Предыстория
Считаете ли вы, что все события вашей жизни предопределены? Или, возможно, вы думаете, что жизнь подвластна вашим мыслям и поступкам, и только вы несете ответственность за то, какой будет ваша судьба?
До определенного времени я не задумывалась над этим, не следила за своими действиями, не думала о судьбе, пока в один прекрасный день моя жизнь не столкнулась с событиями, изменившими ее на 180 градусов.
Тогда я еще не знала, что все началось, когда мне было пять… Хотя нет. Все случилось намного раньше. За несколько сотен лет до моего рождения. Но начну я свой рассказ с того момента, когда я запомнила начало этой истории. А тогда мне было всего пять.
Мое детство в небольшом уральском городке казалось мне бесконечно счастливым. Родители любили меня, а я любила жизнь во всех ее проявлениях. Дворовые игры, бег наперегонки до речки летом, спуск на санках зимой - все это превратилось в мои счастливые воспоминания из детства. Синяки на моих коленях и ссадины на локтях, казалось, не проходили никогда. Каждый свой день я считала маленьким приключением и хотела прожить его максимально ярко.
Дружила я в раннем возрасте в основном с мальчишками. Девчонки раздражали меня своим жеманством и невыносимыми играми в дочки-матери и куклы. Со своими друзьями я оббегала все дворы поблизости, облазила все возможные потайные места и собрала коленками кучу ссадин.
А еще я любила драться. Совсем юной мне казалось, что разговоры и доказательства излишни, если можно просто подойти и дать не согласному с твоими доводами человеку в глаз. Со временем это прошло, но в пять лет именно эта моя особенность больше всего огорчали мою мать. И в какой-то момент один человек посоветовал ей привить мне дисциплину на уроках боевых искусств.
Не думайте, что боевые искусства как-то повлияли на всю эту историю. Нет. К сожалению, мне очень быстро надоело это занятие. Главным в этой истории было совсем другое. Встреча.
***
Мы возвращались из детского сада. Мама, злая и уставшая, держала меня за руку, и отчитывала за очередную битву за справедливость с мальчиком из нашей группы:
"Дети такие эмоциональные, когда ссорятся!" - услышала я хрипловатый мужской голос откуда-то из глубины остановки.
Голос незнакомца был тихим, но необычайно уверенным.
"О, эмоции - не самое страшное, чем нас наградила природа. Мы ещё и невероятные забияки," - голос моей мамы был полон душевных терзаний.
Полагаю, в тот момент она хотела бросить меня под проезжающую машину, но с огромным усилием воли перебарывала это желание.
- Я знаю множество достойных людей, которые в детском возрасте были забияками.
- Я тоже знаю много людей, которые сидят в тюрьмах. Потому что в детстве им не было привито правильное поведение, и им не объяснили, что хорошо, а что плохо.
Человек ухмыльнулся и подошел ближе к нам. У него были большие зеленые глаза, которые выглядывали из-под капюшона синей куртки и темные усы с многочисленными седыми волосками. Он добродушно улыбался, поглядывая на взъерошенную и обиженную меня.
- Что ж… Забиякам тоже можно привить должную дисциплину и направить их неуемную энергию в нужное русло.
- Это каким же образом? - мама продолжала держать меня за руку, хотя я уже никуда не вырывалась. Она словно схватилась за спасительную соломинку.
- Здесь недалеко есть школа боевых искусств. Попробуйте отдать свою дочь туда, возможно от нее там будет толк, - и незнакомец, не дожидаясь ни маминого ответа, ни автобуса, который показался на горизонте, двинулся переходить дорогу.
Сперва мама была в растерянности, но затем, переговорив с моим отцом, она все-таки отдала меня в ближайшую школу каратэ, которая находилась в двух кварталах от нашего дома.
До сих пор помню свою первую встречу с миром спорта. Она началась со светлого, огромного, просто бесконечного зала, с мягкими татами на полу с одной стороны комнаты и гладкого желтого паркетного пола на всей остальной части зала, а также высоких, окрашенных в синий цвет стен. Они тянулись к потолку и казались бесконечно высокими. Я помню мальчиков и девочек всех возрастов, в белых догах, бегающих босиком по всему залу, кричащих и прыгающих, словно дикие обезьянки. Они поднимали столько шума, что я едва слышала свою маму, которая стояла рядом и ожидала тренера, пытаясь напутствовать меня.
Я помню момент, когда в зал вошел учитель, семпай, как мы называли его потом. Это был молодой парнишка лет восемнадцати с тугим темным хвостом на затылке. Но тогда, в пять лет, он казался мне необычайно взрослым и умным. Его звали очень странно и необычно для нашего маленького русского городка – Сэми. Правда, для меня в его имени не было ничего непонятного. Я представляла, что это тот самый чудесный учитель, который сошел с экрана телевизора, чтобы обучить меня великому искусству махать ногами. У всех этих экранных учителей были иностранные имена, и мой тренер просто обязан был иметь такое же.
Сэми упорно учил нас дисциплине и трудолюбию. Мы часами отрабатывали удары и блоки, а потом играли в совершенно дикую игру. Мы называли ее «регби». Но она не была похожа на то американское регби, которое иногда показывали в фильмах. Суть игры была проста: дотащить мяч до противоположной стены любым способом. Можно нести, пинать, кидать мяч, толкать соперников и наваливаться толпой. Эта игра нравилась мне больше всего в тренировке. И хотя полноценного каратиста из меня не вышло, мы с друзьями потом часто играли в нее во дворе.
Иногда к нам в группу приходили другие учителя. Одним из них был отец Сэми: зеленоглазый с хриплым и уверенным голосом. И я почти сразу узнала в нем того самого незнакомца на остановке. Я звала его дядя Вилли. Взрослые называли учителя немного по-другому. Каким-то длинным нерусским именем, таким сложным для пятилетней девочки. Дядя Вилли рассказывал, что приехал к нам из другой страны еще совсем молодым. У него было только один сын. И хотя дядя Вилли старался быть добродушным и веселым, зеленые глаза всегда были грустными, и я чувствовала его бесконечное одиночество. Когда он говорил о своей семье, даже я в пять лет могла почувствовать огромную душевную боль. Она была почти осязаемой и заполняла все пространство вокруг нас, вползая в стены, пол, во все, что нас окружало. И мне всегда было страшно расспрашивать подробнее о его семье. Я боялась услышать что-то невыносимо страшное и жестокое, после чего я не смогу спать и жить.
В момент нашего знакомства ему было всего около сорока пяти лет, но для меня он казался дедом. У него были большие добродушные глаза и длинные черные, вперемешку с седыми, волосы, которые он собирал в хвост. А также седые длинные усы, которые забавно колыхались, когда он смеялся. Спустя время мы подружились, и он стал для меня другом номер один, несмотря на то, какой странной выглядела наша дружба в глазах окружающих.
Возможно сейчас никто из родителей бы не позволил своему ребенку общаться с сорокапятилетним мужчиной. Но тогда на все смотрели другими глазами.
Именно с дядей Вилли мы часто разговаривали, сидя на скамеечке после тренировки. Нас что-то объединило. Он спрашивал про мои успехи в детском саду, спрашивал, как обстоят дела с семьей и друзьями. Часто, когда мама не успевала меня забрать, дядя Вилли провожал меня до дома. И по пути мы играли в догонялки.
Дядя Вилли был моим кумиром. Спустя пару лет, когда я поняла, что каратэ мне надоел, мы с моим очень взрослым другом начали ползать по горам. Он учил меня вязать узлы, не бояться высоты, а также ориентироваться в лесу и разбираться в съедобных и несъедобных грибах. Он учил меня самообладанию и правильному дыханию в момент опасности, чтобы я не растерялась и смогла действовать. Часто мы брали с собой других детей: парней с соседних домов, а также девчонок, с которыми я познакомилась на каратэ. Иногда дядя Вилли разводил костер, и мы пекли в лесу картофель, а летом мы брали удочки и ходили на речку рыбачить. Это было поистине прекрасное и светлое время моего детства.
Но однажды мы с дядей Вилли задержались. В тот день мы жарили на костре свежего кролика. Дядя Вилли сам его поймал в специальный силок и разделал. Я помню, что мне было неприятно на это смотреть и я пинала камешки в пруд, пока дядя Вилли мастерил из кролика шашлык. На это ушло гораздо больше времени, чем запланировал мой друг. Мы пришли домой, когда на улице светили звезды, совершенно уставшие и грязные. Мама сильно ругалась, кричала на дядю Вилли вся растрепанная и нервная. Я помню, что дергала маму за халат и просила ее прекратить ругать дядю Вилли. Но она только отмахнулась от меня.
После этого она запретила нам общаться, сказала, что мне нужно больше времени проводить со сверстниками. Мама записала меня еще в кучу секций: баскетбол, балет, плавание, надеясь, что я забуду и со временем перерасту свои дружеские отношения с дядей Вилли.
Но я не забывала. Я тяжело переживала то, что нам нельзя больше видеться, плакала, угрожала маме сбежать. И даже папа был на моей стороне, но мама оставалась непреклонна. Она отслеживала каждый мой шаг, забирала меня со школы и отпускала гулять с друзьями под строгим надзором.
Но вскоре все изменилось. И я вновь получила свободу. Но цена за это оказалась слишком высокой.
Мамины знакомые сообщили, что дядя Вилли умер. Это случилось спустя полгода после того, как мы перестали общаться. Я помню как тяжело маме было сообщить мне об этом. Она пришла с работы с заплаканными глазами, тихо обняла меня и не отпускала минут десять.
Тогда я впервые услышала слово «рак» и поняла, что существует боль от которой никуда не денешься. От нее нельзя убежать, выпить лекарство. Она вползает в тебя, на какое-то время становясь частью твоей жизни.
Я росла, пошла в школу. Со временем боль притупилась, а мои детские переживания сменились подростковыми. Кто бы мог подумать, что мой пожилой друг припрятал для меня еще несколько секретов, узнать о которых мне предстояло много-много позже.