(эпизод из жизни тюремного врача)
Назавтра запланирована командировка в одну из зон, которая располагалась недалеко от города и Татьяне нужно было договориться с Германом Афанасьевичем – начальником хирургического отделения, о том, как они будут добираться до колонии. На Татьянины телефонные звонки никто не отвечал, пришлось идти с визитом в хирургию. Татьяна направилась в хирургическое отделение, которое находилось в этом же двухэтажном каменном здании разделённым на две части, в одной из которой располагалась хирургия, в другом – терапия. Хирургическое отделение по площади больше, за счёт длинного, тоже двухэтажного «аппендикса», пристроенного к основному зданию в виде буквы «Г». В этом «аппендиксе» на втором этаже находилась операционная и реанимационная палата, а на первом диагностические кабинеты и гнойная перевязочная. Несмотря на такое близкое соседство терапевтического и хирургических отделений у каждого отделения имелся отдельный вход и свой локальный участок с прогулочным двориком. В локальном участке терапии стояла беседка с деревянным столом и скамейками. Беседка окружена невысокими кустами сирени, цветочными клумбами, среди которых сестра-хозяйка маскировала грядки с луком, редиской и укропом. Зимой ослепительно белое пространство, заваленное снегом, оживлялось фигурой снежной бабы в длинном снежном сарафане и кокошнике. Под руководством Доси кокошник и сарафан украшали разноцветными льдинками, имитирующими самоцветы. Для этого разводились краски в формочках для льда, которые потом замораживались в морозильной камере холодильника, стоявшего в кабинете старшей сестры. «Баба» таким образом превращалась в сказочную Царь-девицу, однако с накрашенными чёрной краской бровями и глазами, с ярким румянцем и большим красным ртом, она больше напоминала Марфушеньку–душеньку из знаменитого фильма «Морозко». Прогулочный дворик терапевтического отделения всегда был в идеальном порядке, чего нельзя было сказать про хирургию. В это осеннее время везде было не весело, но от хирургического пейзажа веяло безнадёгой. Единственная цветочная клумба в середине хирургического дворика сплошь заросла сорняками, прихваченными первыми заморозками.
Татьяна нажала на красную кнопку на калитке, ведущую во владения соседей, и ей расторопно открыли дверь. В нескольких метрах от локального участка хирургии располагался корпус пищеблока. Здесь готовилась пища для всей больницы, которую санитары отделений разносили по лечебным корпусам в специальных флягах. Большое окно заведующего кухней выходило прямо на фасад хирургии.
Было около трёх часов по полудню. В помещениях уже требовалось электрическое освещение и окна хирургического отделения сияли. Операции к этому времени закончились, после чего, как обычно, все доктора собирались в ординаторской. Пили крепкий чай, хохотали, расслабляясь после тяжёлой работы. Из широкой форточки, распахнутой настежь, валил дым как из кочегарки и слышался забористый мат анестезиолога Вовы. Двор был пуст. Татьяна подошла к крыльцу, ведущему в здание, и хотела уже поставить ногу на ступеньку, но в ужасе отпрянула назад. На крыльце лежала огромная, величиной с кошку, мёртвая крыса. Отступив, Татьяна поскользнулась, нелепо замахала руками, чтобы удержать равновесие и не упасть. Вид, конечно, был комичный, но не настолько, чтобы показывать на неё пальцем и хохотать во всё горло, как незнакомый мужчина в кухонном окне. В своих хаотичных движениях Татьяна развернулась лицом к кухне и увидела его смеющуюся физиономию. Ей стало обидно и противно одновременно.
- Рыбаков никогда бы не посмел так ржать над женщиной, - почему-то подумала она. - Он, конечно, мог отпустить какую-нибудь колкость, но изящно и не обидно.
Из двери, ведущей в хирургическое отделение, выбежал санитар, схватил крысу за отвратительный розовый хвост и швырнул её в цветочную клумбу. Потом осторожно взял Татьяну за дрожащую руку и сказал укоризненно:
- Татьяна Владимировна! Что же вы такая трусиха. Крыса же дохлая совсем, - приговаривал он и осторожно вёл перепуганную женщину к крыльцу. Потом он открыл перед Татьяной дверь и, глядя на клумбу, сказал гордо:
– Наша Муська эту тварь придушила.
Муська – некрасивая, серая, полосатая кошка, которая жила в хирургии «от сотворения мира» как выражался старший санитар отделения. По всем канонам медицины кошек в хирургическом отделении не должно было быть, но она была. Жила тихо в комнате старшего санитара, иногда сидела в коридоре на подоконнике и мрачно смотрела вокруг. В руки брать себя разрешала только «старшаку», на остальных шипела, а особенно назойливых царапала. При виде начальника отделения Германа Афанасьевича, Муська молнией бросалась с подоконника и растворялась в пространстве. Ночью она исчезала, и как доказательство того, что она не зря пьёт больничное молоко, приносила и оставляла на видном месте задушенных ею мышей, повергая в ужас медицинских сестёр. Иногда Муську на ночь запускали на кухню, где она охотилась на огромных величиной с неё крыс. На кухне был свой «штатный» чёрный кот, который считал ниже своего достоинства заниматься этой грязной работой. Повара считали, что их раскормленный до неприличия Барсик, просто боится крыс и по ночам сидит в кабинете заведующего. В нижней части двери, было сделано отверстие специально для кота. На свою службу Барсик поступил ещё котёнком и отверстие в двери приходилось расширять несколько раз, так как габариты кота увеличивались стремительно. Поговаривали, что у Муськи с Барсиком был роман, в результате которого на белый свет появилось пять чёрных котят с белыми носочками на лапках. Каждые три–четыре месяца Муська исправно приносила потомство несмотря на свой преклонный возраст. Потомство было всегда разное: то серое, то белое, то полосатое, то пятнистое, то пушистое, то гладкошёрстое, но всегда здоровое и красивое. Котов таких разнообразных мастей в больнице не было, и все пришли к выводу, что Муська искала себе ухажёров на свободе. Видимо были у неё тайные тропы через запретку, и лазейки на волю. Умная кошка понимала, что люди способны расправиться с её беззащитными детьми, и поэтому «в свет» из потайного места она выводила котят уже с открытыми глазками и торчащими как морковки хвостиками. Когда очередная порция котят появлялась в отделении, Герман Афанасьевич приходил в ярость.
- Проститутка, - орал он на весь корпус, потом вызывал «на ковёр» старшего санитара, сестру хозяйку, старшую медицинскую сестру отделения, и требовал, чтобы эту «банду» немедленно ликвидировали вместе с мамашей.
- Дом без кота – сирота, - ныл «старшак», но ослушаться не мог.
Узнав, что в хирургии прибавление семейства, разъярённому Герману звонил насмешник Ушаков и поздравлял коллегу с этим событием.
- Горе молодого счастливого отца не поддавалось описанию, - хохотал он, по памяти цитируя знаменитый рассказ Михаила Зощенко «Папаша».
Герман посылал Ушакова очень далеко и бросал трубку. Невролог долго веселился по этому поводу, всем рассказывал, что завидует начальнику хирургического отделения, у которого вся работа крутится только вокруг кошки Муськи и её внебрачного потомства, неприличное название которого (согласно словарю В. Даля) он с удовольствием транслировал.
Однако, котят охотно и быстро разбирали. Осуждённые увозили их с собой по колониям, и никто не понимал, как им удавалось вывезти эти пищащие комочки из больницы. Постепенно страсти угасали и Муська продолжала своё тихое существование до следующего окота.
* * *
В течение нескольких дней после посещения хирургии и встречи с дохлой крысой, Татьяну преследовало какое-то чувство гадливости. Крыса даже однажды ей приснилась. Она сидела на кухне перед окном и смеялась. После этого Татьяна поняла, что дело не в мерзком животном, а в жулике, который издевательски смеялся над ней и показывал на неё пальцем. Вспомнив, наставления Ирки–психолога, что в таких случаях нужно заняться аутотренингом, Татьяна стала повторять себе под нос: я – самая красивая и самая умная.
Бормоча эту мантру, она поднималась на второй этаж в кабинет Натальи Николаевны и Ушакова. Невропатолог сегодня дежурил по больнице, и Татьяна должна была передать ему под наблюдение одного из своих тяжёлых пациентов. В дверях кабинета она столкнулась с человеком в накрахмаленном поварском колпаке, в белом переднике и с подносом в руках. Он почему-то выходил из помещения спиной вперёд. Когда он повернулся к ней лицом, Татьяна тотчас узнала в нём насмешника, хохот которого не давал ей покоя несколько дней. Закрыв дверь, мужчина несколько секунд сохранял слащавую улыбку на лице. Увидев Татьяну, он выпрямил спину, которая до этой минуты изображала холуйский полупоклон и перестал улыбаться. Он сухо поздоровался с Татьяной и гордо прошагал мимо неё, размахивая пластмассовым подносом. Мужчина был маленького роста, с русыми, виднеющимися из-под колпака прямыми волосами и вздёрнутым носом.
- Это кто? - спросила Татьяна, заходя в кабинет. – Он случайно не из Ярославля? Гоголь ещё писал о таких: расторопный ярославский мужик. Ярославская губерния поставляла в столицу лакеев и приказчиков, а этот сильно на лакея смахивает.
- Ну, началось, - пробурчал Ушаков, явно недовольный появлением начальника отделения. Он тоже, как и оперативник Слава Симонов был родом из Ярославской области. Перед невропатологом на его рабочем столе была расстелена белоснежная скатёрка, на которой стояла красивая тарелка с большим куском мяса и гарнира в виде жареной картошки и аппетитного солёного огурчика. Стоял стакан с подстаканником, в котором уже лежал чайный пакетик, а рядом упаковка с кусочками сахара, какие подают в поездах. На краю стола банка с кипятильником и водой, готовой закипеть. Рядом с тарелкой лежали, как и полагалось в приличных домах, нож, вилка, чайная ложка, а на отдельной тарелочке причудливо нарезанные куски белого хлеба.
- Бокала вина не хватает, не так ли сэр, - ехидно сказала Татьяна. - За чей счёт поляна?
- Началось, - угрюмо повторил Ушаков. - То Наташка пилила, теперь ты явилась. Девки, дайте пожрать спокойно! – взмолился он.
- Что это за холуй? – обратилась Татьяна к Наталье Николаевне.
- Что ты, Танечка, - засмеялась Наташа, - Бог послал нам шеф–повара из самого главного ресторана города Риги.
- Ничего не понимаю, Рига уже давно в другом государстве, - удивилась Татьяна.
- Однако, этот товарищ до сих по считает себя рижанином. У него даже погоняло – Бальзам. А бальзам бывает какой? Правильно, Рижский, - сама себе ответила Наташа.
Пока Наталья Николаевна надевала пальто и сапоги, Татьяна рассказала недовольному Ушакову о своём пациенте, на что нужно обратить внимание во время вечернего осмотра, и подруги направились домой. Рабочий день закончился.
- Приятного аппетита, сэр! – не сговариваясь пожелали они невропатологу и засмеявшись такой синхронности, удалились. Закрывая дверь, они услышали, как в кабинете облегчённо вздохнул дежурный доктор.
По дороге домой Наташа рассказала Татьяне всё, что знала о новом поваре, который появился в больнице недавно. Бальзам родился, учился и долгое время жил в Риге и, как он утверждает (сведения проверить невозможно), работал шеф–поваром в центральном ресторане города, который назывался, конечно, «Рига». Жил роскошно, был на короткой ноге с «сильными мира сего», снабжая их деликатесами и закатывая им в вверенном ему государственном учреждении роскошные пиры по всевозможным торжественным датам. Однако, бдительная ОБХСС не дремала, и повар был осуждён за мошенничество, которое и обеспечивало ему шикарную жизнь. «Сильные мира сего» моментально открестились от своего благодетеля, который пошёл по этапу. Дальнейшая судьба шеф-повара, который в колонии получил погоняло Бальзам, терялась на обширных просторах советского ГУЛАГа. В Ригу после освобождения не вернулся, остался в России, где вполне успешно трудился на предприятиях общепита. Благодаря кулинарному техникуму, а затем высшему профессиональному образованию, которое он получил заочно ещё на Родине, а также за счёт способностей и любви к своему ремеслу, он везде быстро приобретал почёт и уважение несмотря на подмоченную репутацию. Через несколько лет схлопотал ещё один небольшой срок. Оказавшись в больнице для осуждённых по поводу нетяжёлого заболевания, Бальзам нашёл подход к вольнонаёмному заведующему пищеблоком, который, конечно, сразу вцепился в квалифицированного работника и устроил его поваром на кухне. После того, как Бальзам приступил к своим обязанностям, качество пищи в больнице значительно улучшилось, что не могло не заметить руководство. Звезда Бальзама достигла своего апогея, когда он угостил какую-то комиссию необыкновенными пончиками и чаем с добавлением трав, которые ему приносил кто-то из сотрудников. Бальзама заметили «в верхах» и он начал снимать с этого «сливки». Его ценила даже оперчасть, и режимная служба, не говоря о начальнике больницы и главном враче.
Из докторов больницы первым, который заслужил внимание Бальзама, был доктор Ушаков, к которому повару пришлось обратиться после того, как он поднял на кухне тяжёлый бачок. Разогнулся с трудом и пошёл на поклон к неврологу заподозрив у себя обострение застарелого радикулита. Доктор, как всегда, без лишних эмоций и разговоров осмотрел пациента, написал целую страницу рекомендаций и отправил в процедурный кабинет, где сделали необходимые инъекции, а в соседнем кабинете выдали на руки таблетки, которые необходимо было принять вечером. Обычно лекарства на руки больным никогда не выдавались. Это же относилось и к пациентам из хозяйственной обслуги, но здесь был особый случай. От госпитализации, которую предложил доктор, Бальзам отказался ввиду того, что без него на кухне «кранты», и он незаменим. Через несколько дней Бальзам зашёл к Ушакову, чтобы поблагодарить доктора за помощь и вручил ему литровую банку солёных помидоров. Помидорки были небольшие, одного размера, изумрудного цвета, а аромат от них шёл такой, что у Натальи Николаевны, которая ещё не обедала и была голодна, закружилась голова. Свою радость от презента Ушаков, который как обычно был с похмелья, не мог скрыть и долго благодарил Бальзама. Наблюдательный и опытный повар сразу понял всю подноготную невролога. Нутром почувствовал, что доктор не каждый день ночует дома, иногда в гараже, где пьянствовал с приятелями, из-за чего ссорился с супругой и часто оставался голодным. А голод, как известно, не тётка, пирожка не подсунет. Вечно голодного Ушакова угощали и Татьяна с Наташей, и дерматолог Ольга, и Дося. Хитроумный повар взял это на вооружение и стал регулярно подкармливать доктора, что по сути являлось преступной связью.
После того, как Татьяна увидела сцену со скатертью-самобранкой в кабинете Ушакова и выходящего задницей вперёд с подобострастной улыбкой повара, она поняла, чем привязал к себе невропатолога хитрый Бальзам. Ушаков, несмотря на ум и врачебный талант, от жизни и от работы получал одни неприятности из-за своего пристрастия к алкоголю. Он никогда не видел такого отношения к себе, которое граничило с обожанием, и растаял. Наталья Николаевна, работающая с Ушаковым в одном кабинете, несколько раз предупреждала невролога, что такая «дружба» с поваром до добра не доведёт. Повар угощает доктора деликатесами не за свой счёт, а за счёт больницы, значит обворовывает спец контингент и об этом, конечно, знает оперчасть. Наталья, которая гораздо дольше работала с жуликами, предупреждала о том, что повар скоро начнёт требовать от доктора ответных действий. К ним может относиться просьба передать на свободу письмо, купить алкоголь или мобильник и принести его в зону, или даже официально назначить наркотики. Ушаков слушал все эти страшилки и только хмыкал, но однажды, когда в очередной раз повар появился в кабинете, Наталья увидела, что Бальзам что-то написал на листе бумаги, который пододвинул к Ушакову. Доктор гневно посмотрел на повара и громко сказал «нет», после чего Бальзам схватил листок, скомкал его и, сверкая глазами вышел из кабинета. От подобострастия и холуйства не осталось и следа. Оскорблённое самолюбие и жажда мести на лице. Наталья сделала вид, что ничего не заметила и продолжала писать в своих многочисленных бумагах. Визиты Бальзама к любимому доктору прекратились.
Однажды, когда Татьяна только закончила приём своих пациентов и собиралась на консультации, раздался осторожный стук в дверь и на пороге появился Бальзам. Белоснежный рабочий костюм отутюжен, светлые волосы подстрижены и тщательно уложены. Взгляд серых глаз, выражение лица, осанка - весь облик демонстрируют достоинство. В руках амбулаторная карта, которую больному на руки давать не разрешалось, а ему дали. Пришёл с жалобами на плохое самочувствие, головные боли, плохой сон. Ничего особенного, но пришлось измерить давление, прослушать и сердце, и лёгкие и живот пальпировать, и задать множество вопросов, и анализы назначить. При беседе Бальзам обдумывал каждое слово, тщательно подбирал выражения, старался произвести наилучшее впечатление.
- Узнал, наверное, что я начальник, небольшой, конечно, но всё-таки… Может пригодиться для зэка, - размышляла Татьяна.
Выписывая направления на анализы, Татьяна думала о том, что как бы не прикидывался Бальзам интеллигентом и как бы не старался он произвести хорошее впечатление, его мелочную сущность она разглядела там - в окне и на выходе из кабинета Ушакова.
Через несколько дней Бальзам явился к Татьяне Владимировне, чтобы узнать результаты обследования. В кабинете присутствовала Наталья Николаевна, с которой они обсуждали план лечения тяжёлого больного, а сейчас просто болтали. Как у всех женщин была у них такая слабость – посплетничать. Обе понимали, что это нехорошо, а Наташа даже каялась на исповеди в празднословии, что является грехом, слава Богу не смертным. Наталья рассказала, что та просьба Бальзама к Ушакову, которую он написал на листке бумаги, была «прокладкой» оперативной части, на которую работал повар. У Наташи был свой надёжный источник для получения подобных сведений. Источник утверждал, что Ушакова проверяли, может ли он пойти на более серьёзное нарушение, чем есть пирожки и солёные помидоры, которыми угощал его Бальзам. Оценив поступок невропатолога, опера простили ему прежние прегрешения в виде мелких подачек от повара.
Появившийся сейчас в кабинете Бальзам мельком взглянул на Наталью Николаевну, и она поняла, что больному с Татьяной предстоит беседа с глазу на глаз. Наталья часто повторяла слова своего знакомого старого священника: и глух, и нем – греха не вем, что в переводе на мирской язык означало - меньше знаешь, крепче спишь. Наталья не собиралась быть свидетелем чужих тайн и собралась уходить, однако, Татьяна попросила её остаться. Она осмотрела пациента, поговорила о повышенном содержании холестерина в крови, которая в его возрасте (к пятидесяти годам) частое явление. Больной задавал много вопросов о своём здоровье, о диете, которую он должен соблюдать о физических нагрузках и т. д. и т. п. Всё говорило о том, что пациент очень серьёзно относится к своему здоровью.
- Слушай, - обратилась к пациенту Наталья Николаевна, которой надоело это переливание из пустого в порожнее, - ты случайно не еврей? Говорят, что евреи обращаются к врачам за год до начала болезни, а русский за неделю до смерти.
- Я – русский, - засмеялся Бальзам, оценив остроту доктора. По всему было видно, что с заболеванием ему всё давно понятно, но хотелось поговорить с этими интересными женщинами (а он навёл о них справки у братвы) на отвлечённые темы, но Татьяна Владимировна не давала ему такой возможности. Она вела себя очень официально и без обиняков объявила, что докторам некогда и визит закончен.
При очередном свидании с Рыбаковым Татьяна рассказала ему о том, как она увидела дохлую крысу, смеющуюся физиономию в окне и что до сих пор не может избавиться от недобрых чувств по отношению к Бальзаму.
- Я, наверное, становлюсь жестокой, не могу простить этому придурку обиды. А он не сделал мне ничего плохого, посмотрел не так и всё… - каялась она перед Женькой.
- Нет, он подленький, смеялся потому, что не знал, что ты имеешь вес в больнице, а теперь пытается наладить отношения, - рассуждал Рыбаков, - а если бы ты была кем-то другим, а не Татьяной Владимировной, плевал бы на тебя и дальше. Я думаю, что он на оперчасть работает, поэтому будь осторожней.
Можно подумать, что мне есть что скрывать от Славы Симонова. Он знает меня и Наташу как облупленных, - возразила Таня.
* * *
Бальзам не прекращал своих попыток втереться в доверие к Татьяне. Часто заходил к ней в кабинет или останавливал на улице, придумывая всевозможные причины, чтобы с ней заговорить. Однажды он пришёл и попросил измерить ему давление, которое оказалось нормальным. Он сидел у стола Татьяны Владимировны и подбирал тему, по которой он может продлить беседу и задержаться у неё в кабинете ещё на какое-то время.
- Доктор, - обратился Бальзам к Татьяне, - в вашем городе есть приличные рестораны? Я через полгода освобождаюсь и хотел бы остаться здесь на Севере, надо работу только подыскать.
- Есть, конечно, только не знаю подойдёт ли это для тебя. У нас не Рига… - нехотя ответила Таня.
Зашла Наташа. Бальзам стал вспоминать о любимом городе, высказался о том, что латыши намного культурней русских. Постепенно он переключился на воспоминания о своей прежней роскошной жизни в Риге, с какими людьми он дружил и прозвучало даже несколько известных фамилий артистов. Он стал чувствовать себя свободней, закинул ногу на ногу, развалился на стуле и всё больше воодушевлялся от нахлынувших воспоминаний. Бальзам называл блюда, которыми потчевал гостей в своём загородном доме, о которых ни Наташа, ни Татьяна никогда даже не слышали. Бальзам разошёлся не на шутку. Татьяна писала дневники в историях болезней и слушала повара вполуха, а Наталья Николаевна была само внимание. Закатив глаза к потолку, Бальзам поведал женщинам, что он смог в период «советского крепостного права», когда выехать за кордон было практически невозможно, несколько раз побывать за границей, в Польше.
- Курица не птица, Польша не заграница, - засмеялась Наташа. Бальзам удивлённо посмотрел в её сторону и продолжал:
- С друзьями я мог себе позволить кальян, запросто мог наполнить ванну шампанским… - заливался Бальзам. Потом, посмотрев с нескрываемым сожалением на изумлённую Наталью Николаевну, и, скользнув взглядом по Татьяне, высокопарно произнёс:
- Вот вы, сидите в этой дыре на мизерной зарплате, считаете свои рубли и думаете, что живёте? А это не жизнь…
- Гордишься, что смог столько наворовать? – наконец не выдержала Наташа. – Есть люди, которые хапнули гораздо больше. Я знаю, чем тебе действительно стоит гордиться… Твой рост 166 см? - зло спросила она. - Да, да 166 см, вон на амбулаторной карте написано. Пушкин и Сталин были такими же маленькими! Быть одного роста с великими людьми – это круто. Правда до Наполеона ты чуть -чуть недотянул, его рост 170 см. – хохотала Наталья Николаевна
Бальзам вскочил со стула, покраснел и как показалось Татьяне встал на цыпочки, чтобы казаться выше. Он с ненавистью смотрел на Наталью Николаевну и, чтобы с достоинством выйти из неприятной для него ситуации, спросил:
- Как же мне лечиться, Татьяна Владимировна, чтобы избежать серьёзных осложнений моего заболевания?
Татьяна удивлённо посмотрела на Бальзама.
- Какого серьёзного заболевания? - не поняла она. - Ах, да, повышенный холестерин. Кури поменьше, не пей крепкий чай, кофе, диету соблюдай, а лекарство я тебе назначила, продолжай принимать.
- Это всё? - удивился Бальзам.
- Ешь хорошо и какай сильно, тогда смерть будет бессильна, - ответила за подругу Наташа. Больной выскочил из кабинета так быстро, что Татьяна Владимировна не успела ничего сказать.
- Ты что хулиганишь? – смеясь отреагировала она на перл Натальи Николаевны.
- Это, между прочим, старинная каталонская пословица. – объяснила Наташа. – В городской больнице была лекция столичного проктолога для докторов. Это единственное, что мой Борис записал из двухчасового сообщения знаменитости, - смеялась она. - Всё остальное давно известно не только в столице, но и в нашей «дыре», как выразился Бальзам о городе, который мы считаем лучшим в мире.
* * *
- Ты не хочешь эту пословицу записать в твою знаменитую тетрадь, - спросил Женька, когда Татьяна рассказала ему о том, как хвастался Бальзам перед женщинами и как поставила его на место Наташа. - Молодец Наталья Николаевна, - восхищался он. – Особенно насчёт роста. Низкорослые мужчины как правило имеют огромный комплекс, и Наталья ударила его в слабое место, правильно. Нашёл чем и, главное, перед кем хвастаться. Люблю я вас, девочки! – приговаривал Рыбаков, обнимая Татьяну. – А если этот трактирщик надумает в нашем городе обосноваться, я с ним обязательно встречусь, - зловеще прошептал он. - Кто обижает моих любимых женщин, обязательно ответит за это.
Вскоре Бальзам перестал мелькать в больнице. Слава Симонов сказал, что повара, несмотря на его профессионализм, пришлось отправить в колонию, а Наталья разузнала, истинные причины, по которым Бальзам лишился тёпленького местечка. Он действительно шпионил за сотрудниками и докладывал об этом в оперативную часть, и, чтобы выслужиться, много врал. Коллектив больницы сложился давно, и все сотрудники были сто раз проверены и оперчастью и самой жизнью. Оперативники были людьми адекватными и не глупыми, поэтому, когда повар, доложил майору Симонову, что Татьяна Владимировна продаёт блатным терапии водку, у Славы было желание дать доносчику в зубы. Через несколько месяцев слухи об этом дошли до Татьяны. Она, конечно, очень расстроилась, долго переживала от такой наглой и гнусной лжи. Однако, мысль, что собственная интуиция её не подвела, и первое впечатление о Бальзаме, которое она получила во дворе хирургии и, которое повар изо всех сил старался улучшить, оказалось верным, её утешала. Как говорится, первое впечатление нельзя произвести дважды.
© Елена Шилова
2024 год, сентябрь