⤚╳⤙ Часть 1 ⤚╳⤙
Комментарий к Часть 1
Я понимаю что метки СОП и Счастливый финал суть оксюморон, вроде сухой воды, но вышло как вышло. Автор философически считает смерть приключением.
Между кленов шепот весенний
Попросил: «Со мною умри! Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой…»Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем. Анна Ахматова
***
– Авада Кедавра!
Я закрыл глаза и, ощутив сквозь закрытые веки вспышку зелёного цвета, замер в ожидании небытия. Боли быть не должно. "Подсмотренный" в воспоминаниях разговор Дамблдора и Снейпа, где директор умолял декана Слизерина убить его, избавив тем самым от мучений, давал мне надежду на быстрый и безболезненный уход из жизни.
Небытие всё не наступало. Приоткрыв глаз, я понял, что всё же умер: вряд ли этот плотный белый светящийся туман является частью Запретного леса.
Прислушавшись к себе, я не ощутил ничего: ни боли, ни усталости, ни жажды. Хотя когда я шёл в Запретный лес, пить хотелось ужасно.
Опустив взгляд, обратил внимание на свои ладони – они были чистыми. На них не было больше крови Снейпа, копоти и царапин, оставленных спасением из Выручай-комнаты...
Поздравляю, Гарри, ты умер.
Исполнил своё предназначение.
Принёс себя в жертву ради всеобщего блага.
Испытывал ли я гордость, удовлетворение, облегчение?
Нет!
Я ощущал себя одураченным.
Как сказал бы Фред: "Ощутил вкус наёбки на губах".
Почему именно я должен был пройти через всё это?! Почему я не родился в обычной семье, вроде Смитов, что позволило бы мне вырасти посредственным, слегка заносчивым мальчишкой, твёрдо уверенным в своём будущем?! Я никогда не хотел быть Избранным! Я хотел быть просто Гарри!
Белый туман начал двигаться, завихряясь, словно вторя моей тихой истерике. Я отодвинул эмоции в сторону, всматриваясь в завораживающее кружение мглы. Постепенно сквозь светящуюся дымку проступали очертания, и, вглядевшись, я узнал место. Комната ожидания Кингс-кросса, где мы с Сириусом прощались, когда он однажды провожал меня в Хогвартс. Глупое сердце трепыхнулось: а вдруг я его увижу?!
Я понимал, что крёстный – инфантильный, пьющий разрушенный человек, но моя уродливая недолюбленная суть тянулась к одному из немногих, кому я был небезразличен. Пусть из-за сходства с отцом, но и мне перепало немного любви и принятия.
Однако ряд пластиковых сидений был пуст.
Я вздохнул, и в этот момент раздался хлюпающий звук. Он прозвучал так неожиданно, что я подпрыгнул. Откуда он?! Когда звук повторился, я понял, что идёт он из-под сидений. Наклонившись, я с ужасом понял, что прямо на полу лежит ребёнок: крошечный, голый и какой-то ободранный. В этот момент ребёнок приоткрыл рот, и вновь раздался этот пугающий звук.
– Сейчас, – забормотал я, пытаясь успокоить то ли себя, то ли ребёнка, – сейчас.
Потянул с себя худи – прикасаться к этому существу мне было... неприятно.
– На твоём месте, Гарри, я бы этого не делал! – раздался сзади звучный голос, и я по привычке упал на колени, откатился, разворачиваясь и наставляя на звук пустую правую руку.
Дурак! У меня же нет палочки!
Фигура, обратившаяся ко мне, расплывалась в тумане, как заблюренное цензурой изображение.
– Кто вы?! – требовательно спросил я, скрывая за хамоватым тоном страх.
– А кого бы ты хотел видеть? – вопрос прозвучал вкрадчиво.
В голову пришёл профессор Снейп, и фигура, наливаясь тёмными красками, мгновенно приобрела знакомые очертания: высокий строгий силуэт, словно созданный умелой рукой из резких ломких линий.
– П..профессор?!
– Всё мямлите, Поттер, – усмехнулся Снейп, и я, всхлипнув, вскочил и кинулся к зельевару, припадая к широкой твёрдой груди. Возможно, обнимать этого человека было не самой лучшей идеей. Но буквально час назад я держал на руках его холодеющее тело, а после смотрел на самые интимные моменты жизни в омуте памяти. – Ну-ну... – похлопала меня по спине рука, когда я вжимался лицом в чуть колкую ткань мантии.
– Я хотел сказать... – я поднял заплаканное лицо и осёкся, напоровшись на пронзительный взгляд чёрных глаз.
– Я знаю. Не надо... Гарри.
Моё имя прозвучало из уст профессора несколько неловко.
– Вам неприятно? – догадался я. И увидел смятение в строгих чертах.
– Моя любовь к вашей матери и участие в операции по уничтожению Волдеморта не оправдывают моего отношения к вам.
Неожиданное признание буквально парализовало меня.
– Так вы на меня не злитесь?! – выпалил я.
– Злюсь. И это отвратительно. То, что должно быть направлено вовнутрь, я изливал вовне.
Я не понимал, как реагировать, и на всякий случай произнёс:
– Простите меня, профессор!
Зельевар дрогнул, как от удара.
– Это я должен просить у вас прощения, Гарри.
Снейп сделал осторожный шаг назад, и я разжал руки. Кажется, моя порывистость и близкий контакт смутили профессора.
– И не настаиваю на вашем милосердии, мистер Поттер, – медленно произнёс Снейп. И добавил: – Я бы себя не простил.
– Проф...
Сзади вновь раздался сиплый хлюп, и я обернулся.
– Надо помочь этому... – я не смог подобрать слов, определяющих страдающее на полу существо, поэтому смысл сказанных слов дошёл до меня не сразу.
– Гарри, это существо – крестраж, который был в вас. Не стоит его трогать.
Я замер, осознавая. И непроизвольно передёрнул плечами от отвращения. Вот это вот было во мне?!
– О, Мерлин...
Тошнота резко поднялась вверх, и я, отвернувшись, упал на колени и болезненно изверг из себя желчь. Меня трясло, позывы к рвоте скручивали тело, рот горел от кислоты и отвратительного привкуса желудочного сока. Спасибо, хоть запахов в этом месте не было.
Когда спазмы меня отпустили, я вытер рот рукой и обернулся. Снейп стоял сзади, глядя на меня с сочувствием. Вечно я позорюсь перед профессором.
– Не стоит стыдиться, – сказал тот спокойно, словно прочитав мои мысли. – И нет, я не читаю ваши мысли, всё написано у вас на лице.
И улыбнулся.
Это было настолько поразительное зрелище, что я завис. Улыбка сползла с лица Снейпа, и он признался:
– Мне неловко от вашей реакции.
– Почему? – нахмурился я.
– Ужасно осознавать, насколько ублюдочно я себя вёл.
Я хихикнул и встал, отряхивая руки.
Стало вдруг легко.
Словно передо мной не строгий профессор, которого я боялся, ненавидел, готов был даже убить. А кто-то вроде Джорджа или Невилла.
– Было такое. Но я, знаете ли, тоже не подарок.
Признание далось просто, как никогда раньше в диалоге с этим человеком.
– Мне стоило умереть, чтобы услышать это! – преувеличенно восторженно воскликнул Снейп, воздевая руки вверх. Это было... так естественно. И привычно. Снейп и сарказм. Я снова хихикнул. Жаль, что он умер.
Я вдруг понял, что, собственно, тоже умер.
Чёрт.
И что теперь?
Вечность в этой светящейся мгле?
Впрочем, со Снейпом она казалась не такой безнадёжной.
– А где мы, профессор? – всё же уточнил я.
– В безвременье.
– И что теперь? – Снейп умный, он точно знает.
– Ты можешь сесть в поезд и отправиться дальше. Можешь остаться тут. Можешь вернуться.
– А вы?
– Сяду в поезд.
– А что делать мне?
– Это ты должен решить сам.
Сам.
Я опешил.
Привычка следовать чужой воле не прошла для меня даром.
Принимать решение самому было странно.
Здесь оставаться я не хотел. Да, я не испытываю телесных потребностей, но это и не жизнь. Сесть в поезд со Снейпом? А что там впереди? Я так устал от неопределённости. А позади меня ждут. Рон, Гермиона, Джинни...
– Я возвращаюсь!
Снейп вздохнул и посмотрел на меня как-то обречённо.
– Уверен?
– Конечно!
Снейп подошёл ко мне, положил руку на грудь, в районе солнечного сплетения, чуть погладил. Словно души коснулся. А после неожиданно и сильно толкнул.
На меня обрушились ощущения: запахи, звуки. Пахло пылью, временем и мокрым камнем. Близко капала вода, вдали гулко раздавались шаги и чей-то разговор. Оглядевшись, я понял, что нахожусь возле ванной старост, где когда-то с Седриком слушал песню русалки из золотого яйца. На полу лежал раздавленный цветок одуванчика. Какая гадость!
Из-за поворота вышли трое: Малфой, Забини и Луна. Странная компания, честно говоря.
Увидев меня, они резко остановились, и я увидел, как широко распахнулись глаза Забини, как машет приветливо рукой Луна и как Драко, закатив глаза, падает на пол.
⤚╳⤙ Часть 2 ⤚╳⤙
Подбежав к Малфою, я остановился в паре шагов, не смея подойти ближе к... не знаю, кто теперь я для слизеринца. Надоедливый гриффиндорец? Соратник? Тот, кто был спасён им и спас сам? Бывший враг? А может и не бывший... Битва отодвинула наши разногласия на задний план – это мышиная возня на фоне истинного противостояния, но не сделала нас друзями.
– Что с ним? – спросил я у Забини, склонившегося к сокурснику.
– Твою мать, ты ещё и разговариваешь?! – прошипел тот, искоса глядя на меня.
– А почему я не...
– Гарри, как я рада тебя видеть! – Луна подошла ко мне очень близко и заглянула в глаза снизу вверх. Странно, мне всегда казалось, что мы одного роста.
– И я рад. Луна, как закончилась битва?!
– Невилл убил змею, а МакГонагалл – Волдеморта. Мы победили!
Накатившее облегчение заставило меня буквально осесть на пол. Я безучастно смотрел, как Забини тормошит Драко, похлопывая его по лицу.
– Надо не так! – сказала Луна. Вытащила из-за уха палочку, решительно направила на лежащее на полу тело. – Энервейт!
Малфоя ощутимо тряхнуло, и он открыл глаза. Взгляд серых глаз упёрся в меня.
– Поттер?!
– Малфой.
– Какого хера?!
Вопрос меня обескуражил, честно говоря.
– Я не понимаю, – признался я.
– Не стоит настаивать, – голос Луны произвёл магическое действие. Лицо Малфоя расслабилось, будто он понял что-то, взгляд вильнул, и он глубоко вздохнул, словно ему больно.
– Ребят, я ничего не понимаю, – обратился я к сидящим на полу Забини и Малфою и стоящей рядом Лавгуд. – Какое сейчас число?
– Десятое мая.
– О... Так прошло уже восемь дней! Поэтому в замке так тихо и чисто...
– Его восстанавливали все выжившие, – хрипло ответил Малфой.
Слово "выжившие" обожгло меня чувством вины.
– А кто... умер? – голос сел и вопрос вышел сиплым, жалким.
– Тонкс, Люпин, Фред, Колин Криви, Лаванда Браун.
Про Фреда я знал. Имена остальных легли камнями на моё сердце. Мерлин! Тедди Люпин теперь сирота!
– Мне жаль, Гарри, – мягко сказала Луна и погладила меня по предплечью. Я заметил, что в её волосах, собранных в небрежный пучок на затылке, торчит одуванчик, и поморщился.
– А где Рон и Гермиона? – спросил я, не глядя девушке в лицо, всё не мог отвести взгляд от цветка. Он почему-то вызывал у меня чувство тревоги.
– Полчаса назад были в Большом зале, – заторможенно ответил Малфой. Он смотрел на меня так, словно я говорящая собака, вставшая на задние лапы.
– Я пойду к ним, простите. Драко, я не хотел тебя пугать, извини...
– Ты назвал меня Драко? – с истеричной ноткой уточнил Малфой.
– Ну, да... А что?
– То есть тебе, чтобы начать называть меня по имени, понадобилось умереть?! – взвизгнул он.
– Прости, – промямлил я. Я не понимал, в чём виноват, но совершенно не хотел ссориться, чувствуя себя разбитым и потерянным.
– Иди нахер, Поттер! – закричал он.
– Я лучше в Большой зал схожу, – попытался отшутиться я.
Малфой уставился на меня, а потом расхохотался. Он смеялся так, что по его лицу потекли слёзы, и Забини, махнув на меня, – мол, уйди, – крепко взял Драко за грудки, что-то тихо и быстро зашептал на ухо.
– Хочешь, я провожу тебя? – доброжелательно спросила Луна.
– Давай!
Естественно, дорогу я знал, но мне хотелось поговорить с кем-то более адекватным, чем встреченные мной слизеринцы. Им, наверное, непросто пришлось после победы светлых.
– Невилл теперь герой! – сказала Луна. – Истинный Избранный.
– Бедолага, – с чувством сказал я.
– Он тоже так считает, – улыбнулась Луна. – Пожирателей ещё ловят, так что как только власть в Министерстве перешла к остаткам ордена Феникса, над Хогвартсом была восстановлена защита, и теперь в школе все, кому может угрожать опасность. И ученики, и родители, и профессора, и члены ордена.
Они помогают восстановить замок.
– Это здорово.
Из-за поворота вылетел Пивз, замер, окинул меня оценивающим взглядом, а после совершил невообразимое: снял котелок с головы и церемонно поклонился.
Я застыл, не понимая, что случилось с вредным полтергейстом, но тот ушёл в стену, так и не пояснив своего поведения.
– Что это с ним?
– Битва нас всех изменила, Гарри, – расплывчато сказала Луна, толкая двери Большого зала.
Створка скрипнула, и на миг глаза всех присутствующих обратились к нам. Я поднял руку и улыбнулся, выискивая глазами друзей. Где-то раздался женский крик, а потом на меня обрушился гомон голосов.
Всё завертелось, я ничего не понимал. Меня окружили, но близко не подходили, словно я очерчен чарами. Гермиона плакала, Рон смотрел на меня с ужасом, а Джинни побледнела так, что веснушки на её лице казались коричневыми пятнами.
У Невилла тряслись руки, когда я попытался поблагодарить его за то, что он убил Нагайну.
Кто-то плакал, кто-то просто молча таращился на меня, кто-то же наоборот отводил взгляд.
Высокая сухопарая фигура заслонила меня ото всех. МакГонагалл.
– Мистер Поттер, – начала она строго, и я дрогнул. Кажется, сейчас меня будут ругать за то, что я так долго провёл в небытие. – Гарри...
Я сморгнул. Столько боли было в голосе нынешнего директора Хогвартса.
– Простите, профессор. Я ничего не понимаю. Я сделал что-то не так?
Сзади длинно всхлипнула Гермиона, и я попытался заглянуть за спину директора, но она сказала твердо:
– Идите за мной!
И я пошёл, бросив тоскливый взгляд через плечо на сбившихся в кучу друзей. Руки Дина Томаса, собственнически лежащие на плечах Джинни, не укрылись от меня. Кажется, в одном я точно опоздал. Впрочем, тут стоит винить только себя – я сам расстался с Джинни перед походом за крестражами.
По дороге все или таращились на нас, или шарахались, прижимаясь к стенам и бледнея. А Ромильда Вейн, как и Драко, хлопнулась в обморок. Я чувствовал себя прокажённым и молча следовал за директором, стараясь не поднимать глаз от истёртых каменных плит пола.
В кабинете я решился оглядеться. И сразу наткнулся на сочувствующий взгляд Дамблдора. Живой портрет смотрел на меня так, как в последние дни жизни, когда он знал, что я приговорён.
Я попытался пошутить.
– Всё же вы ошиблись, профессор.
– В чём же, мой мальчик?
– Я выжил.
Сухой всхлип заставил меня обернуться, и я увидел, как строгая, несгибаемая МакГонагалл сгорбилась в кресле, закрыв лицо руками.
– Директор!
Та отняла руки и сверкнула чуть выцветшими голубыми глазами. В них не было слёз, но была решимость.
– Гарри, ты...
– Минерва! – голос Дамблдора с картины звучал сталью. Я даже дрогнул. Так он велел Волдеморту оставить меня в покое, когда тот напал в атриуме Министерства.
– Альбус...
– Он должен осознать сам! А пока лучше вернуть всё к истокам. Ты понимаешь, о чём я говорю.
МакГонагалл на миг сжала губы так сильно, что они превратились в тонкую полоску. Через силу произнесла:
– Хорошо... – а после буквально уничтожила меня вопросом: – Гарри, скажи, твои родственники примут тебя на лето?
Я опешил.
Опять?!
– Я не знаю... Мне 31 июля исполняется восемнадцать, до этого времени возможно. Надо поговорить с тётей...
Мерлин, мы распрощались в 1997, и это было именно прощание. Как я покажусь им на глаза?!
– Я поговорю с твоими родными. Они уже вернулись в Литтл-Уингинг. Когда стало понятно, что им ничего не угрожает.
– А может, я смогу провести лето на Гриммо? Или в "Норе"? – от надежды в дрожащем голосе мне самому стало противно.
– Гриммо не лучшее место для вас в вашем теперешнем состоянии.
Я представил себе мрачный гулкий пустой дом и вынужден был согласиться. Буду там скитаться, как привидение, среди пыли, пауков и отрезанных голов домовых эльфов.
– А "Нора"... Молли Уизли очень тяжело пережила смерть сына. Боюсь, она сейчас не сможет позаботиться ещё и о тебе.
Боль обрушилась на меня с новой силой. Молли, Артур, Джинни, Рон, Джордж. Они все потеряли сына и брата. МакГонагалл права. Им не до приёмов. И тут меня осенило!
– Профессор, но Луна сказала, что здесь живут семьи тех, кого защищают от Пожирателей. Может, я бы смог...
– На лето школа будет закрыта! – резко ответила директор, и я опустил голову.
Я думал, победа принесёт в мир Магии благодать, и я, её символ, буду нужен и важен. Но я, кажется, сильно переоценил свою значимость. Надо было сесть в поезд...
– Гарри, а где вы... Где вы осознали себя? – я удивился вопросу. Вернее тому, почему не задумался над тем, как оказался в том месте.
– У ванной старост.
– Думаю, вам лучше будет сейчас находиться именно там. Я распоряжусь, чтобы ваш покой не нарушали.
– Я не могу вернуться в спальню Гриффиндора? – расстроился я.
Директор отвела глаза.
– Башня разрушена, ученики распределены по другим спальням. Вам поставят кровать в ванной старост, идёт?
Я пожал плечами. Всё лучше, чем маленькая спальня у Дурслей. Хоть кусочек весны вне мира магглов я ухвачу.
– Благодарю! Я могу идти?
– Да, конечно, Гарри. Если что-то нужно, обращайтесь.
Я потоптался, пытаясь понять, что мне нужно.
– А можно мне пергамент и чернила? Я хочу написать Андромеде Тонкс. Узнать, не нужна ли ей помощь, и могу ли я встретиться с крестником.
МакГонагалл придвинула мне пергамент и чернильницу с пером. Руки у неё подрагивали.
Я долго ковырялся, не зная, что именно писать женщине, потерявшей всю семью, кроме внука. В итоге текст вышел путанным и не очень учтивым. Но я понадеялся, что мне простят моё невежество в эпистолярном жанре.
Поблагодарив директора ещё раз, я сложил пергамент и пошёл к выходу. Идти в совятню, где теперь не было Букли, было неприятно. Но это меня не не остановило.
Из тёмного пустого портрета внезапно выглянул Снейп. Я даже подпрыгнул от неожиданности.
– Мистер Поттер!
– Да, профессор.
– В любой непонятной ситуации ложитесь спать.
– Хорошо.
Я не знал, как реагировать на этот нелепый совет, но спорить не собирался.
⤚╳⤙ Часть 3 ⤚╳⤙
Совы меня почему-то игнорировали. Я вначале вежливо просил, после кричал, а потом, взбесившись, начал кидаться в них веточками и помётом. Птицы возмущённо клекотали, уворачивались, перелетали с места на место, но принимать письмо для доставки отказались наотрез.
Я был совершенно сбит с толку.
В отчаянье я вышел, сел на ступени, ведущие ко входу в башню, и уронил лицо в руки. Такого, сидящего на ступенях, меня и нашла Чжоу. Кажется, встречаться в совятне стало для нас традицией.
‒ Гарри? ‒ голос девушки почему-то дрожал.
‒ Да, Чжоу, ‒ устало ответил я.
‒ Почему ты тут?
– Совы игнорируют меня, не могла бы ты помочь мне отправить письмо? – я кивнул в сторону мятого конверта, лежащего рядом со мной прямо на затоптанных ступенях.
– Д..да. Кому?
– Андромеде Тонкс. Бабушке моего крестника.
– Я... я отправлю!
Прозвучало так, словно Чанг сильно сомневалась, но всё же решилась.
– Спасибо!
Я встал, отряхнулся и начал спускаться. Возможно, я вёл себя грубо, но сил на вежливость не осталось. Чжоу отвела взгляд, когда я прошёл мимо, и мне стало гадко. Да что я такого сделал?!
– Гарри, – донеслось в спину, и я остановился, не поворачиваясь. – Мне жаль. Мне очень жаль.
Я кивнул, так и не обернувшись, и побрёл к ванной старост.
Всем им жаль, но при этом не жаль.
Иначе разве я шёл бы сейчас туда, куда иду?! По идее я должен был сейчас сидеть в Большом Зале за столом, окружённый счастливыми смеющимися людьми, принимать поздравления и слушать рассказы о произошедшем за восемь дней моего отсутствия. Поднимать кубки с соком, есть, смеяться, возможно, светло грустить, поминая павших. А не вот это вот всё!
Видеть Рона и Гермиону сил не было. Не говоря уже о Джинни.
Я чувствовал себя преданным, одиноким и ненужным.
Под дверями ванной меня ждали.
Луна сидела прямо на полу, подложив под себя школьную сумку, скрестив ноги по-турецки, и плела венок из одуванчиков. Я не очень любил эти цветы, потому что они оставляли мерзкие пятна на одежде, которые совершенно ничем не отстирывались.
Однажды, будучи ещё совсем маленьким, я сплёл такой тёте Петунии, желая её порадовать. Но она, увидев меня, выпучила глаза и ужасно кричала, а венок выкинула в окно. Я страшно испугался, не понимая, в чём провинился. Я ведь не делал ничего странного.
Потом я плакал, пытаясь отстирать неловкими детскими руками одуванчиковый сок с футболки и шорт. Естественно, у меня ничего не вышло, и я был лишён ужинов на целую неделю.
С тех пор жёлтые гадкие цветы ассоциировались у меня с горем и несправедливостью.
Неужели моё предназначение – страдать всю свою короткую жизнь? И родиться только для того, чтобы умереть?
‒ Все рождаются, чтобы умереть, Гарри, ‒ печально сказала Луна и протянула мне руку. Иногда мне казалось, что Луна умеет читать в душах.
Я помог ей подняться и поморщился, когда девушка водрузила мне на голову венок из жёлтых цветов, пахнущих горечью и тревогой.
‒ Даже Волдеморт умер, хоть он прошёл по дороге бессмертия дальше всех.
‒ Это не принесло ему счастья.
‒ Да, ты верно подметил. Пригласишь меня к себе?
‒ Боюсь, я не знаю пароля, ‒ промямлил я. Ванная ведь запаролена, как я не догадался спросить его у МакГонагалл?
‒ Давай попробуем вместе, ‒ ладошка Луны скользнула в мою, и я понял, что никто не коснулся меня после возвращения, кроме неё. Мной, что, брезгуют? ‒ Гарри Поттер!
Дверь щёлкнула и приоткрылась гостеприимно.
‒ О...
‒ Я знала, что ты вернёшься и предложила этот пароль.
Я и забыл, что Луна на своём факультете была старостой. Впрочем, она не училась последний год ‒ её похитили Пожиратели за статьи, которые печатал в "Придире" мистер Лавгуд.
‒ А как твой отец?
‒ Мой отец что? Воспринял победу? Встретил меня из казематов Малфой-менора? Отпустил меня в школу?
‒ Всё.
‒ Победе рад. Сейчас его журнал очень популярен. Меня встретил в разобранном состоянии: рад мне и подавлен собственной попыткой обменять меня на вас. Но я его не виню, он сделал это из отчаяния. В школу отпускать не хотел, но он не в силах удержать меня. Таков наш договор.
‒ Договор? – нахмурился я.
‒ О, у тебя теперь тут так уютно!
Я отвёл взгляд от потусторонних глаз Луны и увидел, что в углу стоит кровать с балдахином и мой сундук. Мерлин, откуда он тут? Я же бросил его в "Норе", кажется, когда мы готовились к свадьбе Билла и Флёр... Наверное, Уизли передали его, когда узнали, что я выжил.
Вновь полоснуло болью по сердцу. Так быстро передали вещи, чтобы я за ними сам не пришел?
‒ Гарри, не надо.
‒ Что "не надо"?
‒ Злиться. Ты поймёшь их.
Эта проницательность была как тычок пальца в воспалённое место. Мне стало больно так резко, что я сорвался.
‒ Когда?! За что?! Почему?! Почему я?!
Я понял, что ору прямо в лицо Луне. Так громко, что русалка с витража спряталась за камень, на котором до этого спокойно расчёсывала волосы.
Луна сделала шаг. Но не от меня, а ко мне, и обняла меня тонкими слабыми руками. Я понял, что напряжён как струна, буквально вибрирую. И тепло этих объятий ‒ незаслуженное и неожиданное ‒ сломало меня. Я жадно обхватил хрупкие плечи, уткнул лицо в волосы, пахнущие сладко водяными лилиями и горьковато-свежо одуванчиками, и разрыдался.
Ощущение обнявших меня рук было очень умиротворяющим, и, отчего-то, очень знакомым. Словно Луна утешала меня так десятки раз.
Выплеснувшись, я ослаб. Расслабил руки и отстранился, пряча лицо от Луны. Поправил сползший венок из одуванчиков.
‒ Прости, ‒ прогнусавил я. ‒ Прости меня, я не должен был кричать на тебя. И плакать.
‒ Нельзя держать в себе эмоции, это убивает. Вспомни профессора Снейпа. Он запер свой огонь внутри, и тот выжег его дотла.
Поражённый, я замер. Как верно Луна это подметила. Я никогда не встречал более пламенного человека и в то же время более сдержанного.
И мне стало стыдно. Я тут ныл о своей несчастной злой судьбе, но есть люди, которым было ещё больнее и тягостнее нести свою ношу.
‒ Мне так жаль, что я был несправедлив к нему, – признался я.
‒ Ты был зеркалом, Гарри, – негромко сказала Луна.
Она не осуждала: ни меня, ни злосчастного профессора. Какую же надо иметь мудрость, чтобы понимать людей так?
Может Луна поможет мне осознать, отчего же я столь отвергнут?
‒ Почему все меня чураются?
‒ Ты должен понять это сам, ‒ печально сказала Луна, подняла руку и нежно коснулась моей скулы. ‒ Я знаю, что у тебя выйдет. Ты очень смелый. Самый смелый человек из тех, что я знала.
Пф! Кажется, Луна не только меня хорошо читает, но ещё и жалеет изрядно. Впрочем, я не буду отнекиваться от заботы этой чудесной девушки. Я ощущаю рядом с ней умиротворение и удивительное сродство, которое не испытывал даже с самыми близкими друзьями.
‒ Побудешь со мной?
‒ Конечно. Но, тебе лучше прилечь.
Я вспомнил совет портрета Снейпа и не стал спорить. Мне действительно стоит перезагрузиться. Во сне мир не такой зыбкий и нелепый.
⤚╳⤙ Часть 4 ⤚╳⤙
Проснувшись, я испытал некое беспокойство: есть совершенно не хотелось, хотя стоило бы перекусить. Боюсь, скитания по лесам и скудный рацион сделали из меня не только неврастеника, но и человека с расстройством пищевого поведения. Не удивлюсь, если при виде еды у меня, вместо аппетита, проснётся тошнота. Даже мысль о яичнице с беконом вызывала отвращение.
Почему-то в ванной совсем не оказалось зеркал. Это было странно. В той же раздевалке точно должно было висеть. Поудивлявшись, я в задумчивости стоял над бассейном. Если я сейчас его наполню, то в помещении будет влажно и не очень уютно. Впрочем, заполнять бассейн, ради утренней гигиены, это как убивать слона ради отбивной. Есть решения проще.
Я решил сходить умыться в ближайший туалет.
Поплескав водой в лицо, вычистил зубы найденной в сундуке растрёпанной зубной щёткой, привычно почесал шрам, взъерошил волосы, поправил венок из одуванчиков. И повздыхал.
Тут тоже не было ни одного зеркала, только пустые крючки от них.
Лишь услышав плеск в крайней кабинке и тоненькое заунывное пение, понял, что меня занесло в туалет для девочек Плаксы Миртл. Вот чёрт! Понятно, отчего здесь так пустынно. Вредный призрак любил не только открывать краны, затапливая целый этаж, но и бить зеркала.
Я судорожно перекрыл кран с водой, сунул щётку в карман, и начал красться в сторону двери. Под ногой треснула одна из вытертых плиток. Чёрт!
Услышав шум, любопытный призрак выглянул прямо сквозь дверь кабинки, и глаза девочки за толстыми линзами расширились.
‒ Гарри! Ты всё же воспользовался моим приглашением! Я так смущена!
Девочка с визгом вылетела из кабинки, прижала руки к лицу и закружилась, отчего её школьная юбка вздулась пузырем.
Я ничего не понимал.
Но был изрядно напуган.
А когда Миртл подлетела ко мне и чмокнула в нос, опешил до ступора.
‒ Я...
‒ Отвали от него! Ты что, не понимаешь?!
Грубый голос Пивза заставил меня отмереть и отшатнуться, а после и вовсе броситься наутёк из дурного места. Сзади полтергейст и призрак ссорились, не выбирая выражений.
Забежав в ванную старост, я хлопком закрыл дверь и, прижавшись к потемневшему от времени дереву, сполз на пол. А ведь Миртл и сюда может проникнуть. Я помню, как она подглядывала за мной, а потом игриво пригласила заглядывать сюда после смерти. Учитывая мои мизерные шансы на выживание в Турнире, это звучало цинично.
Мерлин, если привидение прознает, где я от неё прячусь, моя жизнь окончательно превратиться в ад! Бесцеремонного призрака мне только и не хватало в довесок моим горестям!
Я почесал лоб под венком и понял, что, наверное, у Дурслей мне будет не так и плохо. А к осени может люди и простят мне то, что я выжил. Тем более я же не претендую ни на внимание, ни на славу. Даже на дружбу и любовь не претендую.
Когда в дверь постучали, я позорно дрогнул и пожалел, что в ней нет глазка. Но... гриффиндорец я или кто? Да и стучать Миртл не стала бы. Значит, это кто-то из сокурсников. А вдруг это Рон?!
Я вскочил и дёрнул дверь на себя, широко улыбаясь.
На пороге стоял бледный... Драко Малфой. Он кусал губы и тискал в руках палочку. Ту самую, что была со мной в день битвы. Интересно, а как она оказалась у Малфоя? Я же бросил её в лесу, как мантию и камень...
‒ Можно, Поттер?
Степень моего разочарования сложно было переоценить, но Малфой в этом не виноват.
‒ Заходи, ‒ я шире открыл дверь.
Слизеринец глянул на меня и отвёл глаза. В них была непонятная эмоция.
‒ Драко, ты что, меня боишься?
‒ Нет! ‒ он топнул ногой, словно нам по двенадцать, и все аргументы закончились. Обычно после этого слизеринец кидался на меня с кулаками. Но сейчас он сдержался. ‒ Я на тебя зол!
‒ Но... за что?
‒ Как ты мог умереть?!
‒ Ради всеобщего блага, это же очевидно, ‒ хмыкнул я. Мне вдруг стало легко.
Драко меня... бодрил.
И был таким обычным. Таким, как всегда.
Важная деталь привычного для меня мира.
‒ Гриффиндурок! – не разочаровал меня слизеринец.
‒ Ты пришёл меня оскорблять? – с весёлым изумлением спросил я.
Малфой сник и устало опустился на скамейку в раздевалке, где мы, собственно, и ссорились. Он выглядел опустошённым. Я забеспокоился.
‒ Крёстный запретил мне говорить с тобой, но я запрет нарушил. Я пришёл попросить у тебя прощения и признаться.
‒ Признаться? – нахмурился я. Обещающий облегчение разговор принимал неприятный оборот.
‒ Я ненавидел тебя за то, что ты предпочёл мне Уизли. Буквально не мог этого пережить, – я кивал, это были понятные мне слова. Но дальше я услышал невообразимое! – И мне жаль, что я не смог стать твоим другом.
‒ О... – несущие конструкции привычного мира рушились на глазах. Впрочем, не впервой. Снейпа Драко не переплюнуть. – Тогда и я признаюсь... ‒ я посмотрел на поникшие плечи и опущенную светловолосую голову. ‒ Шляпа предлагала мне Слизерин, но я не захотел туда идти из-за тебя. Ты показался мне высокомерным говнюком.
Драко уронил лицо в ладони и застонал. Но я не закончил.
‒ И я был уверен, что ты такой и есть, пока не застал тебя плачущим в туалете. Мне... Осознание, что тебе может быть больно и страшно, как и мне, как самому обычному человеку, здорово дало мне по голове. Я понял, что ты такой же, как и я, уязвимый. Даже при наличии родителей, денег, власти.
Я прощу прощения, что применил тогда к тебе Сектумсемпру. Если бы я знал о её действии, я бы никогда...
‒ Да ладно тебе, Поттер, ‒ махнул рукой воспрявший Малфой. Кажется, ему понравились мои извинения. По крайней мере он их принял. ‒ Я ведь кинул в тебя Круцио. Ты был в своём праве. Да и шрамы, оставшиеся от неё, я ношу с гордостью. Они напоминают мне, что я жив. И что ты был в моей жизни.
Драко положил ладонь на свою грудь и, наконец, поднял на меня глаза.
Я опешил от такого признания и не знал, что ответить на это.
Следующая фраза буквально пригвоздила меня к полу.
‒ Мне выпала честь быть твоим врагом, а это уже немало.
Я нервно хихикнул и зажал рот руками.
Кто-то тяготится дружбой со мной, а кто-то гордится тем, что является моим врагом!
О, Мерлин!
Жизнь – странная штука.
Я вспомнил эпизод, что не давал мне покоя, и сейчас мне предоставился самый лучший момент, чтобы прояснить его.
‒ Почему ты "не узнал" меня в меноре?
Драко посмотрел на меня, как на дурачка, что спрашивает, почему небо синее.
‒ Потому что ты был нашим единственным шансом на спасение!
‒ Так ты не хотел...
У меня не повернулся язык уточнить, хотел ли Драко, чтобы мир подчинился Волдеморту. Но Малфой каким-то непостижимым образом меня понял.
‒ Этого?! ‒ Драко дёрнул рукав рубашки вверх, обнажая метку. Она смотрелась грязью на изящному белом предплечье. Малфой оскалился, напоминая хорька. Белого хорька, в которого насильно обратил его Грюм. ‒ Нет, конечно, нет! Кто хочет быть рабом?!
‒ Но мне казалось... ‒ замялся я.
Малфой натянул рукав рубашки до запястья, сжимая пальцы кольцом, словно запечатал пристыжённо отметину. Наверное, каждое утро видеть её на себе отвратительно.
‒ Мне до сих пор стыдно за детский бред про превосходство чистоты крови и прочее. Не дави на больное. Я повзрослел, Поттер. Иногда, кажется, что даже состарился. Папа давно не самый сильный в мире, а мама ‒ не самая красивая. Я образно, леди Малфой безупречна. Но лишь потому, что она моя мама. Теперь я в состоянии отличить слепое обожание от любви.
Я сглотнул.
Мои представления о родителях тоже претерпели... некие изменения. Я пока осознавал нагромождение чувств, боясь дать им определение. Увы, самое точное слово применительно к ним ‒ "разочарование". Чужие воспоминания не оставили святости в храме, только привычку следовать ритуалам. Я стал "атеистом".
‒ Знаешь, Поттер, я познал суть понятия "безусловная любовь". Когда ты разочарован, но принимаешь и любишь объект со всеми недостатками. Я бы хотел, чтобы и меня любили так же...
Надо же, как точно Драко описал проходящий внутри меня процесс.
‒ Так вот, я к чему... Спасибо тебе! За то, что вытащил меня из Адского пламени, за то, что был примером мужества, за противостояние, за щелчок по задранному носу, и не один. За то, что вообще был.
Я сморгнул. Мир стал зыбким на миг. Но мне стало легче. Я словно подрос, стал выше.
‒ Обращайся, ‒ ляпнул я, не зная, как реагировать на оглушительную откровенность.
‒ Я приду к тебе тридцать первого! ‒ это было сказано с вызовом. Будто я буду возражать. Только я не понял, относительно чего будет данный визит. А потом до меня дошло.
‒ Июля?
‒ Да.
‒ Ладно, ‒ пожал я плечами.
Не удивлюсь, если единственными моими визитёрами окажутся Луна и Драко.
Малфой коротко посмотрел на меня, закусил губу так сильно, что мне стало больно. Встал, поклонился церемонно и вышел.
А я, растерянный, переполненный эмоциями, понял, что опять тону в неопределённости.
⤚╳⤙ Часть 5 ⤚╳⤙
Я не запомнил дорогу в Литтл-Уингинг. Просто проснулся утром на своей узкой скрипучей кровати и понял, что нахожусь в своей спальне у Дурслей.
Спустившись вниз, я увидел тётю и Дадли. Дяди не было. Тётя мыла посуду, а большой Дэ, какой-то осунувшийся, уныло ковырял в тарелке низкокалорийный белковый омлет.
‒ Доброе утро! ‒ неуверенно сказал я.
Тётя дрогнула, но не повернулась. А большой Дэ поднял голову и посмотрел сквозь меня.
‒ Мам, как думаешь, ему всё удалось?
‒ Я не готова это обсуждать, ‒ сухо ответила тётя.
Что ж, меня приняли, но игнорируют. Наверное, это неплохо.
Я отодвинул массивный стул – ножки неприятно скрежетнули по полу – и сел, Дадли уставился на меня в ужасе, а тётя резко развернулась на звук.
– Простите!
– О, господи! Только этого мне не хватало! – тётя прижимала дрожащие мокрые руки к груди. Мне стало ужасно неловко. Я почувствовал, что мне лучше уйти.
Я поднял раскрытые ладони, встал и попятился с кухни. Кажется, я пугаю своих родственников. Наведу пока порядок в комнате, у меня там так пыльно. Пусть свыкнутся с мыслью о моём возвращении.
Развернувшись, я вышел.
Лестница ужасно скрипела, дверь тоже. Оконная рама, когда я попытался её поднять, чтобы проветрить комнату, стонала как выпь на болотах. Кажется, дом, простоявший без хозяев почти год, сильно сдал. Надо хотя бы петли смазать. А то я тут как расшалившийся полтергейст, произвожу ужасные звуки.
Пока я убирался, внизу была какая-то суета. Я выглянул в окно и увидел, как на подъездную дорожку подъехала машина дяди Вернона, тётя и Дадли спешно покидали в багажник сумки, погрузились в неё и отъехали с пробуксовкой, не жалея утрамбованный гравий. В отпуск они, что ли, собрались?
Спустившись вниз, я понял, что не ошибся. Дурсли съехали, причём впопыхах. На банкетке в прихожей лежал ланч-бокс, явно забытый. А на полу валялся лёгкий шарф, который тётя очень любила. Хоть бы записку оставили...
Я поднял шарф и пропустил его сквозь пальцы. От ткани слабо пахло петуниями – любимыми цветами тёти. Аккуратно сложив аксессуар, я положил его на банкетку, и подхватив ланч-бокс, раскрыл его. В нём лежали сандвичи с тунцом и салатом. Принюхавшись, я поморщился. Запах был свежим, приятным, но вызывал отвращение, как любая еда.
Убрав ланч-бокс в холодильник, я протёр забрызганную водой столешницу и поставил чашки в шкаф. Это были привычные с детства действия, я испытывал умиротворение.
Разохотившись, я убрал весь первый этаж. Только в санузлы не заглянул, совершенно не хотелось возиться с натиранием зеркал и полировкой кранов.
Одиночество здесь не тяготило, с семи лет проводить лето так, мне было не привыкать. Дурсли никогда не брали меня с собой в отпуск, после того как Дадли случайно чуть не утопил меня. Правда уезжали всегда в июле, а не в мае. И предупреждали, когда вернутся.
На второй день, когда я валялся у себя на постели, совершенно не зная, чем себя занять, щёлкнул дверной замок.
Спустившись вниз, я застал МакГонагалл, оглядывающуюся беспомощно.
‒ Гарри.
‒ Здравствуйте, директор.
‒ Я поняла, что вам, наверное, будет лучше в замке. Тем более что на лето он приютил некоторых учеников с семьями. Примете моё приглашение?
‒ Да. Скажите, а не приходил ответ от Андромеды Тонкс?
‒ Увы, миссис Тонкс переехала, и совы больше её не находят.
‒ Такое возможно? – изумился я.
‒ Да, если выставлены специальные чары.
Догадавшись о причине, я спросил убито:
‒ Это из-за меня? Из-за моего письма, да?
‒ Гарри, Андромеда потеряла всю свою семью, и её решения могут быть резкими. Не стоит принимать их на свой счёт. Они не определяют вас как личность.
‒ Определяют только отношение ко мне, ‒ вздохнул я. ‒ Конечно, я принимаю ваше приглашение. Кровать из ванной старост ещё не забрали?
‒ Нет.
***
Мне казалось, что я подрос, но посмотреть на себя было негде. В замке совсем не было зеркал. Я шатался по опустевшему Хогвартсу, как привидение, совершенно не зная, чем себя занять, заглядывая в заброшенные классы, туалеты и ниши, путаясь в переходах и болтая с редкими портретами. Мои шаги гулко раздавались под древними сводами и я ощущал себя единственным выжившим человеком в мире.
Оставшиеся здесь на лето ученики и их близкие в основном проводили время у озера. Или на разборе башни Гриффиндора, сильно пострадавшей. К воде не тянуло, я не любил её с Турнира Трёх Волшебников.
В Большом зале тоже было тягостно и я категорически избегал его.
Очередной пустой день выдался пасмурным и я решился сходить к Чёрному озеру. Посмотрю на себя в речной воде. Озеро было образовано проломом в скальном основании и из-за подступающего к нему леса с одной стороны, и пустоши с другой, питалось не только ключами, но и водой с торфяников. Отчего вода была чёрной и выглядела как зеркало в тихий безветренный день.
На берегу у дуба сидел Хагрид. В его буйной коричневой бороде запутались серебристые пряди. Он медитативно гладил Клыка, глядя вдаль.
‒ Привет, Хагрид!
Полувеликан крупно дрогнул и обернулся ко мне. Лицо его сморщилось, словно от боли. Клык завыл.
‒ Гарри...
Я понимал, что лесник тоже может быть мне не рад, но я никак не ожидал, что он будет плакать.
Мне стало неловко, и я ушёл.
***
Я попятился. Нет... Не может быть!
На меня из небольшого пыльного зеркала, на которое я наткнулся на одном из заброшенных этажей, смотрел... призрак. Вернее, полтергейст. Потому что призраки полупрозрачны и лишены красок, на моей же темноволосой голове венок из одуванчиков пестрел нелепыми яркими желтыми пятнами.
Нет... Нет!
Я с криком бросился по лестнице. Споткнулся. Кубарем покатился вниз и пришёл в себя от прикосновения узких сухих ладоней. Я лежал у подножия лестницы, голова моя покоилась на коленях Луны. Девушка гладила меня по лицу, что-то шепча.
‒ Луна? Я что, умер?!
⤚╳⤙ Часть 6 ⤚╳⤙
‒ Луна? Я что, умер?! ‒ задыхаясь, спросил я.
Пальцы на моём лице дрогнули.
Нет же, нет! Я же чувствую! Холодный камень под моей спиной, тепло кожи касающейся меня руки. Обоняю запах пыли, горечи и свежести. Слышу фоном далёкий смех и плеск. Ощущаю лёгкое дыхание, пахнущее водяными лилиями, и...
‒ В том-то и дело, что нет, ‒ терпеливо ответила Луна. ‒ Ты просто не пошёл дальше.
‒ Но как же...
‒ Тебя похоронили третьего мая в Годриковой Лощине, рядом с Северусом Снейпом.
Это прозвучало приговором.
‒ Но я же говорю с тобой! ‒ всё противоречил я.
Схватил ласкающую меня руку. Потряс её, чувствуя под пальцами выступающую косточку запястья. Луна положила свободную ладонь поверх моей и чуть сжала. Утешающе, бережно и нежно. Словно это я хрупкая тоненькая девушка, а не она.
‒ Твоя неупокоенная душа говорит.
‒ Что... ‒ я всхлипнул, ощущая давящую тяжесть, словно на груди лежит могильная плита. А может, и лежит! ‒ Что мне делать?!
‒ Принять то, что ты умер.
Все отведённые взгляды, страх, боль и неловкость тех, кому я являлся, вдруг стали мне совершенно понятны. Как и поведение полтергейста и призрака. Я закрыл лицо руками. Господи, какой стыд! Я никогда не думал, что окажусь настолько трусливым, чтобы застрять в жалком подобии полужизни. Или это воскрешающий камень не дал мне уйти за грань?
Камень я выбросил раньше, чем палочку и мантию. И он был активирован. Ой, я дебил!
Привычка действовать в стрессовой ситуации, заземлила.
Я вскинулся, садясь и, впиваясь взглядом в чуть склонившую голову Луну.
‒ Ты поможешь мне?!
‒ Конечно, как всегда, ‒ кивнула девушка.
‒ Как всегда?! ‒ удивился я.
Луна взяла моё лицо в руки, сдула одуванчик, выбившийся из венка на бровь и заглянула в глаза.
***
30 ноября 1981 года
Мне страшно, потому что папа кричит, а мама хватает меня и очень сильно сжимает. Мамин страх и отчаяние пахнут горько и кисло. Я заливаюсь слезами, выгибаясь в её руках. Это всегда срабатывает. Но сейчас мама не утешает, не прижимает к себе. Она закрывает мне рот пахнущей выпечкой ладонью.
Дверь разлетается со страшным грохотом, меня отбрасывают в кроватку и в комнату вторгается зло. Оно пахнет тленом, смотрит из полумрака красными глазами, вокруг него клубится тьма.
‒ Только не Гарри! Только не Гарри!
Мама кричит и это неправильно. Она не должна так кричать! Мне страшно!
Зелёная вспышка, взметнувшийся рыжий всполох и красные глаза, смотрящие на меня в упор. От плохого человека расходятся волны магии, липкие, как холодные мокрые руки. Один из пальцев словно бьёт меня в лоб и я на миг проваливаюсь в белую мглу.
Там меня подхватывает кто-то близкий, тёплый.
‒ Рано, огонёк, ещё рано!
Я чувствую лёгкий поцелуй в лоб и мир снова становится определённым и чётким. Снизу кто-то бежит по лестнице и я вновь заливаюсь плачем. Мне горько...
***
15 июля 1987 года
Я барахтаюсь, словно лягушонок. Вода тёплая, но мутная. Снизу что-то хватает меня за ногу и дёргает. Я кричу от ужаса, пахнущая тиной вода заливается в мой раскрытый рот.
Белая мгла смутно знакома. Выступившая из неё фигура кажется настолько монументальной, словно я вижу бога.
‒ Огонёк, опять ты тут?!
Я кашляю, извергая из себя воду, падаю на колени и начинаю плакать.
Меня бережно подхватывают руки. Это тоже знакомо. И правильно.
‒ Спи!
Я закрываю глаза, чтобы открыть их от резкого давления на грудь.
‒ Откачал!
***
10 мая 1992 года. Второй курс...
Тайная комната и я, лежащий, как и сейчас, головой на коленях Луны. Тогда ещё совсем девчонки. Она поёт что-то мелодичное и крошит мне одуванчик в рану. Я так рад ей, что мне плевать на близкую смерть и подступающий холод. Моя Госпожа таки нашла меня в этом воплощении.
На спланировавшего рядом феникса, покорно послушного властному жесту тонкой руки, я не обращаю внимания, мне не до него. Я жадно вглядываюсь в лицо девочки, в теле которой воплотилась сама Смерть, желая впитать новый образ, запомнить. Тонкие, изысканные черты лица, светлые волосы, глаза лунного цвета. Облик настолько неземной, что кажется, люди должны либо сторониться её, либо подозревать о древней сути существа. Аватар... Кажется так называется занятое сущностью тело...
***
8 мая 1993 года. Третий курс...
Я замер с палочкой, глядя на себя и Сириуса, атакованных дементорами, со стороны.
‒ У тебя выйдет, Гарри! ‒ шепчет Луна, гладя меня по голове и засовывая за ухо одуванчик. ‒ Ты уже видел результат.
Я оборачиваюсь и спрашиваю с возмущением:
– Почему я вспоминаю тебя только на пороге смерти?!
– Потому что я не имею права на долгое воплощение в жизни, ‒ в лунных глазах сквозит вечность. ‒ Но нашла лазейку: тело погибшей во время магического эксперимента маленькой девочки Лавгудов было почти не повреждено. А её отец оказался достаточно безумен, чтобы согласиться на суррогат. На аватар дочери, занятый мной, и видимость семьи.
– О, Мерлин...
– Я пошла на это ради тебя, моя любовь. Я знаю, что это твоё воплощение короткое и болезненное, и никак не могла оставить тебя одного.
‒ Так я не один?
‒ Ты?! Возлюбленный Смерти, мой избранник и повелитель?! Конечно, нет! Я всегда за твоей спиной.
Душа наполняется уверенностью, волшебством, и я выкрикиваю: "Экспекто Патронум!"
Огромный олень вырывается из моей палочки и прямо по поверхности озера скачет к нам с Сириусом, раскидывая ветвистыми рогами демонов ночи...
***
8 мая 1994 года. Четвёртый курс...
Связанные общей сердцевиной палочки вибрируют от напряжения. Но я знаю, что победа будет за мной. Потому что сзади меня, прижавшись к спине, стоит Луна, поддерживая мою дрожащую руку. В её пальцах зажат жёлтый ломкий цветок.
‒ Когда связь распадётся, я призову кубок, поймай его, Гарри, ‒ шепчет она мне на ухо влажно.
‒ А если я не хочу?! Я устал! ‒ выходит капризно. Я действительно вымотан.
‒ Рано, огонёк, рано...
***
2 июня 1995 года. Пятый курс...
В атриуме, когда я корчусь на полу, усыпанном пылью от стеклянных осколков, надо мной склоняется Луна. У неё за ухом торчит одуванчик.
Девушка, глядя мне в глаза, говорит уверенно и чётко:
‒ Я люблю тебя, и так будет всегда. Ты не один! Помни об этом!
Внутри ярким всполохом разгорается пламя. И я нахожу в себе силы вытолкнуть из себя чуждую сущность, приносящую мне невыносимые страдания...
***
30 мая 1996 года. Шестой курс...
Я валяюсь на земле, обездвиженный заклятием Снейпа, и буквально умираю от осознания того, что верил и зачитывался дневником убийцы. Он ушёл от возмездия, оставив меня беспомощным, раздавленным. Тихие шаги по траве. А я даже пошевелиться не могу! Рядом со мной садится кто-то, тянет голову на колени, гладит по волосам. Я перевожу взгляд и вижу Луну. И сердце заходится стаккато.
‒ Ты не виноват, любимый, ‒ мягко говорит она.
‒ Неправда! Я верил!
‒ Ты не виноват. В вере нет бесчестья. Бесчестит лишь преданная вера.
Я закрываю глаза и чувствую, как в пальцы мне осторожно вкладывают ломкий полый стебелёк. Я знаю, что это одуванчик...
***
2 мая 1998 года...
Я роняю воскрешающий камень и иду навстречу своей смерти. Сбоку, в вязкой темноте, хрустит ветка, и я вглядываюсь в ту сторону слепо. Кентавры? Акромантул? Оборотень? Но вот мелькают светлые волосы, прорисовывается тонкий силуэт, тревожный жёлтый цветок в поднятой приветственно руке. Луна.
‒ Тебе здесь опасно, Луна. Иди в замок.
‒ Не опаснее, чем тебе, ‒ отвечает девушка, подходя ближе. Я гляжу в тонкие черты, словно выпестованные лунным светом, и понимаю, почему так легко отпустил Джинни. Это безупречное существо я буду любить в любом воплощении, даже увлекаясь иногда другими.
‒ Я иду умирать, любовь моя.
‒ Умирание ‒ только переход души от одной жизни к другой. И за гранью тебя всегда буду ждать я. Постарайся не забыть это.
‒ Как же я могу забыть свою вечность?
‒ Мой Избранный!
Луна касается меня нежно, вставляя в волосы одуванчик. И страх уходит. Она не оставила меня в прошлых воплощениях, не оставит и в будущих. Memento Mori{?}[лат. Помни о смерти]...
Когда контакт глаз разрывается, я падаю на пол: меня корчит от накативших воспоминаний. Все ключевые эпизоды моей короткой несчастливой жизни подобны ударам, пронизанные символом боли и тревоги ‒ весенним хрупким цветком. Как логично теперь выглядит венок из одуванчиков в моих волосах...
И проблеск света во тьме одиночества – моя Госпожа, нарушившая все законы мироздания, в очередной раз приговорившая меня к жизни.
Владение мантией, укрывающей меня от самой Смерти, кажется ироничным сейчас, когда я вспомнил. Я всегда встречу Смерть, как любимого друга!
Я даже стону тихонечко. Я потратил всё отпущенное мне не на тех. Не на ту! А ведь Луна с 1992 года почти всё время была рядом!
‒ Почему я не вспомнил тебя?! Не узнал?! ‒ сиплю я, всё продолжая имитировать жизнь. – Только на грани жизни и смерти?
Луна вздыхает, гладит меня по волосам.
‒ Душа зорче глаз, огонёк. Но каждый из смертных будет встречен мной у грани. Таковы законы, которые не в силах нарушить даже я. Хотя, у тебя всегда были привилегии, мой Повелитель. ‒ Луна улыбается мне легко, словно она девчонка, а не древнее существо в смертной хрупкой оболочке. ‒ Ты знаешь, что в этот раз попал в мир, который я когда-то лично посетила. Здесь мы впервые встретились, душа моя.
Я широко раскрываю глаза.
‒ Не помнишь? Ты воплотился в одного из братьев Певереллов ‒ Игнотуса.
Ты сразу понравился мне и я затеяла игру в Повелителя Смерти, даже не понимая, что связываю нас навечно.
‒ Ты жалеешь? ‒ сипло спросил я.
‒ Нет! Я боюсь, что жалеешь ты, ‒ печально улыбнулась Луна.
Я дёрнулся вверх, но меня удержали сильные руки.
‒ Ты пылкий. Горишь, как огонь. За многие воплощения так и не погасший, не изменивший сути. Я иногда ощущаю себя мотыльком, летящим на твой свет. И это пугает. Я, Высшая Древняя, порабощена чувствами привязанности до такой степени, что создала сама себе Повелителя.
‒ Я никогда не воспользовался бы этим!
Луна улыбнулась мягко. И мне стало страшно...
‒ Я ведь не воспользовался?
‒ Ни разу, моя любовь.
Облегчение, испытанное мной, сродни оргазму.
‒ Ты воплощалась в аватарах раньше?
‒ Дважды. И только в этом мире, наделённом магией. Первый раз я встала у моста, желая поиграть со смертными. Во второй раз... твоя юная незрелая душа оказалась порабощена чужим осколком, сторонней злой волей. Этот некроматический ритуал, приоткрывший двери между гранями реальности, позволил мне надолго получить материальное воплощение в подлунном мире. Паразитическая душа тоже когда-то была отмечена мной, получив в дар воскрешающий камень. Мои дары, отданные на мосту, неожиданным образом вернулись ко мне же, давая возможность прожить человеческую жизнь. Именно благодаря им я была рядом с тобой долгие семь лет. Да, ты большую часть времени не замечал меня, не обращал внимания. Но чуял тем, что выше материи. Мы сталкивались с тобой всё чаще и чаще, не имея возможности препятствовать притяжению.
На миг на лицо Луны словно наползла туча, делая его сумрачным.
‒ Боюсь, что вернулся ты сюда из-за меня, не поняв, что мне не нужны условности, чтобы быть рядом. И воскрешающий камень тут ни при чём. Вернее, он стал путём, но не целью.
И я, упоротый идиот, прямо как самурай, смело пошёл по нему, вместо того, чтобы уйти за грань и терпеливо ждать свою Госпожу. Ведь встречаться мы можем лишь в промежутках между перерождениями... Я верил кому угодно и во что угодно, но не в самого себя. И не в неё. В свою Смерть!
‒ Но ведь всё ещё можно исправить?
Луна улыбается ласково, склоняется ко мне, и я вижу, как прекрасны её глаза: в них лунный свет – зыбкий, томный, загадочный. Не её личный свет, а отражённый отсвет пылающей звезды. И до меня доходит, что я ‒ то пламя, что питает отражение.
Мягкие нежные губы касаются моих так правильно, так привычно. Как тысячи перерождений до этого и как тысячи тех, что мне предстоят.
Мне колко и холодно, и когда я открываю глаза, то вижу, как постепенно становятся прозрачными, плывут, истончаются черты любимого лица, словно Луна – рассыпающийся на звёздочки Патронус, посыл магии которого исчерпан. В моей памяти всплывает истинный лик древнего существа, одухотворённый, лишённый приземлённого, прекрасный настолько, что хочется на время закрыть глаза, чтобы привыкнуть. Я вспоминаю, что Смерть ‒ беспола, ведь для истинной любви пол совершенно не имеет значения.
Мне делается легко, чуть печально и приятно.
Наши души, сплетаясь, растворяются в потоках солнечного июньского солнца, падающих на каменные плиты сквозь стрельчатое окно.
Через миг у изножья лестницы остаётся лишь венок из одуванчиков. Замок словно вздыхает, привидения застывают, склонив головы, выражая своё уважение душе, осознавшей себя и примирившейся с естественным циклом бытия. Принявшей естество смерти, в отличие от них. Даже полтергейст Пивз, существо злобное и бессердечное, замирает на миг, одновременно и завидуя чужой смелости, и радуясь освобождению.
Всем тем, кто в мае попрощался с телом Гарри Поттера, тоже становится легче. Ужасно осознавать, что душа близкого тебе человека осталась неприкаянной. Что держит её тут? Долг, стыд, неисполненное обещание, неумение и страх осознать собственную смерть?
***
Драко Малфой, испытавший неожиданный душевный подъем, выходит из библиотеки, где прятался от шатающегося по замку неупокоенного духа, и по наитию двигается пыльными коридорами Хогвартса. И находит на полу венок из одуванчиков, вроде того, что видел в волосах Гарри Поттера... Вернее того, что осталось от его мятежной души. Он поднимает его и осознаёт, что видел эти цветы не только на лужайке перед центральным входом. Они всегда сопровождали мальчика, который победил Смерть.
Комментарий к Часть 6
Я закончила, друзья мои!
Будет ещё бонус, но главное нами сказано.
Хочу поблагодарить свою команду. Без них не родился бы этот рассказ. Без них он был бы скучным и банальным.
⤚╳⤙ Бонус ⤚╳⤙
Комментарий к Бонус
Трепетные мои, в этой главе присутствуют элементы слэша в рамках рейтинга, указанного в шапке. Автор ничего не пропагандирует, автор просто верит в свободу самоопределения.
Отец всегда говорил Драко, что данные обещания нужно и важно исполнять. И этому завету отца будущий лорд Малфой следовал отныне неукоснительно. Поэтому он стал тихим и молчаливым.
После того как, преодолев боль и ужас, Малфой поговорил с неупокоенным духом Гарри Поттера, он, как и обещал, пришёл к гриффиндорцу на кладбище.
Памятник герою был установлен тут накануне, судя по взрыхлённой почве и нестерпимому блеску отполированного металла. Гоблины, узнав для кого будет исполнен заказ, постарались на славу. И что же повлияло на усердие ‒ репутация погибшего героя или непомерная цена - сложно сказать.
Драко вначале подошёл к могиле Северуса Снейпа. Посмотрел на колдофото, которое мама вытащила из семейного архива. Там зельевар собран и строг. Хотелось поместить на памятнике именно такое фото, привычное большинству, хотя Драко помнил декана другим: смеющимся, переживающим, сочувствующим, разбитым, воодушевлённым. Человеком, а не функцией.
‒ Ты был не прав, крёстный. После того как я поговорил с Потт... с Гарри, мне стало легче. Возможно, в том числе и это помогло ему прекратить печальное существование в виде полтергейста... Я не осмелился признаться ему тогда, но прощения попросил. И получил, конечно. Ведь Поттер - он такой... Поттер.
Драко смахнул пыль с памятника крёстного чарами, аккуратно положил на могилу лилии и погладил портрет. Усмехнулся, когда Северус на нём поморщился.
‒ Я, между прочим, твой крестник. Нечего лицо кривить. Кстати, Лавгуд пропала. Странная девушка. Когда она попала в подвалы менора, вела себя так, словно она там по собственной воле, а не потому, что её держат в заложниках.
Её отец даже не объявлял в розыск. Сказал, что договор завершён. Кажется, сумасшествие у них наследственная черта. Впрочем, тебе не интересно. Не знаю, зачем я тебе это рассказываю. Наверное, соскучился.
Когда портрет на памятнике закатил глаза, Драко усмехнулся.
– Я ведь не только к тебе пришёл, но и к твоему соседу. Так что не переживай, больше насиловать тебя своим присутствием я не намерен.
Драко слегка поклонился, прощаясь, и отошёл от могилы Северуса Снейпа к его коллеге по посмертию. Вздохнул и осторожно извлёк из кармана венок из одуванчиков. Прошёлся трепетно пальцами, расправил бережно хрупкие невянущие цветы и водрузил его на буйную шевелюру мальчика-который-всех-спас. Склонил голову, любуясь.
‒ А тебе идёт, Поттер, ‒ сказал он, присмотревшись. ‒ Всё же папа был прав, тебя стоило отлить именно в бронзе в натуральную величину. Ты буквально стал Золотым Мальчиком. К тому же привычнее разговаривать с тобой глядя сверху вниз. Когда ты был духом, ты смотрел на меня свысока, и это оказалось удивительно не комфортно.
Драко сцепил пальцы, решаясь. Руки его чуть подрагивали.
‒ Я не сказал твоему мятежному духу, но скажу памятнику: я люблю тебя, придурок.
Юноша отвернулся от памятника, взирающего на него бездумно-прямо, поёжился. Глядеть в эти бездушные имитации глаз было странно и неприятно. В Поттере всегда было много огня, и когда его отсвет касался Драко, это грело.
Посмотрел вдаль, на уходящие до горизонта склепы, стеллы, кресты и скульптуры: кладбище Годриковой Лощины было старым, даже древним, и очень большим. Когда тонкие розовые губы разомкнулись, в голосе сквозила горечь:
‒ Знаю, тебе моя любовь нахрен не сдалась, но я понял, как мало чести в сокрытии чувств. Хочу, чтоб ты знал. Я не представляю, где ты сейчас, но верю, что мы встретимся. Скажу сейчас неожиданное ‒ вне зависимости от обстоятельств, я считаю Дамблдора низким интриганом, но в одном он был прав: смерть ‒ это не конец. Переход из одной жизни в другую. Возможность для души взять паузу и войти в новую жизнь наивной и невинной. Нельзя тащить за собой груз прожитого. В нашем с тобой случае ещё и вредно. Я бы хотел начать всё между нами с чистого листа.
Не то чтоб я торопился к тебе, но, уверен, рано или поздно мы встретимся. Дождись меня в здравой памяти, придурок.
Драко достал палочку, покрутил в руках.
‒ Я нашёл её там, где тебя убили. Спасибо, что сохранил. И за мантию спасибо. Я на время её взял. Если вдруг объявится ещё один Поттер, такой же лохматый и очкастый, он получит её от меня или моих потомков, не переживай.
Да, и ещё ко мне пришёл эльф рода Блэк. Оказывается, я теперь твой наследник. Смешно и странно. Но род я не брошу. Он передал мне камень, от которого так фонит силой, что немеют руки. Я... Я догадываюсь, что это за артефакт. И обещаю тебе никогда его не использовать. Не тревожить твой покой. Я положу его в сейф рода Блэк. Рано или поздно он дождётся своего потомка.
Взмахнув палочкой, Драко замер, любуясь ярким ковром из одуванчиков, мгновенно покрывшим могилу.
‒ Дурацкие цветы, нелепые. Как детские каляки. Как ты. Но в то же время символичные. Победа жизни над смертью, символ начала лета. Ты должен был пахнуть ими. Мне так кажется.
Драко отвернулся, чтобы уйти, но вспомнив что-то, остановился. Обернувшись, он посмотрел на Гарри, улыбающегося счастливо, со вскинутой рукой, в которой зажат трепещущий снитч. Малфой помнил этот момент очень отчётливо: чужой триумф не унижал, а вдохновлял. Именно тогда слизеринец осознал, что влюблён в гриффиндорца. И именно это воспоминание Малфой предоставил зодчему гоблинов для заказа.
‒ С днём рождения, Поттер!
И ушёл, более ни разу не обернувшись.
За воротами Драко терпеливо ждал Блейз.
Драко не видел, как после его ухода по кладбищу прошёлся порыв ветра, срывая превратившиеся в пух семена с венка из одуванчиков.
Эти семена, выглядящие хрупкими и слабыми, дадут сильные всходы. Кто-то будет, проклиная вредный цветок, вытаскивать длинный корень из газона. Кто-то умилится яркому пушистому соцветию. Кто-то срежет его деловито, чтобы сделать вино. Или венок. А кто-то вспомнит близкого ему человека.
‒ Как думаешь, он не врал? ‒ спросила душа, имеющая предыдущее воплощение в Гарри Поттере, у стоящего рядом древнего существа. Два полупрозрачных силуэта обретались рядом с памятником мальчику-герою. Бывший гриффиндорец тоже привык исполнять сказанное и тридцать первого июля 1998 года пришёл на встречу к Драко.
‒ Нет, конечно. Удивительно, что ты при жизни этого не понял. Между вами всегда так искрило.
‒ Я считал однополые отношения нездоровыми. И даже задуматься не мог, что моя ярость в отношении Драко нечто большее, чем неприязнь...
‒ И как тебе мой облик? Не смущает?
Высший Древний сейчас выглядел сухопарым мужчиной неопределённого возраста в классическом костюме и с тростью.
‒ Ты прекрасен в любой ипостаси.
‒ Льстец!
‒ Это любовь! ‒ выдохнул огонёк души и сделал несколько кругов вокруг строгого силуэта, дурачась. Мистер Смерть поймал его так же легко, как Гарри Поттер снитч, и поглядел на трепыхающуюся в руке душечку с умилением.
***
Которое десятилетие тридцать первого июля на кладбище в Годриковой Впадине многолюдно.
Самым ранним утром сюда приходит Джинни. Ей неуютно, но она не может не прийти. Поэтому старается это сделать тогда, когда ещё все спят, наслаждаясь бесценной летом прохладой.
Её вины, как таковой, нет. Гарри сам проявил инициативу в их расставании. Но чувство потери густо мешается с сожалением о непроявленной настойчивости и потребности искать утешение в чужих объятиях. Кажется, она могла бы всё изменить. Всё исправить.
Но, в то же время, Джинни понимает, что её мечта так и должна была остаться мечтой, не запятнанной бытом и неловкостью первых прикосновений. Она любила Мальчика-который-выжил, но любила ли она Гарри Поттера? Знала ли она его? Только то, что знали все: герой отмечен самой Смертью, обожает пирог с патокой, мечтает о большой семье и склонен ярко проживать эмоции. Увы, вызывала их всегда не она, его подруга, его девушка, а мерзкий Хорёк и Ужас подземелий.
Эта двойственность ощущений не даёт отпустить Гарри окончательно. И мешает создать семью. А может и не мешает. Ведь Джинни сейчас свободна как ветер, впервые за все годы своей жизни. И карьера ловца в "Холихедских Гарпиях" в самом затаённом уголке её души кажется ей предпочтительнее большого шумного семейства, где она, став центральной фигурой, вряд ли была бы счастлива. Тем более нежелание повторять судьбу матери всегда можно оправдать скорбью по почившему возлюбленному.
Уизли кладёт кусок пирога с патокой в пёстрой обёртке, гладит памятник по лицу, улыбается робко и молча уходит.
Позже приходят Гермиона и Рон. Рон душераздирающе зевает, пока Гермиона убирает пыль с памятника, демонстративно не заметив отпечаток руки на щеке, и укладывает второй кусок пирога с патокой на могилу рядом с первым.
Рону зябко и неловко. Памятник вызывающе хорош, но поставил его не он. Гадкое ощущение неполноценности до сих пор иногда мучает его. Ещё в школе ему казалось, что он не заслужил такого друга, как Гарри. И занимает чужое место. Их ссора на четвёртом курсе была квинтэссенцией этого ощущения, показав Рону, что пусть лучше он будет нелепым идиотом рядом с Поттером, чем совсем уж без него.
Гермиона улыбается Гарри, пойманному в один из редких счастливых моментов его жизни. Кажется, именно его друг использовал для создания Патронуса. Она осторожно касается блестящего на солнце плеча бронзовой статуи, жалея, что у её ног не приживаются никакие цветы. Сколько раз она пыталась высадить тут плющ, или хвойник, но каждый раз их забивает густой ковёр из одуванчиков. К июлю эти цветы уже обычно отцветают, но не на заветной могиле.
Невилл топчется у памятника в районе полудня. У него в руках веточка цветущего асфоделя. Он рассказывает Поттеру о том, как нелегка доля Избранного. Что понимает теперь профессора Снейпа, и большинство учеников действительно идиоты, причём деятельные. И что теперь ужасом стал он сам. Правда теплиц, а не подземелий. Прозвище Цапень{?}[растение из семейства бешеных огурцов. Выглядит как старый узловатый пень. При попытке дотронуться до него мгновенно выращивает сильные гибкие побеги, которые норовят избить и исцарапать обидчика, а если получится — то и задушить.] прицепилось к нему не зря ‒ у него отличная реакция и достаточно длинные руки, чтобы ловить нарушителей. Но при этом он чуткий, заботливый декан, и его барсучки за него готовы загрызть кого угодно, даже львов.
Вторую веточку Лонгботтом неизменно кладёт на могилу Северуса Снейпа. Он больше не боится строгого профессора. Он его уважает.
Тед Люпин приходит в самый разгар дня ‒ когда солнце стоит в зените и над землёй поднимается зыбкое марево полуденного зноя. Отполированная фигура героя нестерпимо полыхает золотыми бликами среди серого и чёрного гранита, освещая надгробия неуместным радостными мазками.
Тедди замечает два куска пирога и улыбается. Один, в яркой обёртке из провощенного кусочка ситца, точно от тёти Джинн. А второй, аккуратно упакованный в пергамент, от тёти Гермионы. Дядя Рон, скорее всего, как всегда забыл подарок и со скучающим видом стоял за спиной жены, на самом деле мучаясь похмельем и муками совести.
Напиваться накануне дня рождения крёстного было нерушимой традицией, с которой не могла справиться даже его строгая жена.
Семья Уизли стала для Тедди Люпина теми, кто заменили ему крёстного отца, которого он не знал, но много слышал и читал.
И ему кажется, что он знает этого человека очень хорошо. Поэтому из кармана он достаёт снитч, пойманный в последней игре.
‒ Крёстный, я знаю, что ты думал обо мне даже после смерти. Бабушка призналась мне недавно, что ты прислал ей письмо будучи полтергейстом. Она испугалась, что твой дух прицепится ко мне и не ответила. Мне очень жаль, что нам не суждено было встретиться. Уверен, ты бы был хорошим названным отцом.
Я таки выиграл матч, как обещал тебе в прошлом году. И кубок квиддича. Хуго Уизли рыдал как девчонка и с тех пор со мной не разговаривает.
На Хэллоуин я изображал тебя. Настолько удачно, что отец Скорпиуса Малфоя, глава попечительского совета, чуть не упал в обморок, когда мы столкнулись в коридоре. Дядя Рон уверен, что это потому, что вы были врагами и "Хорёк до сих пор боится Избранного".
Но Роза Уизли потом по секрету сказала мне, что её мама, тётя Герм, подозревает, что лорд Малфой был в тебя влюблён. Так что знай и бойся. Лорд Малфой выглядит довольно упорным для того, чтобы провести какой-нибудь темномагический ритуал, призывая тебя из-за грани.
Тед смеётся собственной шутке, поднимает палочку вверх и салютует крёстному, которого никогда не знал, но очень любит.
Снитч, оставленный им крёстному в подарок, кружит вокруг застывшего героя как в лучшие времена.
Драко Малфой приходит позже всех. Вначале он посещает могилу Северуса Снейпа, держа в руках белые лилии ‒ любимые цветы зельевара.
‒ Я скучаю. И зол, что ты меня оставил. Скорп поступил на Слизерин, но ему никогда не понять истинного духа факультета, потому что там нет тебя.
Я знаю, что вечно к тебе с претензиями, но когда ты согласился стать крёстным отцом, ты знал на что шёл!
Девону шляпа предрекла Райвенкло. Я всегда знал, что род Блейза ‒ это ум. Малфоям досталась хитрость. Вместе наши сыновья адская смесь. Я теперь понимаю тебя, как никто другой!
Нынешний лорд Малфой улыбается тонко, пряча за улыбкой неутихающую боль. Он настраивается на сложный разговор.
Кивнув крёстному, он разворачивается к соседней могиле и говорит:
‒ Привет, придурок!
Метнувшийся к нему снитч Драко ловит лёгким взмахом руки.
***
Драко Малфой будет долгие годы ходить на могилу Гарри Поттера. Точнее, всегда.
За воротами кладбища его всегда будет ожидать Блейз Забини. Вначале друг, потом любовник, а после ‒ муж.
Они родят детей ‒ каждый для своего рода от "породистой" ведьмы ‒ и не будут делать между ними разницы.
Однажды на пороге Малфой-менора, в котором живёт большое семейство Малфой-Забини, появится худенький зеленоглазый мальчик ‒ Гарри Дадли Дурсль. И скажет, что он недавно узнал, что он волшебник. И этой осенью он поедет в Хогвартс. А ещё ему снятся навязчивые сны про его двоюродного дядю. И попросит вернуть ему одолженную вещь.
Драко вернёт мантию с облегчением. Все эти годы его мучило то, что от любимого человека не осталось ничего, кроме воспоминаний, памятника и древнего артефакта. И на следующий день придёт на кладбище вне привычного графика.
‒ Я сделал, что обещал, Поттер. И хоть мальчишка не носитель крови рода Игнотуса Певерелла, но в нём есть твоя кровь. Твоя искра.
Знаешь, я вдруг вспомнил некоторые вещи. Про Луну Лавгуд. Кажется, она была в этой жизни ради тебя.
И я её понимаю.
И хочу, чтоб ты знал ‒ я буду бороться. За тебя.
Смерть, стоящая рядом со своей возлюбленной душой, улыбнулась.
‒ Видишь, огонёк, он исправился.
‒ А толку?
‒ До сих пор злишься на него за прошлое воплощение?
‒ Он бросил меня! Бросил!
‒ Зато в этой жизни побегал за тобой изрядно, так и не получив свой кусок пирога. Хватит, не будь букой. Вечно у вас какие-то качели. Из жизни в жизнь.
‒ Зато из смерти в смерть всё стабильно. И если ты думаешь, что я совсем уж дурак, то зря. Палочка, камень, мантия. Драко оказался их владельцем достаточное время, чтобы это что-то значило!
Древнее существо захихикало так человечно, что пламя души взметнулось, ярко полыхнув.
‒ Что ты задумал?!
‒ Тебе понравится! Не порти сюрприз! Проведаем твою первую могилу? Игнотус лежит тут, недалеко.
‒ Это звучит ужасно! Словно ты собрал дикую коллекцию.
‒ Понимаю, это воплощение было непростым. Но следующее, я обещаю, будет лёгким.
‒ И Драко тоже...
‒ Всё, что ты захочешь. Всё, как ты захочешь, мой Повелитель!
Комментарий к Бонус
История окончательно закончена! Всем спасибо за лайки и комментарии!
Автор: Anna Kitina
Соавторы: Meganom
Беты (редакторы): SkippyTin
Гаммы: Ольма Маева
Фэндом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер»,Гарри Поттер(кроссовер)