Мне было лет пять. Точнее, наверное, пять с половиной, так как дело было зимой, а день рождения у меня в конце весны. В шесть лет, я уже начал учиться читать и писать, а история эта произошла тогда, когда с грамотностью у меня было ещё слабовато.
Итак, зимним погожим днём я вышел из дома и залюбовался свежими сугробами, которые намело за ночь. Дорожки к парку и сараю были переметены белыми, сверкающими, но очень рыхлыми пластами снега. Такое было не в новость, обычно тропинки освежались уже к полудню. Вечером каждая тропка выглядела вполне расхоженной.
Сегодня мне повезло. Я нашёл прутик. Сухонькую такую веточку без листьев. Хлоп по сугробу — остаётся чёткий след — полоса. Хлоп ещё раз слегка крест-накрест — буква. Такую, кажется, я уже видел на заборе или стене. Как же там было написано? Хлоп, как в первый раз, хлоп, как во второй, но чуть полегче. И ещё третья буква — посложнее.
Слов этих в детских книжках я не видел, да если бы и видел, то прочесть всё равно пока не смог бы. Не научился еще читать. А писать, как выяснилось, научился. В десять минут я исписал трехбуквенным словом всю боковину дорожки до самого сарая, где и был схвачен за ворот собственным дедушкой.
— Ты, что это, паршивец, пишешь?
На этот вопрос мне нечего было ответить. Прочесть написанное я не умел и не смог бы даже за килограмм конфет.
— А ну домой, грамотей!
Молчащего, пыхтящего в воротник шубы привёл меня дедушка в дом, поставил в угол до разъяснения обстоятельств моего нечаянного "творческого подвига". В углу я простоял недолго. Скоро выяснилось, что писал я сам не знаю что. В наказание за самодеятельность был приговорён к немедленному стиранию надписи от самого порога до сарая. Для этого бабушка выдала мне веник. Заметать веником выбитые прутиком надписи оказалось несложно. Скоро вдоль тропинки на ярком снегу темнели только широкие следы бабушкиного веника.
Продолжение: