Детский садик нам с сестрой заменяла прабабушка. Родители целыми днями были на работе, а она и хозяйство вела, и нас растила. Никогда не ругала, если мы что-то вытворяли. Всегда старалась решить все мирно. Бывало, что мы с сестрой могли не поделить игрушки и даже немного подраться, но никто за это не наказывал. Бабуля просто говорила: «Вы же сестрички, так не надо». И мы быстро мирились.
Бабуля была человеком верующим и в ее комнате висел киот, а на нем - большая икона Казанской Божьей Матери. Это была красивая, цветная икона, оформленная в светлых и желтых тонах. Глядя на нее, казалось, что даже в пасмурные дни она излучает солнечные лучи. Рядом, под окном, стояла большая железная кровать с мягкой периной и белым подзором. Бабуля всегда застилала ее гобеленовым, оранжево-белым покрывалом, а подушки ставила уголком и прятала их под белоснежной полупрозрачной накидкой. Вход в комнатку был отделен тряпичным пологом, натянутым почти под самый потолок. Из рассказов прабабушки я знаю, что похожее убранство было в доме ее мамы.
Во дворе возле дома была песочница. Какое же удовольствие было лепить там куличики, строить домики, а потом украшать их. Мы постоянно таскали туда игрушки. Играли, смеялись, толкались. И однажды в песочнице среди игрушек оказался деревянный школьный пенал. Это была небольшая деревянная прямоугольная коробочка, покрытая лаком. На выдвигающейся крышке был выжжен крокодил Гена с портфелем. Я не помню, почему стукнула им сестру. То ли нечаянно, то ли специально, но получилось так, что разбила ей губу. Она начала громко кричать и плакать.
То, что происходило дальше, я помню до шуршания песка под ногами…
На крик прибежала мама, увидела, что у сестры кровь (хоть это и была обычная ссадина), не став разбираться, что случилось, резко схватила меня за рукав, и потащила в дом. Я сильно испугалась и тоже начала плакать. Мама волоком протащила меня почти через весь двор, по коридору и кухне, и швырнула в комнату прабабушки к кровати. Помню, как пыталась устоять на ногах и не падать, но сопротивляться было бессмысленно. Мама еще раз колотнула меня, чтобы я упала на колени, и бешеным голосом закричала: «Проси прощения, с*чка! Ты что делаешь?». К тому моменту у меня уже началась истерика, и я не могла проронить ни слова. Мама трясла меня и кричала: «Проси прощения у иконы!». Помню, как сквозь свой громкий плач смогла выговорить лишь слово «Прости»…
Что я чувствовала тогда? Наверное, мне хотелось исчезнуть. Было больно и очень страшно. Все, что происходило потом, стерлось из памяти, видимо так я оградила себя от воспоминаний