Алексей Решетов
Лицо в морщинах и темней, чем глина,
Лишь седина, как первый снег, светла.
Наверно, это ожила былина
И на Урал рябиновый пришла.
Искровянив о злые камни ноги,
Она брела под солнцем и во мгле,
И падал снег на волосы в дороге
И не растаял в избяном тепле.
И не слова былина выпускала
Из рукава льняного полотна,
А плакала о ком-то и вздыхала,
Вздыхала, одинешенька-одна.
Девчушка в ярко-розовой косынке
Тогда стояла на моём пути.
Я мог бы из летучей паутинки
Скакалку ей хорошую сплести,
Я мог отдать ей скопленные марки
И крышки папиросных коробков
И для нее, преодолев помарки,
Переписать «Варяг» и «Сулико».
Да что «Варяг»! Я мог в то время смело
С одним портфелем выстоять в борьбе
Пусть только скажет раз ещё «Отелло!»
Мне этот рыжик из седьмого «бе»!
Я помню: часто лампочка мигала,
Ночная птица плакала в лесу.
Я в первый раз: отрёкся от шпаргалок
И написал про «девичью красу».
Я написал о «радостной дороге»,
О «бедном сердце, вспыхнувшем огнём»,
И кончил тем, что с Ленкой «мы пороги
Любые дважды два перешагнём».
А дальше очень просто получилось:
Она стихи неспелые прочла
И на меня всю алгебру косилась,
А в перемену мимо проплыла.
Но вдруг вернулась, за тетрадкой вроде,
Кивнула мне, улыбочкой дразня:
– У Кузьмичихи маки в огороде –
Сорви! И убежала от меня.
У Кузьмичихи маки в огороде.
Как Ленкина косынка – лепестки.
Оса над ними свой движок заводит,
И ветерки летят вперегонки.
У Кузьмичихи в огороде маки.
По листьям капли катятся, дрожа...
Да вот покажет, где зимуют раки,
Старуха, коль не сможешь убежать!
Забор зубаст. Одервенели ноги,
Но и назад отрезаны пути.
Ведь я писал про трудные пороги
Я должен Ленке маки принести!
Давным-давно баклуши било детство,
Махру курило ярую тайком, –
Но разве есть на белом свете средство,
Чтобы забыть о времени таком?!
Я вижу вновь лицо темней, чем глина,
И седину, что, словно снег, светла.
Нет, это не ожившая былина
К нам на Урал рябиновый пришла.
Нет, это, горе горькое оплакав,
Старуха в тесной горенке жила
И огоньки негаснущие маков
На память о сынах своих зажгла.
...Трех сыновей она на фронт послала,
Три ворона накаркали беду.
Тогда три грядки старая вскопала
У стихнувших соседей на виду.
Три грядки серых под весенним небом,
И грядки те напоминали ей
То три кусочка аржаного хлеба,
То три могилки русых сыновей.
…И вот варнак в кепчонке, в грязной майке,
Воспитанный околицей смельчак,
Как вороненок, падает на маки
И вырывает с корнем первый мак!
И над старухой небо почернело,
И губы побелели у неё.
Она сказать, наверное, хотела:
– Не трогай! Это кровное мое!
Но не сумела вымолвить словечка,
Лишь заскрипело жалобно крылечко...
Всё как в тумане – стены, стол и кружка,
На скатерти примятые цветы,
И, наклонившись надо мной, старушка
Чуть слышно шепчет:
– Боря, милый... ты!?
Мне страшно, а она смеется тихо:
– Я знала... Вот квашонку завела...
Болтают люди, дескать, Кузьмичиха
Без сыновей совсем с ума сошла...
И вдруг она качнулась, резко встала
И выкрикнула хрипло:
– Это ложь!
Устала, парень, ох, как я устала!
А ты похож... на младшего... похож...
Три сына было – каждый слава богу!
Три солнышка – не засветиться им.
Бери – чего уж! Мертвым не помогут.
Бери цветы, они нужней живым...
...Они живым нужней...
Холодный ветер
Хлестал наотмашь по лицу меня,
Когда я нёс цветы святые эти,
Цветы из негасимого огня...
Когда стою у Вечного огня,
Когда читаю имена и даты,
Мне кажется – погибшие солдаты
Чего-то ожидают от меня.
Что ж я скажу им – слабый человек –
Жизнь за меня отдавшим добровольно?
Что я в долгу у них, на вecь свой век?
Что мне пред ними совестно и больно?
Как надо стойко, мужественно жить,
Не поддаваясь злу ни на мгновенье.
Чтоб высшую награду заслужить –
Убитых молчаливое прощенье.