Вспомнилось мне случаем чему нас учили в советское время. Вообще-то я на инженера-механика учился, сопромат там, планы скоростей, термех, но ведь не только это, была еще марксистко-ленинская философия (так ли предмет назывался?) это на последних курсах кажется было. Помню даже как экзамен по научному коммунизму сдавал. Звучит эдак знаете ли фундаментально, основательно так, а на деле это вот что, заходишь в кабинет (или это аудиторией называлось?) там длинный стол за которым сидят старые пер...большевики солидного вида в галстуках. Запомнилось, что спрашивали даже не по билетам, а чего в газетах пишут. Или я забыл, были наверное и билеты, а про газеты уже дополнительно. А газетки-то я граждане почитывал и не подловить меня было чего там Эрих Хонеккер или скажем Мария ди Лурдиш Пинтасилгу (Ну чего вы смеётесь? Как же это вам не ай-яй-яй! Как дети право!)
Тут годы надо упомянуть иначе непонятно будет, я учился 1977-82 г.г. Да-с, весьма много лет минуло, людей ушло, жизнь поменялась. Ну а тогда, что тогда - сдал молодец, иди пей пиво. Не, ну а чё? В брежневские времена много хорошего было.
Да времени много прошло, изменений до...много в общем. Десакрализация Ленина, для меня это конец восьмидесятых, видимо под влиянием в частности воспоминаний его соратника Валентинова, как он Ильичу в эмиграции мебель на тележке перевозил вместо бельгийской лошади, а Ильич «не замечал» крайней неловкости ситуации. Отвратило ли тогда тов. Валентинова от дела освобождения пролетариата? Перечитывать надо, а чота лень. Для меня это «пронзительная» характеристика человека, ну а особо «твердокаменные» ленинцы оправдают как-нибудь. Ерунда мол, не парься, или гнида ты, клеветник, либераст гнилой! Ну что тут скажешь? Да чихал я на вас с высокой колокольни.
Уместно тут вспомнить и личную историю. Почему уместно? В общем какая-то перекличка времён наблюдается. Место действия — ближнее подмосковье, посёлок ДРСУ-1, время действия — олимпийский восьмидесятый год, студенческая практика.
Чем занимались? Возили вдоль дороги деревья пилить двуручной пилой (тяжёлая работа), на асфальтовой установке был, чего делал не помню, песок кидал, может щебень, не вспомнить уже, трубу на доме разбирали, сарай старый, много чего. И вот дорогие друзья, в один расчудесный день, меня изымают из дружного студенческого коллектива поработать так сказать на даче у какого-то начальника. Какого? Да хрен его знает! Туда-то аж по барски на ЗИЛе-130, самосвал со скруглённым кузовом — помните небось такой? Ну привезли меня значит, и пошла великая пахота, не постесняюсь этого слова. По 800 что ли штук красного кирпича привозил и вываливал, а я на тачке, на тачке возил и укладывал. Я стройбатовцем в армии был, и к тому времени еще не отошло умение кирпич быстро «харить». Ну обед был, не побрезговали они меня за свой стол посадить. Еда вроде сытная была, картошка с мясом кажется. Ну и вот среди прочего начальнику вздумалось побасенку озвучить, как раньше батраков нанимали - садили за стол и смотрели как ест, если часто ложкой мечет, то хороший работник, а если наоборот то нехорош. Ну в общем, что-то похожее на выбор скота. Сын его помнится покорёбнулся — пап, ты чё? Ну в общем к чему это, ну неловкость, ну сделай вид, что не заметил, так я и не «заметил», а это к вопросу о социальном равенстве. Сидишь значит, культурничаешь, не чавкаешь, а плюха-то всё равно прилетит, хотя бы и невольная. Как там у Салтыкова-Щедрина -
Щука разинула рот от удивления. Машинально потянула она воду и, вовсе не желая проглотить карася, проглотила его.
А переадресую-ка я эту плюху нынешним «за сицилизьм и равенство», вы там помусольте её со всех сторон, особенно в разрезе марксистко-ленинской теории будет интересно. Вы ведь шибко умные, не?
Навозился, натаскался я в тот день досыти. Кирпич несколько рейсов (не помню, не буду говорить сколько), под конец листы фанеры, рулоны стекловаты, опаршивелся от пыли стекловатной. О чирике (10 руб.) думал, а оценивая объём работы даже и 15 руб. допускал (эва губищу-то раскатал, аж до самой Кандалакши!) Ну всё же кончился этот многотрудный день, наломался знатно, глянь, а двери-то все закрыты! Какая-то бабка из какой-то двери высовывается, на тебе сынок три рубля, а «они» все уехали. Ой как неловко-то! Как с говном! Ну сажусь в кабину обратно ехать, водитель -а тебе сколько дали? С горечью — три рубля, (долго и непереводимо) и в Кремле такие же … сидят. Сует мне из своих пять рублей. Еще одна невыносимая неловкость! Ну так настойчиво, с применением столь внушительных идеоматизмов, что лучше было взять.
Удивляют (это неточное слово) люди которые из времён СССР вынесли одни только благостные воспоминания. С большой долей вероятности они либо глупы как пробки, либо фальшивы даже сами с собой.
А еще есть у меня фрагментарные детские воспоминания. Вот например — бескрайнее (ну, ладно, просто большое) снежное поле, лес где-то на его краю, я на лыжах, удовольствие, дышишь всей грудью, потом домой, а приехал ширинку сами знаете для чего, нет возможности расстегнуть — пальцы не слушаются, замёрзли. Замок железный на сарае зачем-то лизнул или просто языком коснулся. Слюни пускаю, авось да отцепится, отчаяние помочь некому, решаюсь дёрнуться, больно, но ничего, обошлось. Зима, стою на горке почему-то один (обычно там было много малолеток). Наверное прокатился на санках раз-другой. И вдруг из ниоткуда пронзает меня мысль со всей трагичностью (не побоюсь этого слова), что вот я скоро вырасту и не будет, уйдет от меня интерес на санках кататься. Какая-то внешняя мысль, не изнутри, до сих пор её помню.
Лето, на поле сидим, парень какой-то взрослый для нас, льёт воду в дырку в земле. Из другой что ли дырки вылезает толстый суслик, парень бьёт его насмерть сапогом. Мы, мелкота, в состоянии испуганного оцепенения, ведь и нас так можно! Парень произносит речь о вреде сусликов для сельского хозяйства. Уже в наше время узнаю, что была тогда такая кампания, и деньги за сусликов платили. Раннее столкновение с человеческой фальшью, для денег ведь наловчился убивать, а не ради пользы для сельского хозяйства. Лето, я на дне пруда, иду сопротивление воды большое, передо мной крутой берег, выше моего роста, не выбраться. Для меня тогдашнего взрослая тётка, но наверное всё-таки девчонка вытаскивает меня на берег. Падаю без сил, изо рта вода, но ничего быстро отхожу. Старьёвщик на телеге с лошадью приезжал в посёлок с очень соблазнительными, лакированными, яркими игрушками. Но ему надо было тряпки килограммами сдавать, у него безмен вроде был, где ж их взять?
Инвалид жил с машиной инвалидкой (тогда название моргуновка к ней еще не прилипло). Она громко тарахтела и очень дымила мотоциклетным дымом, он её набивал мелкими и катал по посёлку. У него были сыновья уголовники, тех мы боялись. Тоська у них была моего возраста, мы с ней дружили. Она обо мне заботилась и мазала кошачьи царапины мне на руках вазелином. Кстати, не могу не вспомнить, тогда и слово «мазелин» было в ходу. Пистолетики с пистонами, пах-пах, я тебя убил, падай! Ещё одно воспоминание. Ранняя весна, с крыши сарая падают капли, в ярком синем небе летит самолёт Ан-2. Воздух, особенный, весенний. К стене сарая прислонена крышка от электродвигателя которая крыльчатку закрывает. И вдруг я «догадываюсь», вот же она главная деталь самолета! Значит можно будет, ну вот чуть-чуть только, по воздуху летать. Ах как славно! Ах как хорошо-то!
Ах это неизъяснимое, божественное совершенство карманных (то есть ручных на самом деле) фонариков! На самой вершине совершенства без всякого сомнения круглые фонарики с тремя батарейками, в нём все совершенно и лицо корпус никелированный с рифлениями, и рефлектор с тубусным перемещением, и выключатель-ползунок с кнопкой (для моргания что ли?), и крышка с конической пружинкой поджатия батареек. Всё! Немалая магия заключена и в фонариках с квадратной батарейкой. Крышку можно откинуть и долго любоваться (и трогать пальцами) всякие детальки. А вот «жучки» в стороне стояли — ручка уж больно туга.
Машины! Каких только не было; ГАЗ-51, ГАЗ-63 (вездеход надпись на капоте), МАЗ-200 (с буйволом), Колхида. Как волновал запах нагретого масла! А руль! А бибикнуть можно! А на педаль нажать! Трынь-дынь-дынь, дзынь-дзынь, вжу-вжу, и руль воображаемый крутишь! Ну разве не красота? А пылилка? Знаешь ли ты, дорогой мой читатель, какая это радость к машине сзади незаметно пылилку привязать? Машина будет ехать, а за ней пыль столбом, аж до небес. Чу́дно! Но большинство водителей обнаруживали пылилки и отвязывали их с руганью. Но были (их гораздо меньше) и те, которые понимали детские радости и отцепляли пылилку уже где-то за горизонтом событий, далеко в общем.
Богатства! Видел ли ты, дорогой мой читатель, неисчислимые богатства? Да где уж тебе, хмыкну я с пренебрежением, в носе́ у тебя не кругло́. А я вот видел! Куда уж там Скруджу Макдаку или пещерам Семирамиды. Чего там только не было, перечисляю; сияющие зелёным и красным пелра … перламутром аккордеоны, медные трубы и тарелки, лакированные балалайки, радиолы с рядом клавиш и крутилками по бокам. Где же оно было-то, это волшебное место, и как оно называлось? Где было память не сохранила, а называлось кажется промтоварный магазин. Ходили мы туда в основном глазеть-впечатляться. Мелки еще были покупать-то.
Ну и совсем короткие воспоминания — запах сгоревшей картофельной ботвы (участки были перед домами), картошку кажется пекли, и сейчас если донесётся этот запах он как привет из тех лет. Плывущий в тёмном августовском небе яркий спутник (наверное это был американский спутник «Эхо», шар диаметром 30 метров), песни «Куба, любовь моя», «Жил да был черный кот за углом», «Нам бы, нам бы, нам бы пить вино!», похабные частушки про Валентину Терешкову. Кодла, за мной! Игру «Зарница» позднее придумают. Тревожный бубнёж по радио на английском об убийстве президента Кеннеди. Сообщение (уже наше, по-русски),что американская станция «Маринер» пролетела от Марса на расстоянии 60 тысяч километров. Моё удивление — разве можно что-нибудь разглядеть с такого расстояния? В ножички играли, в чижика. Что такое «чижик»? А это палочка обструганная, и по ней надо было так попасть, чтобы она закрутилась, а что дальше, то я извиняюсь начисто забыл (а может и не знал).
Ну вот и всё, надо закругляться. Не сойдётся больше в кучку такое множество факторов, чтобы детские годы именно в таком виде повторились. Будет по другому, с телефонами, и пылилки теперь не привязывают.
Я вот что граждане замышлял-то вначале. Применю-ка я законы диалектики к своим воспоминаниям да немножечко и посмеюсь над ними, позубоскалю. Никто ведь толком не знает каков период обращения у спирали развития, или до каких пор новое является новым не становясь старым? Но нет, ничего у меня не вышло! Неприменимы законы диалектики к таким коротким историческим отрезкам.А впрочем, там и не скрывают — нужна голова повышенной умственности, чтобы их понять эти законы. А если голова как у меня или тебя, дорогой ты мой читатель, то нефик к ним и соваться. Обосрамился, каюсь! (Впрочем мог бы и не признаваться, никто бы не узнал). А те люди которых я тогда знал молодыми и весёлыми сейчас уже умерли и вероятнее всего забыты, а фотографии и книги их на помойку выкинуты. Вот такая жестокая непреложность природы. Чтобы жизнь обновлялась и люди должны умирать и трава и деревья и всё живое. Мёртвых людей больше и кладбища вокруг городов велики. Память о простых людях исчезает быстро, разве только дети помнят своих родителей до своей уже старости. Память о людях выдающихся держится подольше но тоже со временем истончается и угасает. Ну и вроде бы естественной кажется мысль, что человек с делами своими (литературными произведениями, песнями, музыкой, картинами) жёстко, надматериальной какой-то силой привязан к своему времени. Эка открыл!
Времена не выбирают. В них живут и умирают (А.С. Кушнер)
Да, да, таже мысль, я знаю. Я её только расширил и на творчество людей. Ну а как с научными открытиями, математическими закономерностями, техническими изобретениями? Природные, математические закономерности существуют независимо от людей, то есть это большая удача когда человеку удаётся своё имя к природной закономерности пристегнуть. Теорема Пифагора, винт Архимеда, законы Ньютона, Галилей, Эйнштейн эти имена надолго. Насколько надолго мы и вероятно даже те кто после нас не узнаем. Впрочем простые закономерности давно закончились, так что с этим не всё так кучеряво. Технические изобретения? Там имена собственные почти не держатся, быстро отпадают. Впрочем есть исключение — шайба Гровера, или Гровер даже и без шайбы (обычно и так понятно из контекста). Но это видимо из-за фамилии. Редкий случай. Ну а для большинства забвение. Вот как у Ивана Алексеевича Бунина о внезапной смерти. Я выборочно, только пару предложений из «Господина из Сан-Франциско»
Но теперь уже скрывали его от живых — глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм.
...клокотали страшные в своей сосредоточенности силы, передававшиеся в самый киль его, в бесконечно длинное подземелье, в круглый туннель, слабо озаренный электричеством, где медленно, с подавляющей человеческую душу неукоснительностью, вращался в своем маслянистом ложе исполинский вал, точно живое чудовище, протянувшееся в этом туннеле, похожем на жерло.
Вал этот тут конечно не техническая подробность, вал подчёркивает неукоснительность вот чего — умер и сразу оборвались все нити связывающие с жизнью, был богатым клиентом, а стал обременительным грузом. Да и жена с дочерью видимо быстро его забудут. Ничего не поделаешь.
А вот тоже у Бунина, тоска по ушедшим людям, по прошедшей жизни.
А теперь уже и совсем пуста суходольская усадьба. Умерли все помянутые в этой летописи, все соседи, все сверстники их. И порою думаешь: да полно, жили ли и на свете-то они? Только на погостах чувствуешь, что было так; чувствуешь даже жуткую близость к ним. Но и для этого надо сделать усилие, посидеть, подумать над родной могилой, — если только найдешь ее. Стыдно сказать, а нельзя скрыть: могил дедушки, бабушки, Петра Петровича мы не знаем. Знаем только то, что место их — возле алтаря старенькой церкви в селе Черкизове. Зимой туда не проберешься: там по пояс сугробы, из которых торчат редкие кресты и верхушки голых кустов, прутья. В летний день проедешь по жаркой, тихой и пустой деревенской улице, привяжешь лошадь у церковной ограды, за которой темно-зеленой стеной стоят, пекутся в зное елки. За откинутой калиткой, за белой церковью с ржавым куполом — целая роща невысоких ветвистых вязов, ясени, лимов, всюду тень и прохлада. Долго бродишь по кустам, буграм и ямам, покрытым тонкой кладбищенской травой, по каменным плитам, почти ушедшим в землю, пористым от дождей, поросшим черным рассыпчатым мохом... Вот два-три железных памятника. Но чьи они? Так зелено-золотисты стали они, что уже не прочесть надписей на них. Под какими же буграми кости бабушки, дедушки? А бог ведает! Знаешь только одно: вот где-то здесь, близко. И сидишь, думаешь, силясь представить себе всеми забытых Хрущевых. И то бесконечно далеким, то таким близким начинает казаться их время. Тогда говоришь себе:— Это не трудно, не трудно вообразить. Только надо помнить, что вот этот покосившийся золоченый крест в синем летнем небе и при них был тот же... что так же желтела, зрела рожь в полях, пустых и знойных, а здесь была тень, прохлада, кусты... и в кустах этих так же бродила, паслась вот такая же, как эта, старая белая кляча с облезлой зеленоватой холкой и розовыми разбитыми копытами.
Иван Бунин, годы жизни 1870-1953. { Ах ты ж, чертова нумерология! Ну теперь-то уж не развидишь! А вдруг бы и тов. Ленин В.И. вот примерно столько бы прожил? А вдруг бы и хватило его на "простите сограждане, не на ту дорогу занесло. Не приживаются эти "измы", давайте как в других странах". Сослагательное, сослагательное... Молчу, молчу, затыкаюсь.} Талант писательский. Умение вычленять то, что не устаревает. Не только лишь многим это дано. И мы помним и ценим творчество И. Бунина и после нас еще долго будут.
Однако надо закругляться, вон уже и ползунок прокрутки здорово укоротился. Как же это сделать? А вот как, закончу-ка я порнографией пародией на первомайские и ноябрьские лозунги-призывы, какие раньше печатали в центральных и местных газетах.
Молодёжь! Не слушайте старших пер... товарищей! Они вам наплетут в три короба! (Помните о возрастной привычке идеализировать прошлое.)
Молодёжь! Пейте пиво в меру, как завещал Джавахарлал Неру! (Лучше вовсе не пейте, помните о привыкании.)