Это не стихи. Это самая жестокая проза в мире.
18-го января мама вошла в дом в стала в двери, прислонилась к косяку и опустив руку с котомкой произнесла одно слово: «Всё!»
Я сидел за нашим большим обеденным дубовым столом лицом к окну, а мой младший брат Сережа спиной к окну и лицом ко мне и к старинному буфету около печки, встроенному в дверной проем в стене, заложенной навсегда после того, как у семьи репрессированного писателя отняли одну комнату и «уплотнили». Бабушка стояла сбоку от стола там где ещё три дня назад стояла кушетка с парализованной Роной. Утром вчера Рону увезли в Первую городскую в Зелёной роще. И вот мама произнесла одно слово: «Всё!»
Спустя 44 года Дашутка трёх лет отроду сочинит песню из двух слов, двух слогов, с одной буквой «е». И выразит всю красоту и мощь и силу подлинной русской Украины. Но мама сказала тогда одно слово и ровно один слог с буквой «ё». Всё! И я сразу понял, что Роны больше нет.
А Рона была для меня всем моим миром. Володя Британишский гениально переведет через десять лет Каммингса: «Кто-то был ЕЁ ТО, то есть весь её мир!» Для меня Рона и была «моё ТО». И теперь её больше не было. Мой мир рухнул. Распался. Исчез. И осталось во мне только одно известное мне тогда слово: «Никогда!»
Смена была вторая и я пошел в школу «на автомате»
Пришел. Сел на свою шестую парту подальше от окна то есть на один стул от.
Нина Игнатьевна начала урок. Урок русского языка. Я сидел не шелохнувшись и смотрел на Нину Игнатьевну. На свой класс. Все серьезно слушали. Нина Игнатьевна серьезно вела урок. А во мне был вакуум. И не не хватало воздуха.
Я не шевелился. Я вдруг осознал, что никто ничего не знает. Но самое страшное я видел, что и святая Нина Игнатьевна абсолютно не понимает!
Не понимает что у меня не горюшко-горе, а просто страшная смертельная пустота внутри. Что у меня больше нет моей Роны. И не только у меня. У всего мира больше нет Роны. И никогда уже больше не будет!
Ровно через пятьдесят один год я вечером обойду Майдан и подойду к каждой палатке, и у входа в каждую произнесу: «Вас всех …!» И уеду навсегда из города, в котором Рона родилась. Покину город, в котором мой дед - писатель познакомился с моей бабушкой. Мой любимый мой родной город Роны и Ольги.
Меня не услышат. То, что я произнёс, начнет сбываться только через восемь лет. А произнес я это, потому что во мне второй раз открылась бездна пустоты.
Первый раз это было на том уроке русского языка в моём классе.
И ясно стало только одно: Она не понимает!
Именно с того дня во мне живёт Она – Ярость!
А тогда я тихо встал, тихо взял портфель и тихо двинулся между парт к доске и повернув направо к выходу из класса.
На вопрос Нины Игнатьевны «Ты куда, Алёша?» я не ответил ни слова. Молча абсолютно отчужденно я вышел из класса и добрался до лестничной клетки, на которой постоял немного. Далее проследовал в раздевалку и бесшумно покинул здание на Пестеревском переулке. Добрёл по Московской, до угла на Ленина 5, и по бульвару продефилировал до площади 1905 года. И вот на этой площади, при виде наших городских Курантов, меня наконец прорвало. Так я не рыдал более никогда в жизни. Близко было в Архангельске в январе 1994-го, но не так. Немного не так. Хотя и трое суток кряду. А там, в январе 1963-его у меня сорвало все тормоза сразу. Ливень слёз душил меня, и я не мог остановиться. Но никто не подошел ко мне и два часа я непрерывно рыдал и смотрел на часы, которые остановились для Роны навсегда.
