По воспоминаниям Коваленко Тимофея Ануфриевича
(Публикуется в редакторской правке)
После подавления кулацко-эсеровского восстания в 1918 году, в Невельском уезде Витебской губернии появилась крупная банда под руководством Михаила Воробьева и его двух братьев, кулаков: Ивана и Григория, уроженцев хутора Семеновка Вознесенской волости Невельского уезда. Михаил — офицер царской армии, георгиевский кавалер, левый эсер, в период Октябрьской революции вернулся на родину, где принял непосредственное участие в бело-кулацком восстании, а после его подавления, организовал из контрреволюционного элемента крупную банду (более 100 человек) на вооружение которой имелись: винтовки, гранаты, пулемёты и даже две пушки.
Банда охватила всю юго-восточную часть Невельского уезда. Имела постоянные места базирования в Вознесенской, Кошелевской и Дубининской волостях, а также, в прилегающих лесных массивах Городокского и Суражского уездов Витебской губернии. Занималась грабежами населения с целью приобретения для себя питания и одежды. Разгоняла местные органы Советской власти — Волревкомы. Совершали террористические акты над советскими работниками. В частности, был убит Военный комиссар Вознесенской волости Леппо — латыш, старый дореволюционный большевик, его именем была названа бывшая Вознесенская ныне Лепповская волость, а в настоящее время Лепповский с/совет. Леппо захоронен в Невеле, трудящиеся города бережно хранят его могилу. На счету бандитов было много убитых работников уезда и красноармейцев. Посылаемые в данную местность продотряды изгонялись бандитами, крестьян сдавших хлеб избивали, подводы с зерном отбирали. Кулачество, чувствуя поддержку банды, всячески срывало проведение продразвёрстки.
В то время, незаконные вооруженные формирования действовали между Прибалтийским и Польским фронтами, активными действиями мешали нормальной работе тылов Красной Армии, в особенности по линии снабжения на этих фронтах частей РККА продовольствием и фуражом. Такая обстановка требовала принятия немедленных мер по наведению порядка в данной местности.
Председатель Невельского уездного комитета партии — он же Невельский уездный военком Макар Алексеевич Бобков и Председатель уездного Ревкома — Короткевич, возбудили ходатайство перед Реввоенсоветом 7-й армии, находившейся в Великих Луках, в состав которой входил и наш 9-й Латышский стрелковый полк, прислать в Невельский уезд вооруженный отряд красноармейцев. На основании чего штаб армии выделил бойцов из 9-го Латышского полка и Конского запаса, дислоцировавшегося в Невеле, в отдельный отряд, численностью около 50 человек. Штаб армии назначил меня начальником отряда и поставил следующую задачу:
1. Вместе с уездным продовольственным комитетом обеспечить выполнение продразверстки и снабжение армии продовольствием и фуражом, ломая всякое сопротивление кулачества и контрреволюционного саботажа;
2. Своим отрядом оказать содействие местным и уездным органам в ликвидации банд, и навести революционный порядок в Невельском уезде;
3. Будучи в сельской местности оказать содействие партийным организациям в проведении политической массовой работы среди населения.
Получив такое серьезное задание, я попробовал отказаться от командования, в силу далеко не зрелого 18-летнего возраста. Но, мне коротко ответили: «Ты справишься». Одновременно с этим вручили мандат от Реввоенсовета армии:
МАНДАТ
Предъявитель сего тов. Коваленко Тимофей Ануфриевич действительно является начальником отряда и уполномоченным Опродкомармии по Невельскому уезду.
Ему предоставляется право подвергать арестам всех саботажников и контрреволюционеров, беспрепятственно пользоваться гужевым транспортом и проездом во всех поездах, вагонах и паровозах.
Всем Ревкомам и местным властям оказывать тов. Коваленко всемерную помощь в его работе.
Мой отряд вошел в подчинение армейского начальника Витебского укрепрайона — командира 44-го стрелкового полка 5-й Витебской стрелковой дивизии, комиссаром был Цвик. Витебский укрепрайон занимался ликвидацией банд на территории Велижского, Себежского, Суражского и Невельского уездов.
На довольствие нас поставили в Витебском губернском Конзапасе, размещавшемся в бараках у станции Невель — I.
Прибыв в Невель я зашел представиться в уездный комитет партии. Секретарь Укома — Бояр, ознакомил меня с Законом о продразверстке, директивами ЦК РКП (б) и обращением В. И. Ленина к продработникам.
Кроме того Бояр познакомил меня с обстановкой в уезде, особенно в районах волостей пораженных бандитизмом, из которых продразверстка совершенно не поступала. Всему виной были бандиты, державшие в страхе местное население, под угрозой расправы с теми, кто будет сдавать хлеб. Для наведения жути, были сожжены дома некоторых активистов.
Для установления контакта в дальнейшей работе я зашел в Невельский Упродком, комиссаром которого работал Железняк. Заведующим «Отдела заготовок и распределения» работал мой знакомый — Филипп Ващенко, старый член партии, с которым мне пришлось впоследствии поддерживать постоянную связь, по ходу выполнения продразверстки. От них я получил сводку о ходе выполнения продразверстки, в разрезе волостей, для ориентировки, куда нужно и в какую очередь направить отряд.
Зашел к начальнику уездной милиции Антусеву, который подробно познакомил меня с оперативной обстановкой в уезде. Показал на карте места локации банд. В частности, банда Михаила Воробьева действовала тремя группами: одна в Дубининской волости, в районе озер Ордово, Черное и Белое, вторая в лесных массивах деревень Усово-Осетки Лепповской волости, а третья группа, во главе самого Мишки, базировалась вокруг деревень: Волчьи Горы — Стайки — Борок Кошелевской волости.
Установил связь с отрядом Батищева, который специально занимался борьбой с бандами и подчинялся напрямую начальнику милиции Антусеву и Председателю Комдеза (комитет по борьбе с дезертирством). Установили пароль для связи, чтобы при встрече в ночное время наши красноармейцы не перестреляли друг друга, а также для оказания помощи отрядам в борьбе с бандитизмом.
Побывал в Кошелевской, Лепповской и Дубининской волостях, где мне предстояло работать. В Волревкомах ознакомился с обстановкой. Везде были одни и те же жалобы: что продразверстка не выполняется, бандиты и кулаки проводят активную работу среди середняков против Советской власти и против проводимых Волревкомами мероприятий. Отдельные середняки идут на их поводу, много имеется сочувствующих бандам, что они боятся выезжать в деревни бандитов, по ночам не ночуют дома и пр.
Тщательно изучив полученную информацию, я разделил отряд на группы по 12—13 человек в каждую из трех волостей. Назначил старших, проинструктировал, чтобы они по прибытии на места, прежде всего посетили все населенные пункты, провели собрания, на которых коротко разъяснили обстановку в стране, в связи с происходящими ожесточенными боями на фронтах, и необходимости обеспечения армии хлебом и фуражом. Разъяснили Закон советской власти о продразверстке. Побывали в каждой кулацкой семье. Объяснили каждому индивидуально, какие будут приняты по Закону меры к тем, кто не будет сдавать хлеб и фураж. Объявили сроки сдачи и организовали сопровождение крестьянских обозов до ссыпного пункта. После всех этих мероприятий приказал вторично ехать по всем деревням и проводить проверку. У кулаков, которые отказались от сдачи, производить обыски, и весь обнаруженный хлеб забирать, а при оказании сопротивления, с материалами направлять ко мне в канцелярию, которая первое время находилась в г. Невеле, в доме Савицкого, по Витебской улице, сам же Савицкий работал у меня делопроизводителем.
Несмотря на проведение ряда разъяснительных мероприятий, население упорно отказывалось сдавать государству хлеб. Некоторые кулаки начали сжигать зерно в печах. Жгли с соломой и даже в не обмолоченных снопах. Пришлось арестовать несколько человек и вместе с материалами передать в суд, где им выносились суровые приговоры, вплоть до расстрела. Приговоры публиковались в местной газете.
Нередко, спрятанное кулаками зерно приходилось находить зарытым в земле. Кто-то прятал в мякине. Стоило только пустить в нее шомпол или саблю, как сразу слышался хруст. Прятали также в соломе или сене. Для отыскания приходилось разгружать целые сараи, выбрасывать всё на двор и находить спрятанное. Встречалось, что прятали в жилой половине дома, в печных трубах. Стоило только зажечь спичку и посмотреть из печи в трубу, как сразу была видна закладка, сделанная из какой-либо дерюги. Проколешь её, а зерно, что вода, так и хлынет в комнату. Иногда приходилось лезть на крышу, навязывать камень на веревку, и пускать в трубу.
Были у кулаков и такие, кто за вознаграждение, передавал зерно на хранение другим лицам, тем, кого продразверстка не касалась. Но при помощи бедняков удавалось находить его и в таких случаях. А то, бывало, заберем кулака и водим его с собой дня два, а над ним все в округе смеются. Надоест ему позориться, он от стыда и сознается, где спрятал хлеб.
Несмотря на все трудности и ухищрения кулачества, а также столкновений с бандитами, при активной помощи бедняков и в результате большой разъяснительной работы среди крестьян, зерно и фураж начало поступать в закрома государства, внося тем самым огромный вклад в обеспечение Красной Армии.
В трудных условиях приходилось работать отряду, но труднее всего было мне, как начальнику. Части отряда были разбросаны по волостям, на дальних друг от друга расстояниях. Связи никакой не было. Связного посылать нельзя, всё равно в пути будет убит бандитами. Из средств передвижения — две ноги или, в лучшем случае, на лошади. Но одному, ни идти, ни ехать тоже нельзя. Держать при себе группу красноармейцев в виде охраны не было возможности, т.к. части отряда и так были малы. Группы находились в окружении бандитов, и мне, как командиру, надо было успевать побывать у всех. Возникало много вопросов, которые надо было решать лично и на местах. Вот и приходилось из одной группы в другую перебираться одному, прибегая к разного рода комбинациям.
Бандиты имели связь почти в каждой деревне, поэтому всякое появление отряда или кого-либо из работников власти доводилось им сразу же. В пораженную местность, никто, кроме начальника Невельской милиции не выезжал, т.к. по дороге нужно было остерегаться каждого куста.
В мой адрес неоднократно приходили записки от Михаила Воробьёва содержащие угрозы: «Уходи с отрядом из уезда, а то будет тебе то, что сделали с Леппой», «Начальник, не миновать тебе нашей пули», «Попадешься, поиграем с тобой», «Неужели тебе не жалко своей жизни» и т.д и т. п. Поэтому мне и приходилось каждый раз, выезжая в группы, серьезно продумывать маршрут и правила поведения в том или ином населенном пункте. Приедешь в деревню, показываешь, что едешь туда-то, спрашиваешь, как лучше проехать, а сам, как только скрылся с глаз, поворачиваешь в нужную тебе сторону. Или, к примеру, надо заночевать в деревне, ты останавливаешься в одной хате, а как стемнело, переходишь в другую, а то и в третью, к надежным людям, и, в конце концов, никто не знает, где ты остановился на ночлег. Были случаи, когда бандиты врывались в дом, где я остановился ночевать, переворачивали его вверх дном, но меня не находили. Допрашивали хозяина: где он, куда ушел? Ну, а что тот может им сказать, когда он и сам не знает, где я нахожусь.
Были встречи с бандитами по дороге:
Осенью 1919 года, мне нужно было переехать из оперативной группы Кошелевской волости в группу, работающую в Лепповской. Расстояние между ними 18—20 км., причем по самой пораженной бандитизмом местности. Я взял в подводчики надежного старика из бедняков (жаль, что забыл его фамилию). Условились, что он будет отвечать, в случае нападения бандитов. Когда выехали из деревни, я переоделся в крестьянскую одежду, свою же сховал на дно телеги, между двойных досок.
Лошаденка была незавидная, двигались медленно. Проехав Кошелевское озеро, встретили небольшой лесок, с обеих сторон дороги, связанный чуть далее большим лесом. И как только мы к нему подъехали, я лег в телегу, под самотканное одеяло в клеточку, или как его ещё называют — подстилку.
Как вошли в лес, наша лошадь фыркнула и бросилась в сторону. Повозку окружили бандиты. Двое взялись за уздечку с обеих сторон, трое подошли к телеге. Один из них спросил старика:
— Что везешь и откуда сам?
Старик ответил, что он из Кошелева и везет своего сына в Невельскую больницу. Бандит поднял подстилку и посмотрел на меня, а я действительно: малого роста, тем более 18 лет, держусь руками за живот.
— Что с ним? — продолжает спрашивать бандит.
— Не знаю, что такое у него, кричит день и ночь, мучается животом, вот и везу в Невель, к доктору, — ответил возница.
Бандит опустил на меня одеяло, и продолжил:
— Краснопузые в вашей деревни остановились или знаешь где, может, встречал по дороге или слышал чего?
— Нее, в нашей деревне отряда нема. Слышал, что ходят по деревням, хлеб собирают… После пары коротких вопросов по другим темам, бандиты отпустили нас, настрого предупредив, чтобы не болтали, где и кого встретили в лесу.
На первый взгляд, такое поведение с моей стороны, может показаться проявление трусости. Но, на самом деле, это не так. Если бы я не замаскировался, то был бы убит там же, из засады. С одним пистолетом против пяти вооруженных людей ничего не сделаешь. Ручных гранат у меня не было, а проявлять бесполезное геройство глупо. Я был уверен, что если не сегодня, так завтра бандиты будут ликвидированы полностью.
Возьмем второй случай. Был я в Невельском Упродкоме и узнал от тов. Ващенко, что в Дубининской волости ослабло поступление зерна и фуража. Я решил, не заходя к себе в канцелярию, отправиться туда немедленно, на отходившем поезде. Мне надо было доехать до станции Езерище и потом вернуться назад — 3 км. пешком, в д. Лобок — центр волости. Когда поезд проходил по краю деревни, я решил спрыгнуть, не предупредив об этом машиниста. По имеющемуся у меня мандату, я мог бы попросить его замедлить ход или даже остановиться, но я поступил иначе. Ранее я никогда не прыгал с поезда. Знающие люди говорили, что нужно прыгать вперед, по ходу движения. Я же пригнул назад, и волна встречного воздуха хватанула меня к стенке вагона, а потом бросила в сторону. Я кубарем полетел на землю, да так, что сильно ударился обо что-то и потерял сознание.
Когда я очнулся возле меня стояли деревенские мальчишки, которые помогли мне добраться до здания Волревкома. Тамошний председатель принес постель, и меня уложили спать. Очнулся поздно вечером. Двигаться не могу, а оставаться на ночь в здании опасно. За день в Волревкоме побывало много народа, а значит, могли быть и связные бандитов, которые видели мое состояние и могли сообщить об этом в банду. Как только стемнело и по деревне прекратилось хождение людей, председатель скрытно переправил меня в хату к надежному бедняку. Утром решили отправить меня в отряд, который находился в 10—12 км.
Хозяин действительно оказался очень хорошим человеком. На вид — 50 лет. Домик маленький, с перекошенными подоконниками. Принес мне хлеб и молоко, но аппетита не было, клонило в сон. В хатке было очень много мух, а на столе прям черно от них. Как только спугнешь, так сразу поднимаются настоящие тучи насекомых. В комнате стоял тхлой, неприятный воздух. Мне постлали на скамье у стола. Потушили ветошь, в которой горела лучина. В потьмах на меня населись клопы. Терпеть стало невозможно. Я стал просить хозяина, чтобы определил меня на сеновале. Тот ответил, что сено есть на гумне, метров 25—30 от дома, но там опасно, могут нагрянуть бандиты. В общем, вести меня туда он не хотел. Мне же, как на зло, стало нечем дышать. Наконец, хозяин согласился меня отвести в сарай, но при условии, что он меня будет караулить. Договорились. Взяли подушку с подстилкой и отправились на сеновал. Лежанку сделали у самого края сарая. Я взял в руку наган, обмотал шнурок пистолета вокруг кисти, чтобы не потерять в сене, да и в случае необходимости его быстрого применения, и спокойно уснул. Сколько я проспал, не знаю, часов у меня не было, но спросонья слышу, что меня кто-то дергает за ноги и говорит шепотом:
— Товарищ, а товарищ, слезай скорее, банда!
Я встал, вышли из сарая, спрашиваю:
— Где банда?
Хозяин показывает мне рукой на небольшой пристроек и говорит:
— Вот там, в сарайчике.
— Откуда ты знаешь, что там банда?
— Когда вы заснули, я вышел на гумно и сел под стоявшую там копну сена караулить. Дверь сарайчика была закрыта, а теперь она открытая.
— Как же ты не заметил, кто вошел в сарай?
— Я немного задремал…
Ну, думаю, вот тебе и сторож. Правда потом пришла обратная мысль, что возьмешь с человека — весь день в поле, устал, не мудрено и задремать. Что дальше то делать? Если пойти в сарай, то при входе, в проеме, я буду на виду, несмотря, что ночь на дворе. Отличная мишень для бандитов. Были бы гранаты, другое дело. К тому же, я даже не знаю: сколько там бандитов, да и бандиты ли там, а может, там вообще никого нет?
— Может тебе почудилось? — спрашиваю хозяина.
— Нет, точно вам говорю, дверь была закрыта, а теперь настежь. Кто это сделал, если не бандиты?
— Тогда пойди, подыми три человека из надежных людей. Если есть охотничьи ружья, пусть прихватят с собой.
Хозяин ушел, а я сел в засаду за стоявшей на гумне телегой, как раз напротив дверей. Ночь стояла пасмурная, видимость плохая. Прошло не так много времени, как ушел хозяин, а в сарае послышался шорох и тихий разговор. Значит, там действительно кто-то есть.
Я удобнее лег за телегой, приготовил пистолет, и размышляю, как бы не выпустить тех из сарая, конечно, если там бандиты. Вижу, в дверях появился здоровенный мужчина, с винтовкой.
— Стой! — делаю окрик. Он берет винтовку к плечу, и я делаю выстрел в его сторону.
— Стой, говорю! — и стреляю второй раз. Человек закричал: «Ой, ой», и нырнул обратно в темень сарая. Тут же, через щели в бревнах стены, по мне открыли стрельбу. Поразить меня за телегой они не могли: сквозь щели толком прицелиться невозможно, да и тьма стояла кромешная. Пули летели либо поверх меня, либо попадали в землю, не долетая.
— Сдавайтесь! — кричу во весь голос, — вы окружены, вам не выбраться. В ответ — хаотичная пальба из разных углов сарая. Вдруг, всё прекратилось, и наступила тишина. Я усилил наблюдение за крышей, могут ведь и верхом сигануть. В это время появился хозяин дома с тремя односельчанами, один из них был с охотничьим ружьем. Расставил их вокруг сарая, я сказал: чтобы орали во весь голос, со всех сторон разом «Сдавайтесь!», а сам, по-прежнему, остался напротив проема входных дверей. Прошло немного времени, и ко мне подошел один из этих троих и говорит, что в сарае открыта маленькая дверца, выходящая в поле, мол, через неё бандиты и ушли.
— Как так? — спрашиваю хозяина, — откуда там дверь?
— Да, — отвечает, — есть такая, сделана для сквозняка, при просеве зерна во время молотьбы. Забыл совсем про нее, из-за растерянности.
Так бандиты и ушли, остались только котелки, несколько деревянных ложек да сырые шкурки от овчины, видимо заготавливали их для пошива зимней одежды. После такого провала у меня зародилось подозрение, что этот «хороший» хозяин, далеко не такой надежный и имеет связь с бандой. И скорее всего, бандиты не первый раз к нему ходили в сарай ночевать, о чем он знал и никому не заявил. И, конечно, не случайно он так упорно не пускал меня ночевать туда. Ну, а раз так, то я сообщил об этом начальнику милиции Антусеву, поскольку выявление пособников и других связей с бандой входило в круг его обязанностей.
Пользуясь широкими связями и поддержкой кулачества, а также страхом запуганного населения, бандиты вели себя по-настоящему дерзко. Они даже днем не боялись нападать на Волревкомы, а Михаил Воробьев в воскресные дни появлялся на рынках: Невеля, Городка, Велижа и других крупных населенных пунктов. Наведёт панику среди населения, поднимет на ноги милицию, а самого и след простыл. Осенью 1920 года был похожий случай:
В д. Лобок состоялся какой-то престольный праздник. Съехалось очень много людей из разных населенных пунктов. Кто в церковь, а молодежь погулять. Зная наглость бандитов, в деревню из Невеля прибыла милиция. Была там и моя группа. Казалось, что бандиты никак не могли решиться испортить праздник и полезть, как говориться, на рожон. Однако днем, в самый разгар гуляния, когда на улице сплошные толпы отдыхающего народа, в Волревком является мальчишка и передает записку от Воробья: «Привет начальству! Что же вы не гуляете? Лично мне праздник очень понравился».
Спрашиваем у мальчика: кто и где передал записку? Малыш описал человека, как смог, и по наружным приметам мы поняли, что это был главарь банды Михаил Воробьев. Да и почерк его, был мне уже знаком, столько записок от него было прочитано. Подняли всех на ноги, но Воробей улетел, так и не попрощавшись.
Как я уже говорил выше, основные функции моего отряда заключались в обеспечении выполнения продразверстки, т.к. других продотрядов в округе не было. Оказывать помощь местным органам власти в наведении революционного порядка тоже надо было. Оперативной работой по ликвидации банд занималось уездное ЧК, с приданным комитету специальным отрядом по борьбе с бандитизмом. Командовал этим соединением Батищев. Отряд состоял из 15 человек. Маловато для масштаба пораженной территории. Средств связи не было. Пока они доберутся до выявленного места нахождения банды, тем уже всё станет известно от своих связных и они мигом перебазируются в другой лес. Вот так и гонялись за ними в пустую.
В этом отношении положение моего отряда было более выгодным. Во-первых, бойцов у меня было больше, чем у Батищева; во-вторых, мои группы постоянно передвигались по сельской местности, и в любой момент могли оказаться на месте появления банды. Поэтому мы оказывали помощь Батищеву в поимке банды. Иногда нам приходилось действовать самостоятельно, отсюда и росла ненависть Воробьева к моему отряду и ко мне лично. Приведу несколько примеров:
Лепповский Волревком размещался в двухэтажном каменном здании бывшего имения Симоново, что находилось в 8 км. от Невеля. Здесь была сельскохозяйственная артель, руководил которой бывший батрак по имени Влас, фамилию его я к сожалению не помню. Вместе с ним жил его родственник Тит Буйный, который промышлял грабежами на дорогах. Эти преступления списывались на бандитов, ведь никому и в голову не могла прийти мысль, что это делает родня председателя.
В то время, комиссаром Лепповской волости работал мой старший брат — Виктор Ануфриевич Коваленко, который взял Буйного с поличным, в ходе одного из его налётов. Сначала Тита доставили в уездную милицию, потом переправили в Витебск, где осудили на расстрел. Но, каким-то образом ему удалось сбежать. Вернувшись в родные края, он подался в банду к Воробьеву. Те его приняли, но с проверкой. Дали ему задание убить комиссара волости. Спланировали так, что стрелять Тит будет через окно первого этажа, когда Виктор спустится в квартиру Мишки — сторожа Волревкома, где Коваленко столовался. Получилось так, что Буйный пришел слишком рано, и, чтобы переждать до нужного часа, зашел к своему родственнику, председателю артели. Тит сказал ему пожарить яичницу, а когда сел ужинать, Влас, под видом, пошел караулить и вышел на двор. Улучив момент, он добежал до Волревкома, благо от его дома здание располагалось в 25 метрах, и рассказал обо всём моему брату. Комиссар сообщил об этом в отряд, группа которого была в это время в д. Столбово. Буйного задержали, и под конвоем отправили в Невельскую милицию.
Чтобы спасти свою жизнь Тит согласился показать место стоянки Воробья, тот укрылся в лесном массиве, близ озера Ордово. В спешке, мы даже забыли разработать план захвата банды, и вместе с милиционерами выдвинулись этой же ночью. Антусев взял с собой связанного Буйного, в качестве проводника. Прибыли к месту на рассвете.
Бандиты располагались на высоте, между озерами Ордово и Черное. Стоянка имела прочную круговую оборону, замаскированные окопы, скрытые ходы сообщения, выходящие в густые кусты болотистой местности. Всё это не было нам известно. Получилось, что Тит Буйный привёл нас к бандитам прямо в лоб. Как только мы подошли к высоте, по нам был открыт сильный огонь. Мы не видели стрелявших и находились у них, как говорится, на ладони. Завязался ожесточенный бой, длившийся несколько часов, с раннего утра и до полудня. Обойти банду с флангов мешали озёра. Заходить в тыл, надо было заранее, в обход водоёмов. В результате, бандиты скрылись ходами сообщения, оставив троих убитыми и множество припасенного к зиме продовольствия. С нашей стороны тоже имелись потери: один из милиционеров был убит и несколько ранено.
Возможности полной ликвидации этой банды были и ранее, но, всему виной не продуманность планов операций. Например:
Весной 1920 года ко мне обратился Батищев с просьбой оказать содействие в ликвидации группы бандитов, среди которых тогда собрались все братья Воробьевы. Операция предстояла серьёзная. Я взял всю свою группу из Лепповской волости, Антусев прибыл с отрядом милиционеров, также с нами был комиссар волости Виктор Коваленко. Было установлено, что банда находится в лесу близ д. Волчьи Горы. Мы подошли утром. Лесной массив оказался густым и гористым — ландшафт сложный для активного ведения боевых действий. Бандиты оказали упорное сопротивление, но видя, что их обходят с флангов, бросились бежать, оставив убитыми четверых человек, среди которых оказались братья главаря — Иван и Григорий. В ходе обыска стоянки мы нашли полевую сумку, в которой был обнаружен приказ атаманам банд Булак — Булаковича, в котором говорилось о начале широкого развертывания повстанческого движения по всей Белоруссии, и в частности: Невельском, Велижском и Себежском уездах, для борьбы с советской властью. В документе также упоминалось, что это движение поддерживают англичане и французы, и, что Польша, в скором времени, выступит с повстанцами единым фронтом против Советов. Говорилось о необходимости широкого вовлечения в повстанческие отряды недовольных советской властью людей, о развертывании борьбы с коммунистами, беспощадном уничтожении комиссаров, оказании помощи иностранным армиям и ряде других мер диверсионного и террористического характера. Документ был передан нами в ГубЧК и далее Менжинскому.
Той же весной, работая с группой в Кошелевской волости, ко мне подошел мужчина и по секрету сказал, что недалеко от Волчьих Гор, на холме поросшим можжевельником, что располагается у большака Невель — Усвяты, он выбирал себе кнутовище и драл лыко для лаптей. За работой увидел вьющийся из-под земли дымок, испугался и быстро оттуда удалился. Взяв с собой заявителя и трёх красноармейцев, я отправился в указанное место, для проверки информации.
Гористая возвышенность действительно была плотно усеяна зарослями можжевельника. Местами лежал не растаявший лёд. В поисках следов начали осматривать землю и кусты, безрезультатно, признаков землянки не нашли. Крестьянин божился, что говорит правду. Тогда мы стали повторно, более тщательно осматривать всё вокруг и, под одним из кустов увидели, в виде ободка, пожелтевшие иглы можжевельника. Раздвинули куст, и перед нами показалась выходящая из земли труба, значит — землянка есть, и она здесь одна, потому как под другими кустами ничего подобного не было. Входа в землянку видно не было, как не было рядом и выкопанной под неё земли. Начали дёргать кусты вокруг трубы, один из них подался вверх и показал нам лаз в яму.
Внутри оказалось пусто. Стены обложены ольховыми прутьями, пол устлан соломой, в боковой нише небольшая жестяная печь. Объём схрона позволял укрыться одному, максимум двум человекам. На бандитов это не походило, скорее убежище оборудовали дезертиры, бежавшие из армии. Зола была ещё тёплой, что говорило об обитаемости жилища, поэтому мы решили сделать засаду и дождаться хозяев.
До самого вечера было тихо, а как только начало темнеть, появилась женщина с узелком в руках. Задержали её. В поклаже оказалось несколько буханок хлеба, деревенской выпечки, шматок сала и самосад. Селянка созналась, что принесла продукты своему родственнику, бандиту, который вот-вот должен здесь появиться.
Плотные кусты можжевельника — хорошее место для засады, но отнюдь не для ведения боя. В случае стрельбы, в надвигавшихся сумерках, поубиваем друг друга — видимости ноль. По словам крестьянки у бандита имелась винтовка и граната на длинной деревянной ручке. В случае чего, может взорвать и себя и нас. Долго не думая мы решили его сразу уничтожить, «язык» нам был без надобности. Как только появился бандит, так и поступили. Женщину отвезли в милицию, а землянку разрушили. Позже мы узнали, что она была построена ещё в 1919 году для приёма связных.
Кроме бандитов Воробья в районе Усвяты — Велиж хозяйничали другие крупные банды. Их ликвидацией занимались отряды ЧОН под руководством тов. Пронина. Моему отряду приходилось действовать также и в той местности.
К началу 1921 года обстановка в Невельском уезде заметно улучшилась, в особенности это касалось Кошелевской, Лепповской и Дубининской волостей. Кулаков приучили своевременно сдавать государству хлеб и фураж. Банда Воробья была практически ликвидирована отрядом Батищева, с Мишкой оставалось в живых только 12 человек, да и те были деморализованы. Среди них росло настроение о добровольной сдаче. Некоторые писали записки комиссару Лепповской волости. Пытались узнать, что им будет, если они добровольно сложат оружие. Убийства и грабежи на дорогах прекратились.
В мае 1921 года Советское правительство отменило продразвёрстку, заменив её продналогом, при котором крестьяне заранее знали, сколько и чего им надо сдать государству. Оставшиеся излишки они могли расходовать по своему желанию. Это способствовало заинтересованности селян в развитии своих хозяйств. Население вздохнуло свободно. Жизнь в уезде начала входить в нормальное русло. Бандиты не давали о себе знать, и моему отряду здесь больше нечего было делать. Вскоре нас отозвали в г. Витебск. Отряд вошёл в состав 44-го стрелкового полка 5-й Витебской дивизии.
Осенью 1922 года, к 5-й годовщине Октябрьской революции, вышло Постановление ВЦИК о помиловании бандитов добровольно сдавших оружие. Для широкой огласки и популяризации этого акта среди населения, в Невельский уезд, из Витебска, был командирован Дмитрий Дмитриевич Качалов, который в районе нахождения банды Воробья, побывал во всех сёлах Лепповской волости. В каждом населённом пункте он разъяснял людям об амнистии и делал это с той целью, чтобы эта информация дошла до Михаила Воробьёва, тем самым искал с ним встречу. Встреча состоялась. На ней Качалов убедил главаря сдаться властям. После чего остатки банды сложили оружие и вошли в Невель под красным знаменем. Позже Дмитрий Качалов уехал служить на Западную границу, куда был назначен начальником погранотряда, Воробьёва он забрал с собой.
В 1924 году Михаил Воробьёв вернулся на родину в д. Семёновку и стал заниматься сельским хозяйством. Но что-то пошло не так. В том же году он со своими друзьями совершил грабёж с убийством. После чего его подвергли аресту и последующему расстрелу, по приговору Витебского областного суда.
P.S.: Любые воспоминания — всего-лишь субъективный взгляд на те или иные вещи. К ним нельзя относиться, как истине в последней инстанции. В том же году совершил преступление Михаил Воробьев или несколькими годами позже? Преступление ли это было или сведение счётов местной власти? Вопрос открытый.
Мои сомнения на этот счёт вызваны заметкой в газете «Стройка» Невельского райкома ВКП (б) от 21 июля 1932 года «Выкорчевать корни» (стр.1), в которой говорится следующее, цитирую: «На днях областным судом слушается дело колхозных вредителей — участников бывшей банды „Воробья“ в Ново-Вознесенском сельсовете — им пролетарский суд очевидно воздаст по заслугам».
Из книги "Страницы истории Невеля. Книга вторая":
