Посвящается моему отцу, Владимиру Владимировичу
В то обычное утро, Егорыч, так звали мужичка неопределенного возраста, натружено шагал вверх, в горку. Сзади катил тачку с инструментом его напарник. Солнце уже припекало, хотя не было еще и девяти утра. Июль стоял жаркий, работать было тяжело, но ничего не попишешь – надо. Клиенты заказ оплатили, как положено, плюс еще к оплате по неведомо кем заведенному порядку также поставили еще две поллитры. Егорыч с напарником, оба поджарые, жилистые, загорелые почти до черноты как кемеровские шахтеры после забоя, прибыв на место, неспешно начали копать. Егорыч, покопав примерно с полчаса и стоя уже практически по колено, выпрямился и окинул взглядом округу. Вид с высоты склона открывался, конечно, фантастический. Весь Красноярск лежал у подножия, раскинув свои районы по берегам Енисея. Белые, красные и серые высотки разбегались по склонам ущелья, в котором как дитя в люльке покоился Красноярск. Яркое солнце бликами играло на панорамных окнах Енисейского речного пароходства, перебегая солнечным зайчиком на золотые купола Покровского собора и дальше к новостройкам Пашенного, Удачного и академгородка, то перепрыгивая по речной глади Енисея с правого берега на левый и обратно, то прячась в густой зелени деревьев, щедро обрамляющих близлежащие склоны отрогов Восточных Саян. Еще раз, посмотрев на город, Егорыч вздохнул, подумал: «Хорошее место, красивое», и продолжил копать могилу. Примерно к 12 часам дня Егорыч с напарником закончили работу и стали ждать прибытия процессии. В это же время через центральные ворота кладбища «Бадалык» потянулись похоронные процессии, люди понуро шли, провожая в последний путь новых жителей мертвого города.
В небе над городом с востока заходил на посадку самолет. Пассажиры внутри самолета в основном пытались поспать, насколько это возможно было. Зажглось табло «Пристегните ремни», командир почти внятно сказал, что самолет приступает к снижению и примерно через полчаса борт совершит посадку в аэропорту «Емельяново» города Красноярска. Иван выпрямился, попытался размять затекшие мышцы спины. После бессонной ночи, да и вообще после отсутствие ночи как таковой, так бывает, когда самолет обгоняет часовые пояса, голова у него гудела как пустой барабан. Тревожные мысли не покидали его со вчерашнего утра, когда ему в госпитале вручили телеграмму «Отец при смерти. Срочно приезжай. Мама». Три предложения обрушившие мгновенно все. Праздное госпитальное настроение и планы на вечер. Дальше как на автомате: начальник госпиталя, госпитальный УАЗик до базы, командир корабля, отпускное, аэропорт, теплая водка в темном привокзальном сквере за здоровье отца, самолет. Иван торопился, летел на встречу с отцом, возможно на последнюю, но он не знал, что его уже нет и встречи с живым отцом уже не будет никогда.
В дверь стучали, Екатерина Федоровна не спала, она и так - то по старой выработанной годами деревенской привычке просыпалась примерно в пять утра, а сегодняшнюю ночь она вообще не спала, лежала и плакала. Ушел ее сыночек, ее старшенький, Вовочка. Вова у нее был умница, не пил, не курил, стал начальником в каком то институте, воспитал троих сыновей, хотя и жил где-то очень далеко, в Сибири. А теперь она мать, приехала его хоронить. Она не спала и все вспоминала, картинками, как она с перекошенным от страха лицом, в расхристанной кофте, с непокрытыми и растрепанными волосами бежит по полю в лес, в обеих ее руках дети, Вова и Олег, или как она его называла Алька. Тяжело, но надо бежать, времени практически нет, эсэсовцы уже спускаются с горки от Кошелевиц, еще несколько минут и все перестреляют всех. Рядом бегут все деревенские бабы с детишками и пацанвой, упасть нельзя, или затопчут или застрелят. Ужас, страх, но впереди спасительный лес, который стал им домом на несколько лет. Также ей вспоминалось, как кончилась война, муж ее, Владимир Игнатьевич, так без вести и сгинул, на ней, на войне проклятущей, дети выросли. Вова сынок молодец выучился, уехал сначала в Ленинград, потом куда на юг, потом на Урал, а уже потом в Красноярск, женился, у него родилось трое сыновей. Алька, разгильдяй, все пьет, безобразничает, отсидел уж в тюрьме, женился второй раз, а Вовочка молодец, сыночка мой. Вовочка стоял перед ней живой и широко улыбался как всегда. Картинка сквозь забытье Екатерины Федоровны забрезжила и растворилась, как будто ее и не было, в дверь стучали еще сильнее.
Подойдя к двери, она попыталась ее открыть, но эти непонятные какие - то задвижки, ей не поддались. На помощь она позвала старшего внука, тоже Владимира, он спал в другой комнате. К двери подошел Володя, без труда открыл ее и впустил третьего сына, Ивана. Братья молча обнялись, и Володя выдохнул: «Отец умер!». Воцарилась тишина, бабушка Катя, всхлипывая, ушла в комнату. Братья стояли в коридоре и молчали. «Не успел, не успел» - как мантру повторял мысленно Ваня, глаза наполнились слезами. Сегодня ничего не радовало, не приезд в отчий дом, ни встреча с любимым братом, внутри была пустота.
В полнейшей тишине, прерываемой всхлипываниями Екатерины Федоровны, раздалось скрипучее скрежетание ключа в замочной скважине, дверь отворилась. В квартиру вошла мама, Алла Александровна, следом средний сын, Максим. Теперь почти вся семья была в сборе. Мама пустым, каким то поникшим, голосом сказала «Ванечка приехал» и пошла на кухню. Максим и Иван поздоровались, обнялись. Также помолчали. Говорить всем было тяжело.
Гнетущую атмосферу тишины и молчания прервал звук подъезжающего автомобиля. Приехал микроавтобус «Раф», привез коллег отца. Все погрузились и поехали в морг, в больничный морг, на прощание.
Прощание, потом кладбище, гроб, венки, речи, горсть земли в могилу, очень не долгие поминки, опять застольные речи, водка без вкуса, словно слайды в черно-белом изображении и почти без звука. Все.
Казалось бы все. Нет! Не все! Память!
А вот в памяти широкое улыбающееся лицо, стрижка бобриком и…жажда жизни, жажда познания и все это по максимуму, вот что в памяти. Это было его кредо. Он так и жил, с молодости, с юности и сохранил это до последних своих дней.
Детство, как и у всех родившихся перед войной, практически отсутствовало. Задача была одна - выжить. И они выживали. Выживали в лесу, в землянках, после того когда эти очень культурные, воспитанные европейцы чисто арийского происхождения сожгли напрочь всю деревню, а деревня бежала, бежала в лес, побросав все; еду, скарб и вещи. Выживали после войны, с босыми практически круглый год ногами и на одной картошке, когда детей одевали не по моде или по размеру, а в то, что смогли найти. Отец все детство свое пробегал без трусов, но в девчачьем платьице, другого ничего не было, просто не было.
Выживал он всю свою жизнь; в военном и послевоенном детстве, в юности и уже в возрасте, когда болезнь как клещами вытаскивала из когда-то могучего тела остатки сил. Но жажда жизни и жажда знаний, познаний неумолимо тащила его вперед, к очередным вершинам.
Он все время читал, читал, читал. Читал запойно, читал все, что можно было найти в очень небогатой деревне. Все его ровесники, родственники работали в колхозе и пили ее, родимую, не просыхая, а он учился, читал, учился и вновь читал. Деревенские после зарплаты накупали водки и мирно уходили в запой, а он покупал очередные книги и тоже уходил в запой, только в свой, читательский. Он собрал дома целую библиотеку художественной, научной и публицистической литературы. В нашем доме выписывалось все, от газет до всевозможных журналов и альманахов. Поэтому в доме читали все и вся. В местную библиотеку были записаны все члены семьи, ну, пожалуй, за исключением домашних животных.
Он все время был в пути. После окончания института, уехал в Ленинград и стал инженером. Инженером он и проработал всю свою жизнь, возглавлял небольшой отдел в проектном институте. В командировках объездил всю Сибирь и Дальний Восток. Помимо того, в своем желании лучшей доли для семьи, он из Ленинграда утащил все семейство, а их на тот момент уже было четверо, в Ташкент. Там было много дешевых фруктов, там круглый год тепло. Не срослось. Помимо дешевых фруктов там было очень много граждан, как сейчас говорят ближнего зарубежья, которые мягко скажем не совсем по - дружески и не очень гостеприимно вели себя и это в 60-е годы прошлого века. Не беда! Не смотря на беременность матери уже третьим, едем дальше, на Урал, в Челябинск. И там не так, экология ни к черту, серый город, зарплата маленькая. Едем дальше! На пути Красноярск, перспективный, развивающийся индустриальный центр. Прибыли, обустроились. Опять экология, опять не то. Поехали дальше? Во Владивосток?! Нет! Небольшой бабский бунт в виде отказа нашей матери куда-либо ехать дальше отрезвил горячую голову любителя путешествовать по просторам Советского Союза. И опять не беда! Будем осваивать просторы Сибири и Дальнего Востока, не выезжая из Красноярска.
В желании стать сильным он превзошел сам себя. Еще в юности начал тренировать себя, таскал тяжести, выжимал самодельные штанги, сделанные из больших чугунков, залитых цементом. Затем, когда уже стал почтенным отцом семейства, он накупил себе столько гирь и гантелей, что они занимали половину родительской спальни. Он их нещадно тягал, зачастую с грохотом опуская на пол, чему не сказано радовались соседи. Он никогда не ходил в спортзал, но известный на всю округу местный тяжелоатлет дядя Миша с почтением при встрече жал ему руку. Он с легкостью мог взять в охапку всю семью, включая жену, трех явно не грудных сыночков, сверху кота и держать всех не весу.
Также с юности он заразился идеей закаливания. Он и эту, на взгляд многих, спорную процедуру оздоровления организма возвел в ранг веры и истово следовал ей. Закалялся везде, где только мог. Теоретические печатные вирши Порфирия Иванова им был зачитаны до дыр. Он зимой в летних сандалиях ходил босиком по улице, в Сибири, в Красноярске, если что. Нет, нет, он не сходил с ума, не причислял себя, не дай Бог, к местным моржам, последователям зимнего купания, зимой как все одевал соответствующую одежду и обувь. Но во время тренировок по закаливанию именно так и ходил по поляне возле дома в сандалиях на босу ногу, там же и поливал себя холодной водой на морозе. Местные диву давались, когда Владимир Владимирович выходил на свою тренировку по закаливанию. Для него не было преград в достижении, как ему казалось, единственно верной цели. Да, кто его теперь знает, верно или неверно он поступал, когда свой организм заставлял работать на пределе возможностей, может он, наоборот, продлил себе несколько лет жизни, а может пару лет и отнял. Это была его жизнь и его цели, его вершины которые он постигал. Не нам его судить.
В этом он весь. Достижение вершин, несмотря ни на что. И в жизни и в любви. Как встретил в юности свою путеводную звезду по имени Алла, так и прошагал с ней да самой смерти. Не было ни одного года, чтобы 3 и 8 марта его половинке не были преподнесены ее любимые алые гвоздики, были у него деньги, не были, а гвоздики были. В эти дни, всегда! Алла очень любила рыбу, особенно копченую стерлядку. Он часто ездил в командировки в Москву и там, в гостиничном ресторане, по бешеной цене покупал там эту рыбу и привозил в Красноярск. Жили они очень бедно, зарплата инженера не позволяла шиковать, но ее любимая рыба всегда привозилась из командировок. Когда, в начале 80-х, совсем стало жить невмоготу, денег катастрофически не хватало, он, покинув тепленький институтский кабинет, пошел простым рабочим на Красноярский алюминиевый завод в «горячий» цех простым электролизником, чтобы заработать. Денег он, конечно, заработал, но здоровье свое окончательно подорвал. А когда он уже окончательно слег в начале 90-х годов, и последняя оставшаяся почка отказала, понимая, что становится овощем и фактически обузой, он, лежа в палате на аппаратах, поддерживающих жизнедеятельность почек, попрощался с любимой Аллой и выдернул все провода, которые поддерживали его жизнь. Так и ушел. Не дав победить себя болезни. Только вперед!
Так жил, так воспитал, таким и помним!
Уважаемые подписчики, читатели, пишите свои отзывы в комментариях.
Подписывайтесь, до новых встреч!
Все другие истории вот тут:https://dzen.ru/id/64f67ded57f4d46624768de0.