «образования души», так выражался Александр Дольский, известный наш бард, заниматься литературой было бы гораздо полезнее, чем 2 раза обществознанием.
— Возврат в школы начальной военной подготовки — это необходимость времени или также осознанный возврат к советскому опыту?
— НВП отчасти да, это возвращение к советскому опыту, но я хочу заметить, что отношение к начальной военной подготовке в советский период было очень разное. Я же помню, у меня не было начальной военной подготовки, я учился в коррекционной школе. Но, скажем, опыт моего сына и его друзей хорошо понимаю. Если в классе теоретически с ними рассуждали о чем-то по части этой самой подготовки, толку особого не было. Если это проводилось, например, посредством военно-учебных сборов в летнее время где-нибудь в лагере, где практически они могли понять, что их может ожидать в условиях армейской службы, толку было гораздо больше.
Поэтому, если предмет будет практико-ориентированный, появится польза. Если будут теоретические рассуждения, особой пользы не вижу. Если в 90-е годы большинство родителей были против, то сейчас больше 60 процентов за, и понятно почему. Ситуация, конечно, требует, но она требует именно практико-ориентированных занятий, а не просто разговоров.
— Говоря о новинках, сейчас внедряются новые стандарты получения среднего общего образования, когда ученики будут выходить из школы с уже полученной профессией и возможностью устроиться на работу, минуя средние специальные учебные заведения, и будут получать два документа. Как вы оцениваете такое нововведение?
— Это далеко не везде будет реализовано, поскольку межшкольные комбинаты, которые когда-то существовали в советский период, в значительной степени ликвидированы. Поэтому для того, чтобы получить два документа, нужно иметь условия. Они есть далеко не везде.
С моей точки зрения, сочетание образования общего и профессионального — это совсем неплохо, но, для того чтобы быть высококвалифицированным рабочим (а у нас требуются прежде всего именно такие), конечно, совмещения школы с профессиональным образованием недостаточно. Я знаю работу многих предприятий. Например, найти электрика — целая проблема, сварщик местами получает больше, чем айтишник. Потому этим ограничиваться нельзя.
У нас после 9-го класса 60 процентов ребят отправляются в систему СПО — среднего профобразования, но это никому не помогает. Потому что из них на рабочие специальности идут только 18 процентов от всех ребят, которые туда направляются. Остальные идут на специалистов среднего звена, те же самые экономисты, юристы, айтишники, фармацевты, медсестры. И, что самое печальное, вопреки тому, что написано в Конституции, 43 процента тех, кто учится в СПО, уже платят за свое образование.
Напоминаю, по Конституции, статья №43, среднее профессиональное образование общедоступно и бесплатно. То есть мы обязаны брать в колледжи всех и учить бесплатно, по Конституции. Закон об образовании делает некоторые исключения из Конституции, но, конечно, это никак не может быть почти половина всех, кто учится в СПО.
«В официальную инфляцию верят только официальные лица»
— Если говорить о материальной стороне вопроса, то насколько сегодня вообще она критична, если мы говорим об образовании? Все жалуются на высокие цены на учебники, форму, опять же растет стоимость обучения в институтах. Можно ли это решить?
— Здесь несколько вопросов в одном. Что касается учебников, министр просвещения Сергей Кравцов обращает наше внимание на то, что учебники, которые сейчас издаются и авторские права на которые принадлежат государству, стали гораздо дешевле. По его оценкам, цены снизились в несколько раз. Что касается школьной формы, то, конечно, ее стоимость, как и цены вообще, растет. Но у нас пока достаточно гибкое законодательство. Регионы вправе вводить общие требования к школьной одежде, а школы с согласия родителей только могут вводить обязательную школьную форму. Что касается высших учебных заведений, то цены на обучение в них растут выше официальной инфляции. Правда, в официальную инфляцию верят только официальные лица. Когда ректорам задают вопросы, почему растут цены, они отвечают не без оснований, что, например, им нужно выполнять указ президента №597 от 2012 года, согласно которому заработная оплата преподавателя вуза в среднем должна быть не ниже двух средних по региону.
Кстати, когда у нас в Госдуме был министр науки и высшего образования Валерий Николаевич Фальков, я напомню, что, согласно правительственному докладу, в 2023 году у нас не выполнен указ об оплате труда преподавателей только в 15 регионах с отклонением 5 процентов, но если мы посмотрим официальную статистику за 2022-й, то увидим, что заработная оплата в вузах составила 128 процентов от средней по стране, а не 200 процентов. То есть реально, конечно, подавляющее большинство преподавателей не получают той зарплаты, которую им положено получать по указу №597.
Решение вопроса предельно понятное. Я напомню, что современная Россия находится на 84-м месте в мире по доле затрат на образование от валового внутреннего продукта. Это последние данные, которые нам доступны. Соответственно, финансирование образования составляет чуть более 3,5 процента от валового внутреннего продукта. В странах Организации экономического сотрудничества и развития — примерно 4,5−5 процентов. Поэтому даже Алексей Кудрин говорил, будучи руководителем Счетной палаты, что триллион рублей на образование надо добавить. А Кудрин, как известно, один из самых жестких финансистов.
Международный опыт показывает, что те страны, которые проводили успешную модернизацию, тратили на образование в этот период не менее 7 процентов от валового внутреннего продукта. То есть вдвое больше, чем тратит современная Россия. Так было в Советском Союзе, когда мы проводили индустриализацию и после войны, так было в послевоенной Германии, послевоенной Японии, в странах, которые относятся к «азиатским тиграм».
При меньших затратах успешной модернизации никто не проводил, а нам нужен экономический прорыв. Поэтому надо увеличивать расходы на образование, мы понимаем ситуацию, но также понимаем, что без этого решить проблемы не удастся.
— Сейчас наблюдается тенденция, когда государство активно использует концессии для решения инфраструктурных проблем. В том числе и в образовании. Какие риски несет строительство школ по концессии?
— Сроки ввода в действие не связаны с тем, финансируется ли строительство школы из бюджета или по концессии. У нас, например, в Омской области, к сожалению, есть несколько школ, которые финансировались из бюджета федерального и областного, но в сроки введены тоже не были. Оказались слабы строительные компании, которые их возводили. Это уточнение, теперь что касается концессий.
С моей точки зрения, концессии могут быть эффективными тогда, когда концессионеры могут отбить деньги не за счет бюджета. Например, платная дорога. Концессионеры могут отбить деньги, затраченные на ее строительство.
Что касается школ, никакой возможности отбить деньги у концессионеров нет, поэтому концессия, конечно, резко увеличивает бюджетные затраты на эти цели, она их откладывает, но, естественно, увеличивает. Поэтому я думаю, что концессии в отношении школ возможны только в самом крайнем случае, когда школа нужна позарез, а денег прямо сейчас нет. Но, в принципе, насколько я понимаю, регионы стараются строительство школ через концессии избегать, и это правильно.
«Я смотрел задания ЕГЭ по истории, они значительно шире, чем учебник Мединского»
— Единый учебник истории чем отличается от прежних? Насколько он необходим?
— Я читал значительную часть учебника под редакцией Владимира Мединского. Я бы сказал так, с одной стороны, этот учебник дает более объективную картину истории советского периода, чем предыдущие учебники, очень идеологизированные. Но этот учебник не свободен от современных штампов. Например, в нем утверждается, что Украину создал Ленин. Вы знаете, Ленин не Господь Бог, и никакому политику, политическому лидеру не под силу создать государство, если для этого нет предпосылок. Другое дело, как большевики поделили территорию, создавая Украину. Они присоединили к Украине Донбасс, полагая, что пролетарское влияние там будет перевешивать, и в итоге при разрушении Советского Союза Украине достались территории, которые традиционно были российскими.
Что касается общей оценки учебника Мединского. Специалисты-историки говорят, что там есть некоторые фактические ошибки, но мы их обсуждать не будем. Я, пожалуй, скажу главное: если вы прочитаете и даже изучите только учебник Мединского, то не сможете хорошо сдать ЕГЭ по истории. Я смотрел задания ЕГЭ по истории, они значительно шире, чем учебник Мединского.
Поэтому учебник многостраничный, но, как говорят историки, при этом тонкий, в том смысле, что информации в нем для того, чтобы по-настоящему знать историю, недостаточно. Придется либо уменьшать количество вопросов и их подробности в ЕГЭ, либо расширять учебник.
— В своих соцсетях вы рассуждали о кадровом дефиците в российской школе. В качестве примера упомянули Казань, где одна из школ развесила на подъездах объявления о поиске новых сотрудников, в том числе учителей. Насколько сегодня актуальна эта проблема для российских школ?
— Пример с Казанью привели радиожурналисты. Я, честно говоря, не знаю конкретной ситуации с кадровым обеспечением школ в Казани. Я всегда считал, что Татарстан — один из самых благополучных регионов Российской Федерации. Но если до РТ дошел кадровый кризис в образовании, это показательно.
В целом в России кадровый кризис в образовании, безусловно, есть. Я напомню, что, к сожалению, российская политическая элита пока его не признает. Нам говорят коллеги из правительства, разные источники, что дефицит учителей в школе есть. Я привожу данные на середину прошлого учебного года: по одним — 11 тысяч вакансий, по другим — 30 тысяч. Это как считать. Когда центр непрерывного образования РАНХиГС произвел расчеты, у них получилось, что если бы у учителей была нормальная нагрузка, то не хватало бы 250 тысяч педагогов. Сейчас у нас всего 1,25 миллиона учителей в Российской Федерации. Должно было быть, по крайней мере, 1,5 миллиона. Например, когда вводился указ президента №597 в 2012 году, нагрузка учителя в Омской области была 1,3 ставки, то есть более-менее нормальная. Сейчас нагрузка педагога в Омской области — 1,9 ставки, а в Омске — больше двух ставок.
Проблема нагрузки возникает именно потому, что некому учить детей. И учитель вынужден работать, что называется, за себя и за того парня. При этом опять же средняя заработная плата в образовании значительно ниже, чем средняя заработная плата по стране. Указ президента №597 не исполняется в большинстве регионов.
Я, как школьный учитель по первой специальности, вам ответственно могу сказать: я вел полторы ставки. Это нелегко. Как ведет две ставки женщина-учитель, скажем так, в 40 или 50 лет, представить себе трудно. Это значит, что ей либо некогда жить, либо некогда совсем работать над собой, либо, в частности, некогда готовиться к уроку. Это не может не сказаться на качестве образования.
— Только ли кадровая проблема связана с высокой нагрузкой? От многих преподавателей можно услышать, что стало невозможно работать из-за большого количества бумажной волокиты.
— Что касается бюрократической нагрузки. В последние два года приняты два закона, которые призваны ее ограничить. Но, когда я спрашиваю учителей, почувствовали ли они на себе уменьшение нагрузки, большинство отвечают, что нет. То есть общее нарастание бюрократической нагрузки опережает шаги, которые мы, в частности Госдума, пытаемся сделать по разбюрократизации образования.
Как известно (правда, это данные примерно трех-четырехлетней давности), при международных сравнительных исследованиях российский учитель оказался мировым рекордсменом по времени, которое затрачивает на бюрократические процедуры. Мне неоднократно приходилось слышать от педагогов примерно следующее: я люблю работать с детьми и хочу, но некогда, так как все время уходит на бумаги, отчеты, формальные мероприятия. Это убийство образования.
Чрезмерная бюрократизация вредна везде, это показал еще знаменитый социолог-экономист Макс Вебер, но в образовании она вредна в особенности. Образовательные отношения, чего многие у нас не понимают, — это главным образом не отношения юридические, а нравственно-психологические, поэтому формализация и бюрократизация убивают живую душу преподавателей.
— И плюс к этому низкие зарплаты…
— Притом что учитель работает за себя и за того парня, большинство из них не получает даже за себя, того, что им положено по указу президента №597.
Вот важная позиция: по инициативе председателя Госдумы создана специальная рабочая группа по кадровым проблемам в образовании и медицине, возглавляет эту группу первый заместитель Володина профессор МГУ Иван Мельников. Так вот, была собрана специальная информация, и первое заседание рабочей группы показало, что, в принципе, наши вузы готовят достаточно и учителей, и врачей, но они очень быстро уходят из государственной системы.
Врачи в основном в частную медицину, а педагоги — куда могут. В том числе в практику, репетиторство, Кстати, возвращаясь к теме ЕГЭ, 70 процентов всех ребят готовятся к ЕГЭ с репетиторами. Они подменяют учителя, услуга подменяет образование.
Усидчивые высокобалльники против творческих олимпиадников
— Как ситуацию в образовании оценивает министр науки и высшего образования РФ Валерий Фальков, с которым вы не так давно встречались?
— Никаких великих секретов мы не обсуждали. В частном порядке говорили преимущественно о проблемах, связанных с образованием инвалидов и в том числе с развитием образования в моем регионе. А публично мы отметили серьезную работу министерства науки и высшего образования.
Одно из главных достижений министерства — это тот факт, что в 2016−2020 годах количество бюджетных мест для студентов сокращалось, а после 2021-го оно стало расти и увеличилось на 85 тысяч. Это немало. Но при этом, выступая в Думе, я напомнил, что во всем мире обычно количество студентов оценивается так: число студентов на 10 тысяч населения. Так вот, приведу данные без комментариев: в советский период (80-е годы) количество студентов на 10 тысяч населения было 219. В начале 90-х, при правительстве Гайдара, сократили до 171. Затем поднималось до 192, потом упало до 125, сейчас 136 студентов на 10 тысяч населения.
Это связано не только с количеством бюджетных мест, но и с продолжительностью обучения, мы это понимаем. Та же самая Болонская система, которая сократила для большинства обучение на год, привела к уменьшению количества студентов. Вот такой расклад. Число бюджетных мест выросло, но количество студентов на 10 тысяч остается достаточно низким. Это одна из проблем.
О двух других мы уже говорили. Это проблемы, связанные с оплатой труда преподавателей и бюрократизацией, последняя относится также и к высшему образованию.
Прибавлю к этому еще одну проблему, которая зависит главным образом не от министра науки, а от политики правительства в целом и министра финансов. Мы сделали несложный подсчет: за последние четыре года расходы на высшее образование в России увеличились на 38 процентов, но официальная инфляция за это же время — на 39 процентов, то есть расходы на высшее образование практически не увеличивались по отношению к официальной инфляции. Но, повторю еще раз, реальная инфляция, как мы понимаем, значительно выше.
Поэтому, когда предполагается переход к национально ориентированной системе образования, к увеличению продолжительности обучения на первой ступени высшего образования, мы должны понимать, что без дополнительных бюджетных вливаний сделать это невозможно, причем это федеральный бюджет. Пока в бюджете на 2024−2026 годы ничего такого мы не видели. Надеемся, что в 2026-м увидим.
— Недавно был скандал с Сеченовским университетом, когда там не хватило бюджетных мест поступающим олимпиадникам. Такие истории не возрождают коррупционные механизмы в вузах?
— Жить в обществе и быть свободным от него, как известно, нельзя. Я не специалист по коррупции в высшем образовании, почти наверняка, что в каких-то пределах она есть. Скандал в Сеченовском университете не связан, с моей точки зрения, с коррупцией, он связан, в частности, с несовершенством законодательства. Я напомню, что вообще-то олимпиадники занимают 2 процента бюджетных мест. Еще около 1 процента бюджетных мест в вузах занимают студенты с инвалидностью и дети-сироты. Какую-то долю занимают ребята, которые поступили по так называемой отдельной квоте, это дети участников специальной военной операции. Но там квота не более 10 процентов, то есть тоже вроде бы не должно помешать другим студентам поступать в высшее учебное заведение.
В чем проблема? В том, что льготники хотят непременно в самые престижные вузы. У нас много медицинских вузов. Почему все должны непременно учиться в Сеченовке? Мы знаем меры, которые предложило министерство науки и высшего образования, в том числе сократить количество олимпиад, по итогам которых можно поступать в высшие учебные заведения.
Я хочу напомнить, что, согласно специальным исследованиям, есть некоторая разница между высокобалльниками ЕГЭ и олимпиадниками. Высокобалльники, как правило, более усидчивы. Как нам недавно сказал ректор одного из вузов (это, я думаю, чистая правда), победители олимпиад, как правило, более ориентированы на творческую работу. В этом разница. Надо ли нам сокращать количество студентов, которые ориентируются на творческую работу? Большой вопрос.
Я думаю, мы в Госдуме внесем собственное предложение по тому, как решать данный вопрос. А предложение это сводится к следующему: дать право олимпиадникам такое же, какое имеют ребята, сдававшие ЕГЭ, подавать документы в несколько вузов на несколько специальностей. Тогда это им позволит (если они, конечно, не глупые ребята) разойтись и не конкурировать между собой. Необязательно всем ломиться только в самые престижные вузы.
О котиках, Гарри Поттере и критике Валентины Матвиенко
— Остается ли Россия по-прежнему в мировых лидерах по качеству образования, а также самой читающей нацией?
— Самой читающей нацией мы точно не остаемся. Я напомню без цифр, поскольку по памяти их не воспроизведу, данные социологии чтения. В советский период мы действительно были одной из самых читающих стран. Бесспорно, самой читающей мы стали во второй половине 80-х годов. Причем дело даже не в том, сколько мы читали, а в том, что читали. Тогда миллионными тиражами читались книги и журналы, которые обычно рассчитаны на интеллектуалов. В начале 90-х годов произошел резкий спад чтения, затем мы в 3−4 раза по социологии чтения отстали от государств Европы, после 2008-го снова начался подъем чтения, но, по последним данным, которые я видел, мы еще не достигли уровня начала 90-х годов, не говоря уже о советском периоде.
Меня очень тревожит ситуация (я об этом уже говорил), когда крайне мало читают школьники. Это, повторяю, будет иметь пока труднопредсказуемые психологические последствия.
Я разделяю мнение писателя Алексея Иванова о том, что человек читающий и человек, который смотрит картинки или лайкает котиков, — это разные психологические типы личности. Читающий имеет гораздо более сложную, глубокую структуру личности, чем смотрящий картинки.
Что касается качества образования. Я всегда говорю, что российская система образования работает гораздо лучше, чем финансируется. Последние данные по доле расходов на образование — 84-е место в мире, а вообще было и 120-е. При этом два последних доклада ООН о развитии человеческого потенциала дают нам, скажем, 95-е место по продолжительности жизни, а вот по индексу образования предпоследний доклад — 21-е место, последний — 26-е. Но это не 84-е, мы, кстати, рядом с Гонконгом, не самый худший сосед.
При этом мы должны понимать, что наше образование тем лучше, чем младше дети. Наша начальная школа регулярно входит в число мировых лидеров по качеству образования, если верить системе PIRLS. По последнему исследованию, мы вторые, по предпоследнему — были даже первые. Наша основная школа — это такая система TIMSS, качество образования в 4-м и 8-м классах, там мы, как правило, в десятке. Что же касается нашей старшей школы, то там мы, по системе PISA, в XXI веке в четвертом десятке, иногда попадаем в третий, иногда в пятый.
Спикер Совета федерации Валентина Матвиенко как-то покритиковала Сергея Кравцова за то, что он пользуется международными сравнительными данными. Но извините, если президент ставит задачу войти в десятку лучших систем образования, то какими же данными мы можем пользоваться? Мы, конечно, можем придумать свои и заявить, что мы уже давно впереди планеты всей, но вряд ли это будет доказательно. Вот такая ситуация с качеством образования. В целом, конечно, напоминаю, что в советский период мы всегда входили в тройку лучших образовательных систем. Если мы смотрим на качество образования современных детей, то видим, что по части, скажем, информационных технологий они, конечно, далеко впереди старых технологий. Но, сравнивая знания по истории, естественным наукам, мы не можем не видеть, что общий образовательный уровень населения, конечно, упал.
— Так, может, это общемировая тенденция и все не так уж плохо?
— То, что школьники плохо читают, — это, безусловно, проблема не только наша, но и мировая. Однако в целом социология чтения говорит, что мы меньше читаем книг и меньше их выпускаем, будь то в электронном или обычном виде.
Я уже не говорю о том, что мы читаем. У меня на практике была девочка из Ижевска, журфак МГУ, успешная студентка. Я ее спросил о том, как она поступала в МГУ, она говорит: ЕГЭ плюс собеседование. А что за собеседование? Спрашивали о вашей любимой книге, все рассказывали о Гарри Поттере, а она об Анне Карениной. Ее сразу и взяли. Хотя книги о Гарри Поттере далеко не худшие из зарубежных, но, конечно, с русской классикой они в сравнение не идут.
— Можно ли возродить наше образование?
— Не только можно, но и нужно. Я думаю, что это сейчас категорический императив. Стране как воздух необходима новая индустриализация. Не какое-то там импортозамещение, о котором говорили с 2014 года и почти ничего не сделали. И даже не только технологический суверенитет, который должен стать результатом новой индустриализации. Она отличается от прежней тем, что предполагает интеграцию образования, науки и производства. Без образования деваться некуда, в том числе невозможно обеспечить национальную безопасность.