(начало книги, предыдущая часть)
Часть 30
1916 год. Миротворческая миссия мадемуазель Васильчиковой.
Проникновение в дом генерала Стромилина
Городской сад был полон тысячами теней, и в его таинственных заснеженных закоулках таились мириады фантазий. Высокая свеча-сосна треснула под тяжестью мокрого снега, на ветру шелестели замерзшие кусты, позванивая ледяными веточками. Дворец генерал-губернатора отчетливо выделялся на темном фоне ночного неба, окна светились теплыми огнями, а перед главным входом освещенные фонарями сани высаживали нарядных гостей на ежегодный благотворительный бал. Я свернул с Большой улицы на Троицкую, а оттуда на Тункерскую, где стоял дом начальника охранного отделения.
Для визита в дом генерала Стромилина я принял простой, но эффектный облик нищего тунгуса. На мне была рваная хлопковая лопача или плащ с изъеденным молью воротником из лошадиной шкуры, меховые сапоги с двойными джутовыми подошвами и меховая шапка с кожаной маской, наполовину закрывающей лицо. В шапке прятались два маленьких резиновых кармашка, наполненных красным термитом и магниевым порошком, которые я раздобыл на подпольном рынке практически без усилий. Красный термит состоит из оксида железа и порошкообразного алюминия, а при соединении с порошком магния и прикосновении спички разогревается до пятидесяти четырех сотен градусов по Фаренгейту. Смесь особенно хороша для воздействия на стальную плиту сейфа, так как концентрирует тепло на том месте, куда ее помещают, и не растекается. Я также захватил с собой полный набор инструментов для взлома, включая восемнадцати дюймовую фомку, с помощью которой даже слабый человек мог поднять не меньше двух тонн груза.
У садовой ограды дома генерала Стромилина, меня посетили некоторые сомнения относительно того, что вдруг начальник охранного отделения не отправится на благотворительный бал к генерал-губернатору после всего произошедшего?
В любом случае, надо было рисковать, я глубоко вздохнул и прижался к каменной кладке. Насколько я знал, до этого момента слежки за мной не было, и даже если бы какой-нибудь случайный полицейский заметил меня, то вряд ли обратил внимание на плохо одетого тунгуса, бредущего в снегу по городу.
В таком городе, как Иркутск, бродячие тунгусские нищие приходили и уходили по своим мало понятным делам, и обыватели почти не обращали на них внимания. Они были просто тунгусскими нищими, и полумаски, закрывавшие их лица, часто скрывали то, что не могло быть излечено никакими современными врачебными методами.
Оседлав садовую стену, я нашел и перерезал провод, который, вероятно, соединялся с системой сигнализации. Ничего не произошло, и я тихо соскользнул вниз по внутренней стороне стены, мягко приземлившись на заснеженную клумбу.
Некоторое время я стоял, замерев и прислушиваясь. За спиной остался смутный шум города, слившийся в негромкий гул, а откуда-то издалека доносилась традиционная песенная молитва городского ночного сторожа с тяжелым «Аминь». Вокруг стояла тишина.
Наблюдая за темными очертаниями дома, я решил проникнуть в него через окно эркера первого этажа, а не через дверь в сад, сквозь мутные стеклянные панели которой пробивался слабый, еле заметный свет. Свет меня несколько обеспокоил. Неужели мой осведомитель из преступных кругов ошибся в своих заверениях, и слуга, бывший жандарм, все-таки находился в здании?
В комнате, в которую я проник через эркерное окно, стоял слегка затхлый запах давно не проветриваемого пыльного помещения. Это была довольно большая комната, из темноты которой доносилось ритмичное тиканье часов. Застыв на мгновение, я осторожно включил свой электрический фонарик и быстро осмотрелся. Удача, без сомнения, меня не покинула. Я находился в личном кабинете Стромилина. Поставив тяжелый стул у двери, я плотно задернул темные тяжелые гардины и включил электрический свет.
Следуя импульсу, который никогда не смогу объяснить, я остановил часы. С прекращением хриплых звуков часов стал различим слабый металлический звук, со своеобразным сверлильным жужжанием, доносящийся из полуоткрытого шкафа, стоявшего вместе с небольшим сейфом в дальнем углу комнаты. Как только я посмотрел в ту сторону, в шкафу вспыхнул крохотный красный огонек, и металлический шум затих.
Я на цыпочках осторожно подошел к шкафу и раскрыл дверцы, в этот момент все лампы компактной радиостанции Морзе зажгли сигнал «Приготовиться». По счастливой случайности станция была очень простая: легкая стальная рама, с обеих сторон обмотанная проволокой, с желобчатыми гнездами для шестнадцати пронумерованных электрических ламп, разделенных на группы по четыре штуки. Группы были покрашены в красный, синий, зеленый и темно-оранжевый цвета, центральная лампа, однако, была серебристо-белой. Чтобы передать сообщение правительственному оператору на другом конце провода, то есть какому-нибудь учреждению с аналогичной аппаратурой, достаточно было коснуться номерной клавиатуры и таким образом произвести вызов.
Я прочитал пришедшее сообщение. «Все голуби высланы» - таким оказался расшифрованный результат. Не успел я нажать кнопку вызова, чтобы узнать, из какого именно правительственного учреждения в Иркутске было отправлено сообщение, провода на миниатюрном коммутаторе покраснели, и слабое жужжание прибора прекратилось.
В следующее мгновение за моей спиной раздался скрежещущий удар в дверь, стул, который я приставил к двери, отлетел, и в дверях появился старый и мертвецки пьяный жандарм. Он представлял собой довольно комичное зрелище - без штанов в одной рубахе, вооруженный кочергой, которая в его дрожащей руке описывала в воздухе беспорядочные круги. С помощью маленького тампона с хлороформом я успешно справился с незваным гостем и уложил мирно храпящую фигуру за диван.
Что касается сообщения Морзе, то у меня не было времени им заниматься, хотя оно и показалось мне в определенной степени важным. Почтовые голуби были строго запрещены в России во время войны, и ни одно государственное учреждение не могло их использовать, даже личная охрана двора Его Императорского Величества.
Мои глаза внезапно наткнулись на блокнот из зеленой бумаги с красными линиями по краям, прикрепленный под стальной рамой аппарата Морзе и на некотором расстоянии от пружины лампы вызова. На самой верхней странице блокнота были цифры, круги и треугольники, которые могли оказаться не более чем бесцельными и бессмысленными каракулями. Однако, присмотревшись внимательнее, я увидел, что над лабиринтом, испещренным римскими цифрами, выделяется греческое слово: «TX. hV. aI. lIII. aVI. tXII. tIX. A».
Само по себе слово Thalatta - море не привлекло бы моего внимания, так как на всех лампах аппаратов Морзе в России наносились определенные греческие или латинские слова. Меня заинтересовали числовые знаки между буквами, а затем, внезапно, я понял его значение. Талатта была ведомственным кодом иркутского золотоплавильного завода, официально защищенного плотной завесой секретности даже в сравнительно спокойные времена Александра I.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
