оглавление канала, часть 1-я
Я отбивалась отчаянно от захвата чьих-то рук, все время повторяя охрипшим голосом, теряя последние силы: «Нет, нет, нет…» А кто-то все время повторял мое имя: «Анна, проснись, проснись…» Я открыла глаза. Надо мной склонился Павел. В глазах его была тревога и какое-то болезненное отчаянье. Я шарахнулась от него в сторону, в самый угол палатки, глядя на него полными ужаса глазами. Несколько мгновений мне понадобилось для того, чтобы скинуть с себя морок ужасного сновидения и перейти в реальность. Наконец, осознав, где я и что я, выдохнула с облегчением. Он смотрел на меня с каким-то испугом, словно у меня на голове вдруг внезапно начали расти рога, а из-под одеяла выглядывать хвост.
- Тебе приснился кошмар? Что тебе снилось?
Голос у него был тихим, с какой-то хрипотцой. Если бы он был мне другом, то я бы подумала, что он так сильно переживает за меня, но другом он мне не был. Я была в этом уверена. Игра, игра… И все для того, чтобы заставить снять меня этот их чертов барьер!!!
Я кивнула головой, непроизвольным жестом ладоней вытирая мокрые от слез щеки. На губах чувствовалась солоноватая горечь. Значит я ревела по-настоящему, можно сказать, ни в чем себе не отказывая. В палатке было почти темно. Только горевший снаружи костер желтоватым светом просачивался сквозь ткань, позволяя увидеть контуры тела Павла, да его глаза, блестевшие чуть зеленоватым огнем, словно у кошки.
- Да, мне приснился кошмар… Прости, если я побеспокоила своими воплями. Я не хотела… - Голос был сиплым, едва слышным, словно я, и впрямь, сорвала связки от крика.
- Ты помнишь, ЧТО тебе снилось? – Он, зачем-то, оглянулся на вход в палатку и добавил чуть тише: - Это может быть очень важным…
Разумеется, я помнила. Все, до малейших деталей. Я могла описать каждую завитушку, каждый камень, вставленный в узор одежды Багыш-Хана. Или Павла? Вот, черт…! Как бы умом не тронуться от всего этого! Но, с удивлением услышала собственный голос, который отвечал на вопрос:
- Нет… Не помню ничего…
Он посмотрел на меня внимательно и недоверчиво, но сделать ничего не мог. Ведь не пытать же меня, в самом-то деле, они будут, чтобы я им рассказала о своем сне! Побуравив меня еще несколько секунд взглядом, он проговорил:
- Я тебе принесу попить. Погоди, я сейчас…
Он выполз из палатки, и я услышала тихий разговор его и «Сергеича». Последний спрашивал:
- Что там…? – Как ни странно, в его голосе тоже звучала тревога. Правда, я не думала, что переживает он за мое душевное равновесие и спокойный сон.
Павел ответил коротко:
- Кошмар приснился…
Но его шефа (или не шефа… Кто их разберет?) этот ответ не устроил. Он очень жестко, словно командир, отдающий команду, проговорил:
- Расспроси, что за сон. – И повторил, как совсем недавно сам Павел: - Это может быть очень важно.
Павел в ответ сердито буркнул:
- Уже… Только она говорит, что ничего не помнит…
Послышался звук, напоминающий кошачий чих. Кажется, это хмыкнул «Сергеевич», и тут же, вкрадчивым голосом проговорил так тихо, что я едва сумела разобрать его слова:
- Так помоги ей… Не мне тебя учить…
Павел что-то ответил еще тише, но его слов я разобрать не сумела. А жаль. Мне показалось, что его ответ мог быть для меня важным. Единственное, что я вынесла из их разговора, что мне нужно быть настороже.
О своих снах я могла сказать только одно: время от времени мне снились вещие сны. Как я определяла, что они вещие? Да, очень просто. После пробуждения я помнила сон до мельчайших деталей, и даже через много лет эти детали не меркли в моей памяти. Обычные сны или сразу забывались, или забывались в течении дня, если я их пыталась вспомнить. С вещими такого не случалось никогда. В общем, я знала, что этот сон был вещим. Вот только разгадать его я пока не могла. Нужно было поразмышлять над этим. Но сейчас у меня это вряд ли получится. Во-первых, еще слишком сильны были эмоции от пережитого, и трезво мыслить, или вспоминать сон без содрогания мне было тяжело. А, во-вторых, что-то мне подсказывало, что эти ребята могут с легкостью забраться ко мне в голову и «считать», точнее «сглядеть» мой сон на раз, два, три. Поставить заслон, который я довольно хорошо наловчилась ставить? Но это может лишь раззадорить их любопытство. Логика проста: если я так отчаянно упираюсь, значит, мне есть, что скрывать.
Не знаю, какая опасность скрывалась в том, что о моем кошмаре узнают эти люди. Но мне до жути, до зубовного скрежета, не хотелось, чтобы они об этом узнали. Было ли это моим обычным упрямством, или знанием, подкинутым мне собственной просыпающейся интуицией, разбираться времени не было. Сейчас вернется Павел, и… Может и не будет никакого «и», а я просто себя накручиваю. Но я хорошо помнила поговорку, что береженого Бог бережет. И еще, как говорил мой друг Юрик, лучше перебдеть, чем недобдеть.
Я лихорадочно принялась ткать свой воображаемый сон, чтобы накрепко «приклеить» его к своей памяти. Закрыла глаза и стала представлять себе, как по снежному склону ко мне крадется ирбис, снежный барс. Представила, как в свете луны переливается серебристыми искрами его великолепная шкура, как блестят в раскрытой пасти его белоснежные клыки, когда он скалится. Затем, нарисовала мысленную картинку, как я убегаю по склону от этого зверя, утопая в снегу. Представила себе собственный страх и отчаянье, от того, что он меня настигает. Получилось очень живенько. Настолько, что я раскрыла глаза и стала озираться по сторонам, пытаясь унять дрожь. Вот и славно… Теперь, нужно удержать эту картинку в голове, мелкие детали, вроде блеска шкуры, глубокого снега, тоже нужно было закрепить в памяти, может пригодиться.
Шуршание мелкого щебня под ногой, сообщило мне, что мое время на собственные фантазии истекло. Полог отодвинулся, и Павел, низко пригнувшись, внедрился в палатку. В руках у него была обычная алюминиевая кружка с чуть сплюснутой ручкой, от которой исходил аромат горного тимьяна. Я сидела в углу, мышь мышью, и испуганно смотрела на вошедшего. При виде моей напряженной позы, он нахмурился. Вид при этом имел несколько озадаченный.
- Ты чего…? – Он присел на корточки рядом, в голосе неподдельная тревога и забота. Если он и играл роль, то делал это мастерски. Я была готова ему аплодировать, но не стала. Не ко времени.
Я помотала головой, и тихо пробормотала:
- Сон вспомнила…
Мне показалось, или на его лице промелькнуло некоторое облегчение? Ладно, поживем – увидим. Павел протянул мне кружку.
- Осторожно, она горячая. Выпей, сразу станет легче. Лучше пей прямо сейчас, очень маленькими глотками, чтобы не обжечься…
Я, натянув рукава рубахи пониже на ладони, осторожно взяла у него кружку, и торопливо сделала малюсенький глоток, можно сказать, только язык смочила. Смотрите, ребята, какая я послушная и безобидная зверушка. Все, что ни скажете, все исполню. Сделав еще один глоточек (насколько я могла понять, кроме тимьяна, там ничего больше не было, хотя, никакой гарантии, что это так, у меня тоже не было), я благодарно и жалобно улыбнулась своей «няньке-хлопотунье» поверх края кружки. И тогда он задал мне свой вопрос:
- Расскажешь про свой сон?
Ага…! Все-таки, желаете знать про сон! Ну что ж… Я доверчиво кивнула, и промяукала:
- Конечно… Это же просто сон… - И принялась вдохновенно повествовать об «увиденном», не жалея красок ни на шкуру в лунном свете, ни на блестящие «словно острия кинжалов» зубы. Ну и про безуспешную попытку убежать по глубокому снегу и острым, «как иглы дикобраза» скалам. Я так увлеклась описанием, что самой опять стало жутко. В общем, получилось, как в том детском стишке у Корнея Чуковского: «Ну, а это что такое, непонятное, чудное, с десятью ногами, с десятью рогами?», «Это Бяка-Закаляка
кусачая, я сама из головы её выдумала». «Что ж ты бросила тетрадь, перестала рисовать?» «Я её боюсь!»
Свое вдохновение я потратила не напрасно. Павел проникся, и даже стал меня гладить по руке, приговаривая успокаивающе:
- Забудь… Это просто сон. А сейчас допивай чай и ложись, поспи еще немного. До рассвета еще часа два…
Я, состроив умильно-благодарную рожицу, кивнула, и с чувством, близкому к восторгу, пролепетала:
- Спасибо тебе… Ты такой…заботливый… - И эдак ресничками, блым, блым… В общем, все по лучшим канонам театральной постановки под названием «доверчивая дурочка».
Павел с некоторым недоверием бросил на меня взгляд, и вышел из палатки. А я, отставив кружку в сторону, подлезла к самому выходу и навострила уши.
Вопросов «ну что?» шеф задавать не стал, видимо спросил молча, взглядом. Но Павел ответил, несколько пренебрежительно:
- Ерунда… Какой-то барс приснился с клыками…
«Сергеич» был, по-видимому, воробьем стреляным, поэтому доверчивости в его голосе было, словно у бывалого зэка, когда он задал свой вопрос:
- Ты уверен…?
Ответа не последовало. Видимо, Павел в ответ плечами пожал. Эта игра-шарада под названием «догадайся, мол, сама», меня неожиданно увлекла. И я, расхрабрившись, чуть расширила щель клапана входа в палатку. Совсем немного, чтобы хоть одним глазком, как говорится. «Сергеич» на пожатие плечами Павла, почему-то, рассердился. Зашипел на того словно раскаленное масло на сковороде, на которую капнули водой:
- Так проверь, черт тебя возьми!!! А ты только глазки строишь, да Арину Родионовну изображаешь! – Я при упоминании няни известного поэта порадовалась. Всегда приятнее иметь дело с интеллигентным человеком, почитывающим классику! А говоривший продолжил шипеть: - Девчонка не так проста, как хочет показаться, поверь мне! Открыть барьер – нужна специфическая энергия! Напомнить тебе, сколько времени мы такую искали?! Сейчас промаха не должно случиться! В случае неудачи, Иршад[1] с нас шкуру спустит и в кипящем масле сварит!!!
О, Господи!!! Еще какой-то Иршад нарисовался на мою голову!!! Но, пораскинув немного мозгами, я подумала, что этим самым, который, и шкуру, и в кипящем масле, вполне себе мог бы оказаться уже знакомый мне «Иван Иванович». Хотя… По большому счету, мне без разницы. Хрен редьки не слаще. И я продолжила слушать.
Павел, умница какой, не позволил на себя шипеть. В его голосе была дозированная толика презрения, когда он ответил, довольно спокойно, кстати, ответил:
- Ты думаешь только о своей шкуре… А я потеряю намного больше, чем ты можешь себе представить. Так что, не учи меня, как нужно обходиться с умненькими девочками. Пускай она чай выпьет, а там и сама все во сне расскажет…
Опачки! Так, все-таки, чаек-то с секретиком… Хорошо, что только два малюсеньких глотка и сделала! Ну ладно… Расскажу я вам сон…
Решив, что уже услышала более, чем достаточно, я беззвучной змейкой ретировалась на свое спальное место. Чай пришлось вылить на землю, под стенку палатки, кружку поставила рядом, и легла, закрыв глаза, в ожидании благодарных слушателей. Главное сейчас было - не уснуть по-настоящему.
[1] Иршад – руководящий, указывающий ( с арабского)