К столетию Театра сатиры – обозреватель «Абзаца» Михаил Дряшин.
1 октября Московский театр сатиры празднует своё столетие. До Плучека я его по понятным причинам не застал. Что стало после – тема спорная. Кажется, время ещё не пришло делать какие-то выводы.
Знакомая – выпускница театроведческого в ГИТИСе – вспоминала много лет назад, что Театр сатиры у спесивых искусствоведов, у которых училась, настоящим театром не считался. Преподаватели не скрывали высокомерного пренебрежения, когда будущий театровед или критик останавливал своё студенческое внимание на учреждении Плучека.
Дескать, низкий сорт, нечистая работа, на потребу. Никакого, понимаешь, «сурьёза», нечего разгадывать, никаких свежих веяний и переворотов в сценическом деле. Ещё и никакой фиги в кармане. Театр сатиры в золотые его годы и вправду был доступным в плане понимания рядовым зрителем всего происходящего на сцене, что на самом деле и вменялось ему в вину богемой.
Разумеется, как и любой другой театр, в первую очередь режиссёрский, Театр сатиры был полным интриг ящиком Пандоры, в который неподготовленному человеку лучше не заглядывать. Конечно же, в нём был свой Карабас-Барабас со своими закидонами, но именно он не только держал театр на плаву сорок с лишним лет, но и сделал его воистину культовым.
Валентин Плучек берёг свои золотые самородки и подбирал чужие на стороне, там, где те оказывались либо не ко двору, либо уставали от зауми и сумерек сознания. А у дверей их уже ждал незатейливый Плучек. Так пригрел он, к примеру, затравленного всем коллективом Театра имени Моссовета во главе с его главрежем незабываемого Бориса Новикова.
Утомившись от мытарств, они шли к Плучеку якобы на понижение. На самом деле, конечно, нет. Говорят, режиссёр легко сносил ироническое отношение к себе со стороны подопечных.
По одной из баек, вернувшись из загранкомандировки под восторженным впечатлением от увиденной им постановки Питера Брука (своего, кстати, двоюродного брата), на специально созванном собрании он обрушился на труппу: вот как надо играть. На что получил ехидное: были бы у нас такие режиссёры – и мы сыграли бы. И рассмеялся.
Да не такой уж он и конъюнктурщик. Просто был «неровным». Ставил по-разному. Но «Женитьба Фигаро» (1969) и вправду стала вселенским прорывом. Виньетка. Изящная шкатулка, собранное по крупицам легчайшее ювелирное изделие, когда никто у нас такого не ставил. Но это как раз полдела.
Уникальность постановки была обусловлена контекстом времени. Представление «Безумный день, или Женитьба Фигаро» бесстыдно, вызывающе аполитично.
Приспособленцы и циничные карьеристы от искусства в то время осознанно встраивались в дежурный идеологический курс. Другие – большинство – держали фигу в кармане, третьи пытались неумело рыпаться и выглядели несуразнее первых. Во всяком случае, смотреть на них было неловко. Четвёртые уходили во внутреннюю эмиграцию, ведя нищенское существование.
Мейерхольдовец и арбузовец в анамнезе, вездесущий Плучек легко делал кассу на ослепительном спектакле собственного сочинения по бессмертной французской классике, по сути – протестном, который, благодаря телевизионной записи, остался по сию пору свидетельством незаурядного его таланта.
Протестным по отношению и к тем, и к этим: к так называемому режиму и к его как бы хулителям. Потому что режим, оказывается, без проблем позволял вот так. Позволял никак к нему не относиться и делать это напоказ.
В результате любая фига в кармане становилась раболепством, ибо означала борьбу с тем, что, как выяснилось, легко можно было обойти. Так называемого гнёта служители Мельпомены от Плучека попросту не замечали. Будто его и не было вовсе. Кажется даже, что и вправду не было.
А прогрессивная диссидентствующая интеллигенция натурально садилась в лужу. Кажется, пощёчину отвесили именно ей. Причём легко и с улыбочкой. И народ валом валил – билетов не достать. Согласитесь, обидно.
Короче говоря, достойный, хороший театр. Со временем вот только неразбериха. Хороший был или есть – решать вам здесь и сейчас. Возможно, только ещё будет. Что ж, и до этого доживём.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.