90-е годы, развал Союза. Государство трещит по швам. Люди живут еще по старинке, при этом сами не понимая, что происходит. Многие мечтают свалить из Союза.
Факультет иностранных языков одного провинциального ВУЗа – Мекка для выпускников школы. Для поступивших и окончивших маячил негласный билет для отъезда за границу. Тогда никто не знал, что такое заграница, но все с придыханием произносили это слово, неся в сумке колбасу, полученную по талонам, и мечтая о разноцветных прилавках любой другой страны, кроме СССРа.
Три советские или уже не советские, а Матрешки переходного периода познакомились в институте, все поступили на один факультет, но разные языковые направления:
Катя-француженка
Почти что «столичная штучка», приехала к троюродной бабушке из культурной столицы. По характеру такая же: неприступно—вежливо-холодная, как город на Неве. Катя мечтала остаться там учиться, ибо был у нее мальчик, питерский интеллектуал, интеллигент. Поцелуям на крышах домов не мешала вечно промозглая погода. Разве любовь можно убить этой мелочью?
Но пристроиться в ВУЗ проще в провинциальном городе N. Так девчонка попала под крыло пожилой женщины, одиноко проживающей в центре города в квартире-трешке, где на столе стояла керамическая фигурка с рыбкой-мамой и рыбками-детишками. Катя с презрением смотрела на это произведение советского производства, но выбора не было. Девочкой она была воспитана послушной, не перечащей воле родителей. Мама-папа особо не наседали, не ругали, но еврейские корни заставляли принимать правильные житейские решения. Взвешенно и без иллюзий. Так, Катя, покорившись воле родителей, вгрызалась в гранит филологической науки, чтобы за штудированием Бальзака и Цицерона постепенно забыть длинноволосого и прыщавого возлюбленного.
Забыть-то девочка забыла, вот только с новыми кавалерами было тяжело. Слишком требовательна и утончена оказалась для провинции. Все парни казались ей подглуповатыми увальнями, не умеющими в культуру. Куда уж им?.. И по самой простецкой для любого опытного психоаналитика логике, пробил эту интеллигентную брешь нахрапистый, яркий малый с шутками и прибаутками. Он стойко выдерживал питерскую иронию, хотя если быть честными, ее даже не понимал. Нечем особо было. Зато был опыт добиваться красивых девушек. Студенческие вечеринки, веселье, задор. Первый мужчина в жизни Кати, допущенный до ее тела. Он был старше, опытнее. Катя в прямом смысле слова прыгала от радости, когда парень отвернулся к стенке и спал после амурного подвига. Она же стала взрослая! Она же стала все понимать в отношениях мужчины и женщины! Теперь ей будет, чем щеголять по приезде на каникулы в город на Неве.
Малый был не умен, но с хитрецой. Он знал, что за девочку полагается приданое в виде квадратных метров жилплощади. Питерские рассветы и больший масштаб города вдохновляли. Он на Кате женился.
Положенные квадратные метры быстро осточертели молодоженам. Интеллигентные питерские родители холодным молчанием порицали отсутствие у новоиспеченного мужа тяги к развитию. На немой вопрос мамы: «А нафига нам этот поц?» Катя также ментально отвечала: «Я сделаю из него человека. Есть же у него инженерное образование». Фокус не удался. Главным инженером поц становиться не планировал. Его и так неплохо кормили. Пара переехала на съемную квартиру, но это не спасло ее от развода. Детей, к счастью или к несчастью, не народилось.
Катя ушла в депрессию, но активно запивала ее шампанским и вином. Сменялись мужчины. Они уже не вызывали того трепета, который пробудил в ней первый любовник, по совместительству муж. Катя стала высоко ценить глубину и иронию в мужчинах, но принца так и не встречалось. Она подалась в искусствоведение. Все думали – это тяга к знаниям, и только Катин еврейский ум тихо нашептывал – там есть, «кем поживиться».
Екатерина Борисовна
На месте развалившегося Союза стала появляться новая, никому непонятная страна. Новая элита, новый культурный контекст. Катя внутренним чутьем выбрала коммерчески обоснованную и при этом любимую непокорными художниками картинную галерею. Множество успешных выставок, нужные и важные связи. Катя стала Екатериной Борисовной, подчиненные уважительно величали Екатерина Великая. Ее стали приглашать на международные перфомансы. Благо французский в совершенстве, английский сам подтянулся, даже непонятно как. А можно и латынью козырнуть, из задворок памяти он иногда вылезал неожиданным образом.
На одном из приемов Катя познакомилась с милым Сержем. Профессор в разводе, взрослые дети, огромная квартира в 4м округе Парижа, «дача» где-то у моря, 4 собаки и подобострастный взгляд на красивую барышню. Сменить нахрапистого русского мужа на утонченного француза было взвешенным решением взрослого женского ума. Катя согласилась на брак. Тем более близкие подружки еще со времен института, Светка и Людка, умудрились тоже отметиться в роли заграничных жен, и многие подводные камни Катя знала не понаслышке. Долгие телефонные разговоры между девчонками были регулярными. Зря говорят, что женской дружбы не бывает. Это даже не дружба в полном ее понимании, а одна волна, на которую настроены люди.
Catherine
Екатерина Борисовна теперь стала зваться уменьшительно Cathie. Вежливо-милый брак с Сержем не принес ни фейерверка чувств, ни разочарований. Но было достигнуто главное - к своим 44 годам Катя наконец-то получила уважение и защиту со стороны мужчины. Все, как оно и должно было сложиться у женщины, научившейся ценить каждую мелочь.
А рыбок из квартиры бабушки Катя, она же Екатерина Борисовна, она же Cathie, забрала с собой. Они занимают главное место в парижской квартире. Бросая на них взгляд, Катя вспоминает и провинциальный город N., благодаря которому она стала женщиной, и троюродную бабушку с мятными чаем и пышными пирогами, и Людку со Светкой, которые разливали вино по рюмкам-рыбкам и делали трезвое лицо для мимо фланирующей старушки. Все это напоминало Кате о корнях и странном течении жизни. Все это подтверждало, что мы сами кузнецы своего счастья.