Совсем незаметно сгорел чудесный сентябрь. На календаре не оторванные страницы. Двадцать седьмое, двадцать восьмое... Взгляд застревает на двадцать девятом. День осеннего одиночества. Звучит красиво, не правда ли? Возвращаюсь мыслями в недавнее прошлое и думаю, каким мог бы стать этот прожитый в суете, неотмеченный день? Уверена, он должен быть наполнен дождем, сладкой грустью, мокрым листом, прилипшим к щеке и случайными строчками осени из любимых стихов и рассказов. Так давайте же читать осень и вдохновляться!
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть!..
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье — и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья!
В дыхании осени Ф. Тютчева богатство оттенков ее естества. Она щедро сыплет дары и добрым и злым, зная, что жизнь ее на исходе. В каждой улыбке - грусть, неотвратимый напев увяданья, как напоминание, что за все придется сполна заплатить.
В каждом новом творческом импульсе осень всегда неповторима, как самобытен всякий характер, облик. мир человека. И осень часто становится своеобразным проводником в глубины людских настроений, переживаний, поисков и сомнений. И даже неким кризисным рубежом при переходе из одного жизненного цикла в другой, подводящим человека к сложнейшим внутренним метаморфозам и переосмыслениям.
Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?
Жизнь растений теперь затаилась
В этих странных обрубках ветвей,
Ну, а что же с тобой приключилось,
Что с душой приключилось твоей?
Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму,-
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.
Н. Заболоцкий видит в осени судьбоносный выбор, который приходит к тому, кто на распутье. Здесь важно найти в себе силы остаться верным своему пути, не польстившись иллюзорными возможностями, легким, но призрачным счастьем.
Совсем иной предстает пора дождей в в стихотворении французского поэта-символиста, эссеиста и критика. Ш. Бодлера "Туманы и дожди".
И осень позднюю и грязную весну
Я воспевать люблю: они влекут ко сну
Больную грудь и мозг какой-то тайной силой,
Окутав саваном туманов и могилой.
Поля безбрежные, осенних бурь игра,
Всю ночь хрипящие под ветром флюгера
Дороже мне весны; о вас мой дух мечтает,
Он крылья ворона во мраке распластает.
Осыпан инея холодной пеленой,
Пронизан сладостью напевов погребальных,
Он любит созерцать, исполнен грез печальных,
Царица бледная, бесцветный сумрак твой!
Иль в ночь безлунную тоску тревоги тайной
Забыть в объятиях любви, всегда случайной!
Погружаясь в лирический мир Бодлера, нас как бы охватывает тревожащее меланхолическое настроение, которое было присуще автору, состояние упадничества и черной романтики. Возникает стойкое понимание, что в этой тоскливой вселенной призрачной осени нет надежды на счастье. Единственное, что может ненадолго растворить мучительное восприятие времени - случайная любовь под покровом осенней ночи.
Философское переосмысление темы старения человека и зрелой любви раскрывается в 73 сонете В. Шекспира.
То время года видишь ты во мне,
Когда один-другой багряный лист
От холода трепещет в вышине –
На хорах, где умолк весёлый свист.
Во мне ты видишь тот вечерний час,
Когда поблек на западе закат
И купол неба, отнятый у нас,
Подобьем смерти – сумраком объят.
Во мне ты видишь блеск того огня,
Который гаснет в пепле прошлых дней,
И то, что жизнью было для меня,
Могилою становится моей.
Ты видишь всё. Но близостью конца
Теснее наши связаны сердца.
Перед нами образ-метафора осени, наполняющий все поэтическое полотно сонета. Процесс старения и умирания присущ всему живому. Годы забирают молодость, но сохраняют память о прожитом опыте, в том числе о любви, которая со временем приобретает черты чувства зрелого, глубокого, наполненного мудростью. Читая сонет, мы распознает несколько слоев поэтических смыслов. При первом чтении, мы выхватываем строчки автора, как бы естественным образом вложенные в нас. И размышляем о скоротечности жизни, тоске по ушедшему времени, желании дорожить бесценными чувствами. На более же глубинном уровне обращаем внимание на контекстуальную антитезу образов неизбежной физической смерти и любви во всеобъемлющем ее понимании, которая в отличие от физиологического угасания не подвержена распаду и тлению.
"– Как грустно в такое время года разбирать чердак, – сказала мисс Элизабет Симмонс. – Не люблю октябрь. Не нравится мне, как деревья становятся голыми, а небо каким-то выгоревшим. – Она в растерянности стояла возле лестницы, нерешительно поворачивая седую голову то в одну, то в другую сторону. – Ничего не попишешь – придется вырвать сентябрь из календаря…"
Так начинается короткий рассказ Р. Брэдбери "Осенний день". Элизабет Симмонс уже не молода. Она с грустью замечает, что закончилось еще одно лето ее жизни. И если для внука Тома прошедший август - это бесконечная череда незабываемых событий, то для нее каждый новый день - неизбежное приближение жизни к точке поздней осени, где мало радости и много печали.
Разбирая хлам на пыльном чердаке, она случайно натыкается на листы старого отрывного календаря. На полях детская рука вывела:" Отличный день!", "Хороший денек!" На обороте календаря стояла подпись: "Элизабет Симмонс, 10 лет, ученица 5 класса". Когда-то и для этой маленькой девочки, ныне живущей в теле пожилой дамы, каждый новый день отличался от старого, был наполнен жаждой открытий, умением удивляться самым простым, заурядным вещам.
Тема жажды, но уже любовной раскрыта и в рассказе И. Бунина "Осенью." Он словно пропитан влагой ночи приморского города, где главной героиней становится тайна любви двух сердец, сокрытая в темном саду под шум набегающих волн. Чувство жадное и скоротечное, как зарница на небосклоне безрадостных дней, окунает героев в чувство страстной любви, которое, уходя, оставляет след томящих воспоминаний для него и для нее.
" - Да! - сказала она медленно, и я близко видел в звездном свете ее бледное и счастливое лицо. - Когда я была девушкой, я без конца мечтала о счастье, но все оказалось так скучно и обыденно, что теперь эта, может быть, единственная счастливая ночь в моей жизни кажется мне непохожей на действительность и преступной. Завтра я с ужасом вспомню эту ночь, но теперь мне все равно..."
Ну, и под занавес давайте насладимся великолепным пейзажем осени К. Паустовского, который как никто другой чувствовал тонкую связь природы с душой человеческой.
"Часто осенью я пристально следил за опадающими листьями, чтобы поймать ту незаметную долю секунды, когда лист отделяется от ветки и начинает падать на землю. Но это мне долго не удавалось. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Если листья и шуршали, то только на земле, под ногами человека. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава.
Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли.
Как-то поздним вечером я вышел в сад, к колодцу. Я поставил на сруб тусклый керосиновый фонарь «летучую мышь» и достал воды. В ведре плавали листья. Они были всюду. От них нигде нельзя было избавиться. Черный хлеб из пекарни приносили с прилипшими к нему мокрыми листьями. Ветер бросал горсти листьев на стол, на койку, на пол, на книги, а по дорожкам сада было трудно ходить: приходилось идти по листьям, как по глубокому снегу. Листья мы находили в карманах своих дождевых плащей, в кепках, в волосах – всюду. Мы спали на них и насквозь пропитались их запахом.
Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем, и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.
Была как раз такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором и растрепанный ветром куст настурции на пожелтевшей клумбе.
Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шепот".