Первую часть можно прочитать здесь.
Литературный путь Погорельского
В этой части расскажу о произведениях, которые создал Антоний Погорельский.
Известность в литературных кругах Перовский приобрел своими выступлениями в защиту первой поэмы Пушкина «Руслан и Людмила» от сторонников рутинного классицизма, которые видели в молодом Пушкине лишь низвергателя нормативной поэтики 18 века.
Борьба развернулась на страницах журнала «Сын отечества». Пушкина упрекали за «нелепости в сюжете», «мужицкие рифмы», «плоские остроты» и даже за «безнравственность» его сочинения. Трижды Перовский брался за перо, чтобы сразиться с противниками поэмы, но лишь две его статьи появились в печати.
Перовский в эти годы не знаком с Пушкиным. Сочувственное и уважительное отношение к таланту поэта, в котором он увидел «гиганта словесности нашей», основано исключительно на понимании литературного процесса и безошибочном вкусе рецензента.
В своих «антикритиках» Перовский стремился также приглушить пристрастную остроту споров вокруг поэмы. Требуя справедливости критики, он отмечает, что «погрешности найти можно в писателях, которые гораздо известнее Пушкина». А.С. Пушкин высоко оценил критические выступления Перовского. Не зная, кому они принадлежат, он писал в письме другу: «...тот, кто взял на себя труд отвечать ему, умнее всех их». Позднее, Пушкин вновь с восхищением вспоминает о них в предисловии ко второму изданию «Руслана и Людмилы».
Литературной деятельности Перовский смог посвятить себя только после смерти отца в 1822 г. В уединении, окруженный прекрасной библиотекой, он создает в Погорельцах почти все свои произведения. В 1825 году в журнале «Новости литературы» подписанная новым именем «Антоний Погорельский» появляется повесть Перовского «Лафертовская мАковница».
К этому времени в авторском портфеле лежат готовые к публикации три другие его повести «Изидор и Анюта», «Пагубные последствия необузданного воображения» и «Путешествие в дилижансе». В 1828 году Погорельский издаст их под одной обложкой и под одним названием: «Двойник, или Мои вечера в Малороссии».
Первой повести Погорельского (я имею ввиду "Лавертовскую мАковницу" было суждено стать первой русской фантастической повестью.
Она была отмечена влиянием Гофмана, «великое имя» которого притягивало читателя и имела немалый успех. Но в то же время «Лафертовская маковница» совершенно самостоятельное и оригинальное произведение.
Фантастическое начало в ее сюжете неотделимо от реального быта московских окраин, который Погорельским выписан с этнографической точностью, а присущее романтическим произведениям двоемирие выражено сказочными сюжетами русского фольклора: торговка, имеющая дело с травами, – по ночам колдунья; кот – оборотень; старый дом в предместье – вместилище нечистой силы; отношения Маши с матерью напоминают сказку о падчерице, которую мачеха стремится извести невыполнимыми поручениями. Назидательный смысл повести соответствовал народным представлениям о счастье. Героям Погорельского оно видится не в богатстве, а в любви и согласии.
«Лафертовскую маковницу» восторженно приветствовал Пушкин. Непосредственно после публикации повести он писал брату Льву: «Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! Я перечел два раза и одним духом всю повесть, теперь только и брежу Аристархом Фалелеичем Мурлыкиным».
Пушкин прежде всего воспринял необычное сочетание сатирического гротеска и фантастики, которое уже предвещало появление в русской литературе гоголевских и щедринских сатирических образов.
Погорельский избежал в тексте открытых объяснений фантастических перипетий сюжета. Все оставалось как в жизни – неопределенным и нерешенным – и оттого казалось еще более реальным.
Однако отсутствие мотивировок не всеми было воспринято как принципиальная авторская установка. Поправить дело решил издатель «Новостей литературы» А.Ф. Воейков, чьи литературные вкусы ни в чем не совпадали со вкусами Погорельского.
Он сопроводил текст повести надлежащей «Развязкой» от редакции и все хитросплетения сюжета объяснил в ней, ссылаясь на психологию старух, химический состав свечи и на напуганное «сказками о ведьмах» воображение. А чтобы у читателя совсем рассеялись сомнения в достоверности описанных событий, Воейков сообщает «в эпилоге», что бабушкин клад впоследствии нашелся «при пересадке яблони» и состоял он из «пяти сот крестовиков и тысячи рублей копеечками».
В 1828 году выходит первая книга Погорельского «Двойник, или Мои вечера в Малороссии». Это цикл из четырех повестей. И опять открытие. В обрамлении авторских рассуждений и диалогов с персонажем, который именуется Двойником, цикл являет собой первый русский романтический роман. Им Погорельский открывает в литературе жанр «вечеров».
Способ повествования в «Двойнике» такой, как в гофмановских «Серапионовых братьях», но в то же время вполне оригинальный. По вечерам для философских споров собирается не кружок друзей, как у Гофмана, а два собеседника.
И эти двое – одно лицо, одно сознание, но рассматривающее мир с разных сторон. Ведь часто случается так, что противоречия в сознании ведут человека к диспуту между сердцем и разумом, инстинктом и рассудком. Главным образом спор идет о человеческой природе. В течение шести вечеров каждый из собеседников рассказывает по две повести. Автор – повести «Изидор и Анюта» и «Лафертовская маковница». Двойник – «Пагубные последствия необузданного воображения» и «Путешествие в дилижансе». При этом Автор скептически отзывается о реалистических рассказах Двойника, считая их маловероятными, а Двойник подвергает сомнению сюжеты с фантастическим элементом, рассказанные Автором.
Автор пытается убедить Двойника в существовании сверхъестественных явлений, а Двойник утверждает, что человек с необузданным воображением сам способен на поступки, как бы выходящие за рамки реального.
Также это роман, «в котором отразился век» с его литературными спорами, вкусами и противоборством литературных течений. Примечательно, что включив в цикл «Лафертовскую маковницу», Погорельский сопровождает ее диалогом, который воскрешает в памяти его ироничные петербургские антикритики: «... напрасно, однако ж, вы не прибавили развязки», – говорит Двойник. – Иной в самом деле подумает, что Машина бабушка была колдунья. – Для суеверных людей развязок не напасешься, – отвечал я».
«Двойник» с его сложным переплетением в двух временных планах разнообразных сюжетов, не был до конца понят современниками. Одни видели в нем лишь «крайность своенравной и даже необузданной фантазии», другие были уверены, что автор имел желание передать читателю «разные поверья, темные слухи и суеверные рассказы о необычных происшествиях». Лишь прошедшие годы помогли оценить это произведение по достоинству. «Двойник» навсегда останется не только замечательным памятником допущкинской литературы, но и произведением, в котором на русской почве дали ростки романтические тенденции, обусловившие появление фантастического реализма Пушкина и Гоголя, Достоевского и Щедрина, Лескова и других русских писателей.
Сказку «Черная курица» в 1829 г. Погорельский пишет специально для племянника Алеши Толстого.
История мальчика Алеши и его наставника Чернушки – нравственный урок, смысл которого сохраняется во все времена.
Сказка учит: надежно только то, что дается трудом.
Погорельский назвал «Черную курицу» волшебной повестью для детей, но существует версия, что это «мемуары в виде волшебной сказки». Действительно, повествование от первого лица с большим количеством бытовых и исторических подробностей наводит на эту мысль. Возможно, что жизнь в пансионе – реальный факт биографии Перовского (нам это неизвестно), а волшебный сюжет навеян литературными впечатлениями. Сам автор препятствует реалистической трактовке сюжета. Он уничтожает в повести границы между реальным и фантастическим: «конопляное семечко», дарованное Алеше подземными жителями, переходит из сказочного мира в действительность и сохраняет все свои волшебные свойства.
Интерес Погорельского к «скрытым сторонам жизни», таинственному и волшебному был своего рода данью времени и вкусам публики.
Подлинный успех приносит Погорельскому произведение совсем в другом роде – роман «Монастырка». В отличие от других его созданий оно отмечено «живостью картин, верностью описаний, счастливо схваченными чертами нравов малороссийских», – писала «Литературная газета».
Из-за нездоровья автора «Монастырка» писалась в два приема и публиковалась с разрывом в три года: В 1830 и 1833 гг.
В сюжете романа нет ничего, что бы указывало на прежние увлечения автора. Это непритязательно рассказанная история юной воспитанницы Смольного монастыря Анюты Орленко. Окончив курс и вернувшись на родину, она попадает в обстоятельства, которые противоречат ее идеальным представлениям о жизни, и по мере сил противодействует им. Некоторая нарочитость сюжета не помешала Погорельскому вести повествование о событиях в романе как о вполне реальных и характеры изобразить с психологической достоверностью.
Споры о "Монастырке"
Монастырка – в то время вызвала общественное бурление не меньше, чем современные обсуждения различных произведений или фильмов в Интернете (вспомните недавнюю весеннюю дискуссию по поводу фильма «Мастер и Маргарита» режиссера М. Локшина).
Представляя первый том романа в «Литературной газете», П.А. Вяземский писал: «Вот настоящий и, вероятно, первый у нас роман нравов». (для примера, романом нравов можно считать книгу Джейн Остин «Гордость и предубеждение»).
Эта оценка вызвала бурю журнальных толков. Ведь «пальма первенства» за создание нравоописательного романа уже была вручена Ф.В. Булгарину за роман «Иван Выжигин». Появившись в свет на год ранее «Монастырки», «Иван Выжигин» утолил собой читательский голод и принес автору немалый успех. Изготовленный по рецептам западноевропейской литературной кухни, он напоминал собой плутовской роман, но с той разницей, что прославлял не жизнеспособность героя, а обрисовывал его столкновения с персонифицированными пороками и добродетелями.
Русская литература уже нуждалась в другом герое, способном мыслить и действовать в условиях, порожденных социальным или нравственно-психологическим конфликтом.
Вяземский выступил от лица писателей пушкинского круга, выгодно отличив «Монастырку» от «Ивана Выжигина», он писал далее о достоинствах романа: все лица «у вас на примете: вы их разглядели..», «язык и слог его» отвечают «требованиям природы и искусства».
Сопоставления Вяземского, особенно по части слога, больно задели Булгарина. Он стал отстаивать свои интересы приемом, характерным для «литературной улицы». В его отзыве о «Монастырке» в журнале «Северная пчела» сделана попытка принизить значение романа, отнести его к числу посредственных, но «милых» произведений, в которых «не должно искать ни великих истин, ни сильных характеров, ни резких сцен, ни поэтических порывов».
Наряду с этим Булгариным высказываются вынужденные похвалы за живость изложения и безупречность литературного слога. Верный себе Булгарин делает в адрес автора «Монастырки» также ряд выпадов личного характера. Последнее – в духе его жалобы о гонениях со стороны влиятельных при дворе Жуковского и Перовского.
После этой перепалки началось целое журнальное сражение. Пушкинское окружение, взявшее на себя роль защитника «Монастырки», подкрепило свои позиции высказываниями Сомова в журнале "Северные цветы" на 1831 год и в «Обозрении российской словесности» за вторую половину 1829 и первую половину 1830 года с параллельным разбором романов Погорельского и Булгарина. И опять сравнение не в пользу Булгарина. Критик считает, что Булгарин «пишет как иностранец, который постиг механизм русского языка», и, напротив, Погорельский восхищает его своим знанием русской натуры и условий.
Московские журналы были менее единодушны. Оценивая «Монастырку» в целом как «приятное литературное явление», упрекали Погорельского за карикатурное изображение малороссийского помещичьего быта, а также во всех лицах романа видели «...портреты, верно списанные с природы, довольно одушевленные, но, к сожалению, довольно мелочные». Такая критика отчасти перекликалась с булгаринской оценкой романа как незначительного произведения.
Вполне вероятно, что это был продуманный выпад так называемой «мещанской» литературы против «литературных аристократов», которые группировались вокруг «Литературной газеты» Дельвига.
Журнальные споры 1830-х годов рассудил со свойственной ему основательностью Н.Г. Чернышевский. Он выделил «Монастырку» из потока литературной продукции, сказав, что мы «решительно не найдем из тогдашних «нравоописательных» романов ни одного, который бы равнялся «Монастырке» в художественном отношении».
Тем самым критическая литературная мысль возвратилась к оценке романа, данной ему в самом начале П.А. Вяземским.
В короткой литературной жизни Антония Погорельского «Монастырка» стала его последним произведением, его «лебединой песней». После публикации первого тома романа в 1830 году чиновник А.А. Перовский вновь уходит в отставку, чтобы не делить себя между литературой и служебными обязанностями.
Последние годы жизни писателя отмечены общением с Пушкиным и его кругом. Сохранилась картина «Суббота у Жуковского» с изображением Перовского, Пушкина, Крылова и других лиц. Отношения сложились близкие, с обращением на «ты» и полным доверием. Перовский в курсе всех полемических выступлений Пушкина и сам отсылает ему для чтения главы второй части «Монастырки».
Таков литературной портрет писателя Антония Погорельского. Он был одним из самых блестящих, разносторонне одаренных людей своего времени, что и определило его причастность к большим историческим и литературным событиям эпохи. Именно его произведения отразили в себе общие перемены в литературном сознании эпохи и оказались наиболее перспективны с точки зрения всего последующего развития русской литературы.