Далеко на севере - в морозных землях, на дне лодочки из пары холмов растёт сосновый лес, покрытый снегом, точно сгоревшая деревня пеплом. Давным-давно, подле леса, стоял огромный четырёхстенный деревянный дом, с шатровой крышей, сквозь которую пробивалась дымовая труба. В доме жила семья – лесник, жена, и деточки: два мальчика и девочка.
Отец, по долгу службы, пропадал в лесах: охотился на дичь для названных, охранял деревья от безумцев с топорами. Матерь, южанка по происхождению, кашеварила день и ночь, следила за детьми, и часто вспоминала родной далёкий край. Бывало, выйдет побродить по заснеженным полям, наберёт цветов земнецвета и плетёт венки. Но более всего любила петь песни, для домашних. Она пела о тёплом ветре, нежно ласкающем растрёпанные волосы, пела о весеннем дожде, чьё прикосновение освежает кожу, а о вечерних кровопийцах не пела. Детишки, как и положено: ели, проказничали, да спали. И всё в семье было хорошо и складно.
Одним холодным днём, малыши заметили странность. Матери, что обычно выходила из дому, и с тёплой улыбкой гнала к ужину, всё не было, и не было. Не найдя в этом, ни одного недостатка, продолжили играть. На землю упала тень, когда облепленные снегом чудища, переваливаясь топали в своё логово.
Они ввалились в дверь будто козлики в сарай, и тут же замерли. Родной дом встретил ворохом изменений. Огонь в очаге давно догорел, а привычную игру теней сменил подрагивающий свет от свечи, едва способный прорезать лютую тьму. Вместо звуков булькающей похлёбки пространство прорезал кашель, звучащий звериным рыком. Повернувшись, увидели её. Матерь лежала в углу, на соломенном тюфяке, прикрытая шкурой и оттого едва заметная.
- подойдите - прохрипела чужим голосом.
Едва приблизились, как дом наполнился всхлипами и хныканьем. Материнская медовая кожа побледнела. Лоб покрылся испариной. Каждый вздох давался с трудом. Глаза, прежде сиявшие светом, походили на рыбьи. Она попыталась изобразить свою обычно улыбку, протянула руки и обняла чудишь, что было сил.
Прошёл день. Матерь всё слабела, разбушевавшимся пламенем болезнь жгла её нутро словно сухую ветвь. Она потеряла дар голоса, вместо слов вырывались лишь тихие стоны и хрипы. Дети хлопотали, как могли. Опаивали шишковым отваром с мёдом. Молились, размахивая вечноцветущими ветвями - прогоняли хворь. Ничего не помогало, казалось, маленькими ручонками и слабыми ножками, пытаются остановить огромный валун, катящийся с крутого холма. Но в сердцах жила надежда, надежда на отца, который вот вот вернётся.
Вечером в дверь постучали. Отчаявшиеся бросились отворять засов. У входа стоял незнакомец, бугай каких поискать. Молча зашагал в дом, детки пятились как от телеги. Самоцветы, украшающие шубу, сталкивались и звенели, точно моросящий дождь по ручью. Чёрная борода до самого пупка была вовсю увешана деревянными фигурками лесных зверей.
- хохохо, хохохо заплаканные детки, хохохо – дядька широко улыбнулся, сорвал с бороды пару игрушек и кинул, будто котятам рыбью голову.
Ошеломлённые смотрели, как весельчак отправился к матери. С шубы сыпался снег, как с дерева в бурю. Подойдя к тюфяку, накрыл её голову огромной ладонью и покачал головой.
- хохохо, хохохо, если ей не помочь, она скоро умрёт, хохохо – прорычал, шагнув обратно к детям, а на лице сияла всё та же широкая улыбка.
- но – погрозил пальцем – есть способ вылечить, в глубине соснового леса растёт живтрава, исцеляющая любую хворь, найти её непросто, понадобится ваша помощь – И залился задорным смехом, будто рассказал давно сидевшую в животе шутку.
Детишки переминались с ноги на ногу и бросали неуверенные взгляды то на незнакомца, то на друг друга.
- хохохо, хохохо, времени мало, хохохо – пророкотал, и зашагал к выходу.
И малыши, держа игрушки в руках, с овечьим послушанием отправились следом.
Прикосновение холодной руки разбудило матерь, едва подняв веки, увидела незнакомца, уводившего детей. Глаза, прежде наполненные слабостью и болью, залились звериной злобой и яростью. Хотелось вскочить, закричать во всё горло, вышвырнуть его из дома, прижать к себе деток и никогда не отпускать. Но, остатка сил хватало лишь слегка шевельнуть рукой и что-то промычать. Пучина безвременности утягивала всё глубже и глубже. С каждым вздохом, лозы ненависти и гнева окутывали сердце, но более всего злилась на себя, на своё бессилие и слабость.
Матерь очнулась летящей вслед за незнакомцем. Амбал шёл быстро, бычьей силой прорывался сквозь высокие сугробы, а детки плелись следом, озябшие от холода и сильно уставшие. Шли долго, много петляли, казалось, удирали от погони. Наконец, детки измучились настолько, что начали валится с ног. Дяденька подхватывал маленькие тела, взваливал на плечо, и не замедляя шага нёс, словно мешок картошки.
Амбал забрался в удалённую от леса пещеру. По памяти отыскал настил из еловых веток, сбросил добычу. Во мраке пещеры матерь видела так, как видят отражение в чистой воде. Бугай же, грацией слепого котёнка прокрадывался точно вор, куда-то в сторону. Напоролся на пенёк, и пещерную тишину окрасил звук моросящего дождя по ручью, выругался и помахивая ступнёй двинулся дальше. Достигнув кострища, над которым на деревянной палке висел котелок, присел, и принялся разводить огонь.
Когда о стены пещеры ударился звук трескающихся поленьев дядюшка присел на пенёк и стал размышлять, пожёвывая корешок. Как же ему приготовить ребятишек? Для вертела слишком большие, не гуси ведь, для котелка слишком крупные.
Матерь всё время шла позади, незримая и неслышная. И шептала слова, слова складывались в предложения, а те в молитвы. Но ни один из известных богов не откликался. Даритель имён не слушал безымянных, Железный покровительствовал воинам, а Урожайница земле. Но меньше всего были нужны золотые пшеничные поля, нужна была боль и смерть. Она знала у кого нужно искать, всегда знала. Решившись, пропела.
Твой дом во тьме.
Людской мир в огне.
Зову тебя, на помощь себе.
Покуда жив, мой дух на земле.
Клянусь вечность, служить тебе.
И тёмная сестрица откликнулась на мольбы, и услышала матерь голос, и поднесла, и сомкнула тонкие пальцы на шее незнакомца и начала душить. Повалился дяденька на холодную землю, зацепив ногой котелок. Вода раскидистой волной залила костёр и зашипела, точно змея. Брыкался как молодой конь на привязи, размахивал ручищами пытаясь прибить незримую. Изо рта доносились хрипы и карканья, с глаз текли слёзы. К земле прибило точно камнем.
Матерь устремилась в сторону настила, а позади валялось огромное тело с пустыми глазницами. Подняв детишек, отнесла домой, обняла на прощание и отправилась служить госпоже. С тех самых пор бродит по миру душегубная сестрица, и мёртвыми руками убивает всякого, кто творит зло.