В 1982 году мой Друг уехал на работу в штаб-квартиру ООН. За десять лет он сделал там карьеру.
И каждый раз, приезжая в отпуск, делился информацией, в частности, о деятельности той скрытой силы, что с легкой руки Трампа именуется сегодня «глубинным государством».
И каждый раз, расставаясь, мы обменивались с ним десятками вопросов, чтобы, встретившись через год, друг другу на них ответить – обсуждать их по телефону между Москвой и Нью-Йорком было небезопасно.
Только один раз, уже перед добровольным, несмотря на лестные предложения остаться, возвращением в Союз, мой Друг нарушил это табу, сообщив что «Талькова тут приговорили» и чтобы я его по возможности предупредил об этом.
Что и было сделано в штаб-квартире «Памяти», но Игорь Тальков, как и Владимир Орлов, ничего не хотел слышать ни о тревожных предупреждениях, ни о Шляфмане, ни об альтернативных концертах…
Как я теперь понимаю, он здорово рисковал, мой Друг, делясь информацией, которую я с его согласия использовал в своих публикациях и книгах, - ведь его по ней могли «вычислить».
Он не раз скрытно финансировал издание патриотической литературы.
А в один из отпусков попросил отвести его в «Память».
Оставив где-то во дворах Добрынинской площади оставшийся от отца жёлтый «Жигуль», сняв пиджак и надев чёрные очки, он был представлен Дмитрию Васильеву как «зарубежный иностранец, который интересуется».
Они понравились друг другу. И разговор был более чем содержательным.
Забегая вперед, отмечу, что на том самом желтом «жигулёнке» мы чуть не насильно вывезли из побоища 23 февраля 1992 года на Тверской Сергея Бабурина, чтобы петлистым маршрутом переправить его в безопасное место.
То время было исполнено горькой романтики…
Истомившись от избытка информации, я пошел ва-банк, напечатав на стороне, а именно в газете «Гудок», три статьи: об АНБ (Агентстве национальной безопасности США), «Менахем Бота» (о тайных связях Израиля и ЮАР) и «Выборы в США и деньги сионистов».
Бледный главред «АиФ» Владислав Старков, по просьбе которого еще недавно я ездил с деликатным поручением к его родителям в Ростов-на-Дону, вызвал «на ковёр» и, еле сдерживаясь, чтобы не материться, указал своему вчерашнему любимцу на дверь. Бывшая преподавательница, дочь замнаркома, ставшая к тому времени тёщей, чуть не упала в обморок.
Так как всё это уже было ожидаемо, я легко выскользнул в иное измерение.
«Литературная Россия» стала подлинной отдушиной после чрезмерно политизированных «АиФ». И позволила взглянуть на ситуацию с иного ракурса, сугубо творческим взглядом трогательной, раскованной, но всё же ответственной писательской братии.
Шел 1984 год. Вышедший ранее роман-эссе «Память» Владимира Чивилихина набирал громадную популярность. После солоухинских «Писем из Русского музея» это была книга, поистине взорвавшая тогдашний социум.
Уже вскоре под влиянием именно этой книги стали создаваться одноименные общества. Обстоятельно и объективно эта история изложена Олегом Платоновым в его работе «Золотое время нашей «Памяти».
Мне же вспоминается знаковое событие, состоявшееся 16 апреля 1980 года, когда в переполненном зале Политехнического музея во весь голос зазвучала русская тема.
По прошествии времени тот грандиозный вечер, посвященный 600-летию Куликовской битвы, видится своего рода спусковым крючком великой публичной схватки за честь и достоинство русского народа с его видимыми и тайными недругами.
Вчерашние – что греха таить! – всё-таки космополитичные студентики, мы стояли в проходе с моим другом Сергеем Марковым, только что вернувшись из Гаваны после полугодовой преддипломной практики.
Наши носы были облуплены. В головах носились обрывки испаноязычных песен и милые личики мулаток. Но мы, затаив дыхание, ловили каждое слово выступавших, казавшееся откровением.
Одним из тех, кто задавал тон, был отец Сергея – поэт Алексей Марков, страстный до гневности, беспощадный в изысканных выражениях.
Слова выступавших русских поэтов и писателей – то были Станислав Куняев, Игорь Кобзев, Олег Михайлов, Юрий Кузнецов, Дмитрий Жуков, Олег Волков, Юрий Селезнев, сам Владимир Чивилихин, художники Илья Глазунов, Олег Комов, космонавт Виталий Севастьянов, - ложились прямо в душу.
Эти люди составляли цвет русского патриотического движения того времени.
Осознание собственной русскости поднималось из глубин подсознания и больше никогда не уходило.
Только позднее я узнал, что организаторами вечера были члены группы «Витязи», впоследствии составившие первый Совет «Памяти»: Э. Н. Дьяконов (фактический руководитель «Витязей»), сотрудник архитектурной секции МГО ВООПИК Г. Сальников, слушатель Высшей партшколы ЦК КПСС С.К. Смирнов, слесарь завода «Союз» К. Н. Андреев, заместитель директора конструкторского бюро АСУ А. Г. Гладков, постовой милиционер гостиницы «Россия» В. В. Скрипник и другие…
Писательская среда оказалась благодушной и наивной. Надеяться на то, что в ней найдётся политический лидер, было бесполезно – а многие надеялись.
Но, видимо, это невозможно по определению.
Однако вдохновляющее накачивание в общество русского духа сыграло громадную роль в массовом пробуждении национального чувства.
Многочасовые вечера Солоухина и Распутина, Глазунова и Аполлона Кузьмина, собиравшие многотысячные залы; могучая тройка многотиражных толстых русских журналов – «Наш современник», «Москва» и «Молодая гвардия», - всё это заставляло сердца биться сильнее, и, что главное, синхронно.
Советское безродное народонаселение начинало ощущать себя единым народом, достойным лучшей участи. Хотелось поскорее разгрести завалы собственных ошибок и злокозненного вредительства недругов.
Огромную организующую роль в выявлении и консолидации интеллектуальных сил сыграли тогдашние главреды упомянутых «русских» журналов: Сергей Викулов, Анатолий Иванов и Михаил Алексеев, а также заведующий редакцией «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия» Сергей Лыкошин и подвижник собирательства талантов «до кучи» писатель Пётр Алёшкин.
Подмосковные пансионаты Союза писателей клубились вдохновенным общением. Мы, тогдашние молодые, часами слушали откровения Михаила Лобанова, легендарного литературоведа, сколь ни странным может показаться сегодня это словосочетание; Вадима Кожинова, того же Аполлона Куьмина, многих других старателей русского дела.
То же происходило в редакциях и залах творческих союзов.
Всё это не носило оттенка кабинетных камланий. Напротив. Всё проговоренное и выстраданное тут же выносилось «на улицу», благо и тиражи позволяли оказывать моментальное влияние на массы, и возможность ездить по стране была практически неограниченная. А уж пытливая активность людей просто зашкаливала. Сейчас, глядя на тусклые лица постаревших патриотов и безучастные от «гаджетов» - молодняка, - в это трудно поверить.
Но и заговор, мобилизовавший отнюдь не меньшие силы, к тому же поддерживаемые с самого верха – а именно от второго/первого человека в стране, доказанного позднее агента ЦРУ Александра Яковлева – не дремал.
Он был тщательно продуман. Финансирование его было безгранично. «Хрущевские» волокна предательства уже пронизывали всю властную вертикаль. Предатели действовали с каждым днём всё более нагло и открыто.
В первых числах декабря 1990 г. в Москве завершился учредительный съезд сионистской федерации евреев СССР. Юридического разрешения на проведение этого съезда власти не давали. Это подтвердил вице-президент «ИргунЦиони» («Движение сионистов») А.Мушегян корреспонденту газеты «Советская Россия» (см. газету №276 от 2.12.1990 г.).
Полторы сотни делегатов от ста десяти сионистских организаций из почти
шестидесяти городов СССР собрались в театре «Шолом», чтобы создать у нас в стране организованный очаг сионизма, осужденного в 1975 г. ХХХ сессией Генеральной Ассамблеи ООН как формы расизма и расовой дискриминации. О набиравшем силу сионизме СМИ молчали, а любая русская организация тут же объявлялась организацией русских фашистов.
Засылая провокаторов в «Память» и другие патриотические организации, в чем признался (может, и врал – И.Д.) один из руководителей Союза еврейской молодежи имени
Иосифа Трумпельда («Бейтар») Виктор Бас (см. газету «Советская Россия»
№281 от 8.12.1990 г.), сионисты помогали раздувать легенду о русском фашизме, о наличии антисемитизма в СССР, продолжали разносить по миру миф о преследовании евреев в СССР.
Сионизм трактовался как безобидное стремление евреев собраться под одну крышу.
Начало этому положил ни кто иной, как А.Н. Яковлев.
В информационном бюллетене «Слово “Науки”» от 17 февраля 1989 г. в передовой статье «Откровенно, по-партийному» описывалась встреча А.Н.Яковлева партийно-хозяйственным активом Черемушкинского района Москвы.
Марксист-ленинец был откровенен.
«Относительно сионизма, - со свойственной ему деланной раздумчивостью начал он. - Есть ведь сионизм религиозный, и, я думаю, он может иметь право на существование… Если говорить о религиозном сионизме, то как к любой традиции, к нему надо отнестись с уважением. …Есть сионизм политический, и отрицать этого нельзя».
«Так вот легко, - комментировал это программное выступление Е. Щекатихин в статье «Безобидный” сионизм» (газета «Память» №1 (19), 1991 г.), - мановением властной руки бывший идеологический вождь
КПСС, успевший за годы своего идеологического правления насадить во всех крупнейших редакциях газет и журналов своих апологетов, сворой
набросившихся ныне на партию, армию, КГБ и правоохранительные органы,
сионизм был разделен на политический (его на этой встрече Яковлев тоже
не осудил) и безобидный религиозный. Несмотря на то, что это была
“личная точка зрения”, это высказывание послужило сигналом к созданию
сионистских плацдармов в нашем обществе».
Далее события развивались со скоростью смены картинок калейдоскопа.
Уже в феврале 1989 г. в Москве открылись культурно-просветительный центр им. Соломон Михоэлса, ешибота – школа по подготовке раввинов, масонская ложа «Б’най Б’рит». Как грибы, стали вырастать сионистские организации в городах страны: «Хазарат Цион» («Возвращение к Сиону»), «Иргун Циони» («Движение сионистов»), «Бейтар» и т.д., и т.п.
Появилась масса сионистских изданий (в том числе и в Ленинграде, где
партийное издательство Лениздат начало издавать такие сионистские газеты, как «Еврей и перестройка», «Народ мой» и другие). В средства массовой
информации хлынули сионистские проповедники, на экранах телевизоров
замелькали бородатые и безбородые раввины и литераторы, экстрасенсы и
спонсоры, политологи и менеджеры, убеждающие нас в доброте и
безобидности сионизма.
Но куда деться от откровений свода иудаистского сорокакнижия «Шулхан арух», что в переводе на русский – «Накрытый стол»: «Лучшего из гоев убей» или «Имущество гоя – твое имущество»?
«О глубине и необратимости происходящих в Советском Союзе перемен в общественной жизни, о либерализации, демократизации и гласности можно
будет судить по тому, насколько свободны будут советские, международные
и независимые еврейские организации при решении вопроса «быть или не
быть нормальной еврейской жизни», - писал некто Р.Спектор в вышедшем 1989 г. в Австралии многомиллионным тиражом журнале, посвященном открытию в Москве культурно-просветительского центра им. Соломона Михоэлса.
Таким образом, констатировалось, что «либерализация, демократизация и гласность» в понимании апологетов «перестройки» были исключительно синонимами «нормальной еврейской жизни».
Сын Сэма Бронфмана, уехавшего из России в Канаду и сколотившего свое состояние на алкоголе, азартных играх, проституции и наркотиках -руководитель Мирового Еврейского Конгресса (WJC) Эдгар Бронфман вещал в те дни: «Примем этот вызов, представленный нам новой советской политикой! Будем продолжать работу!»
Хорош «вызов»! – фактически на съедение отдавали страну русских. Так что «вызов» в данном контексте означало попросту «не зевай!»
В выступлениях других лидеров сионизма то и дело проскальзывало упоминание о неких обещаниях, данных им Михаилом Горбачевым. Каких именно – не говорилось.
Но «открыл тайну» сам Горбачев, когда в Иерусалиме 15 июня 1992 г., уже после развала Советского Союза, он объявил, что в борьбе между сионизмом и коммунизмом сионизм одержал триумфальную победу, а коммунизм рухнул, потому что на то была воля «самого нашего бога Моисея».
Когда на VII съезде писателей России на трибуну вышел писатель Дмитрий Жуков, отец нынешнего вице-премьера, в своё время «влюбивший» меня в Боровск, и стал зачитывать документ, в котором говорилось о единстве русского народа, собирании русского народа на историческую родину, усилении русских, их повсеместном влиянии и т.д., - зал недоумевал.
Кто-то изрек: «Да это же русский фашизм!» И тогда аристократически величавый, представительный Д.Жуков сказал:
«Извините за маленькую подтасовку. Я зачитал вам резолюцию съезда
сионистов. Только везде по тексту я вставлял вместо слова «евреи» слово
«русские».
Вот такие парадоксы подбрасывала перестроечная жизнь...
Из «Литературной России» пришлось уйти, так как был на «беременном» месте, а зацепиться при ответсеке Науме Лейкине, правившем бал в редакции при хорошем, добрейшем, но практически номинальном главреде Михаиле Колосове, было немыслимо.
Важнейшим преимуществом тогдашней «ЛР» была возможность заказывать в «Ленинке» любые книги и журналы любого времени, вплоть да «золотого века Екатерины». Они приходили буквально на следующий день, и потому о кознях масонов в течение двух веков можно было узнавать из первых рук и прямо на рабочем месте.
В 1986 году я уже работал в журнале «Крестьянка», органе ЦК КПСС с умопомрачительным тиражом в 17 млн. экземпляров. Одна опечатка – и вы получаете до ста тысяч возмущённых писем.
В столовой и в кулуарах «журнального» корпуса «Правды» текущая политика ощущалась кожей. И многие её, этой политики, странности. Будущее угадывалось отнюдь не таким, каким оно виделось в обществе громкоголосых патриотов.
Однажды я попал на редакционную вечеринку. Как самого молодого, меня не очень стеснялись. И я был поражён, что люди в разговорах друг с другом называют Союз «территорией» или «этой страной», весело рассуждают о том, что СССР скоро развалится на части.
Мне было известно о существовании соответствующей директивы 86-90 PL Конгресса США от 1959 года «О разделённых нациях», имевшей целью расчленение СССР. Но тогда казалось, что она имеет скорее академическое значение. Вроде исторического материала для диссертации.
А, надо сказать, КГБ в очередной раз вцепился в меня с настоятельным предложением сотрудничать.
Я тянул время. Слишком многое было неясно. Вплоть до того, а на кого в конечном итоге работает «комитет глубокого бурения».
И я снова пошел ва-банк. На встрече с вербовщиком рассказал об услышанном на той вечеринке. После этого, считал я, обязательно должно что-то произойти. С «кротами» или со мной.
Сначала статьи вдруг стали «тормозиться» на уровне гранок, хотя все четыре годы работы были до того безоблачны, а только что меня объявили лауреатом года.
Прознав, что руководство журнала несанкционированно общается с сенатором Эдвардом Кеннеди, совершенно продавшемся Сиону после того, как дал ложные показания касательно убийства своего племянника Джона Кеннеди-младшего, имевшего в свои 30 лет все шансы на президентство, написал и сдал статью о давешних американских планах бомбардировки советских городов и о черчилиевском плане «Немыслимое» («Unthinkable»).
Помню, за гранки получил половину гонорара – 75 рублей…
Главная редактриса, будущий член ЦК КПСС и даже Политбюро ЦК КПСС (единственная женщина) Галина Семёнова вызвала к себе и ледяным тоном предложила уйти по причине… профнепригодности.
- Надеюсь, «Крестьянка» была для тебя не самым плохим периодом в жизни. Надеюсь на твою скромность, - сурово заключила советско-антисоветская гранд-дама.
Я всё понял. «Гебешник» больше не появлялся.
Во время августовского путча Горбачева 1991 г. Галина Владимировна была одним из немногих членов высшего партийного руководства, кто отказался признавать власть ГКЧП. Михаил «Меченый» даже удостоил её персональной похвалы в своих мемуарах. Видно, высокого полёта была птица (скончалась в 2017 в возрасте 80-ти лет).
На улице, где я очутился, шёл 1988 год.
Зато ясность установилась замечательная.
- Чуешь, как всех сталкивают лбами? – спросил работавший в «Огоньке» однокурсник, отчаянно смелый журналист Михаил Корчагин, которому в разгар «катастройки» устроили смертельную аварию.
- Да, и мы теперь с тобой как бы заклятые враги! – ответил я, потому что по протекции неброского, но деятельного по сей день Леонида Васильевича Ханбекова, был приглашен в один из последних бастионов в СМИ, отстаивавших, согласно присяге, СССР – «Советскую Россию».
Долгожданный запах борьбы резко ударил в ноздри.
Главный редактор, напечатав переданные тексты, взял принципиально беспартийного спецкором в орган ЦК КПСС не глядя.
Непосредственным начальником моим стал заведующий отделом культуры Юрий Александрович Черепанов, матёрый театрал и киношник, открывший мне многие тайны этого странноватого мирка. Слушая Юрия Александровича, седовласого, вальяжно курящего свою неизменную трубку, я мысленно благодарил Бога за то, что в своё время не поступил в театральное училище и не стал лицедеем в инородческом театре.
Занимаясь памятниками истории и культуры, с новой стороны увидел практически натуральные подкопы под русский мир и русский дух.
Вредительская реставрация, гонения на подвижников, подлоги, примитивное воровство, - и, как говаривал Сталин, «у каждой ошибки были имя, фамилия и отчество». И они, как правило, были очень характерными.
Народ к нам валил валом. Тот факт, что ежедневно можно было «выстреливать» статьями, очерками, интервью, да ещё и 5-миллионным тиражом, окрылял. О такой действенности можно было только мечтать.
Но и по «Савраске» «стреляли» не по-детски. Причем со Старой площади, порой посредством уже жирующих на грантах либеральных изданий и телеканалов, а иной раз и прямо.
Выходит статья. Главному с поздравлениями звонит Предсовмина Николай Рыжков. И тут же «на ковёр» вызывает мрачный карлик, курирующий все СМИ, - Александр Яковлев, еще в далёком 1972 году опубликовавший в «Литгазете» погромно-программную статью «Против антиисторизма». Она была настолько антирусской, что даже муж Виктории Гольдберг, толерантный Брежнев, вынужден был отослать нетерпеливого бульдога послом в Канаду.
Отдел культуры был относительно неполитизированным, и потому имел возможность прощупывать настроения в самых разных сферах общественной жизни, особо этого не афишируя.
Юрий Черепанов, несмотря на внешнюю вальяжность, был давний борец за русскую идею во всех её проявлениях, за что не раз бывал гоним.
Ему принадлежала идея направить меня на переговоры с заведующим кафедрой культуры Московской высшей партийной школы Эдуардом Федоровичем Володиным на предмет его перехода в «Советскую Россию» в качестве политического обозревателя.
И он без колебаний перешел из тихой гавани ВПШ на передовую, под риски и канонаду яковлевских СМИ.
Вскоре в его кабинете я впервые увидел Геннадия Зюганова. Он слушал Эдуарда Федоровича с нескрываемым почтением…
Э.Ф.Володин был человеком рыцарской чести, и шел на бой с открытым забралом. В 1990 году стал председателем «Координационного Совета народно-патриотических организаций России». Осенью того же 1990 года Володин добровольно уступил председательский пост Г. А. Зюганову (ещё не генсеку КПРФ), став его заместителем. Являлся одним из основателей Фонда Славянской письменности и культуры, Товарищества русских художников, Фонда восстановления Храма Христа Спасителя.
Мне выпала честь дружить с этим замечательным человеком.
На духоподъёмной волне того времени в Борисоглебском районе Ярославской области стихийно сложилась своеобразная община. Будущий депутат Госдумы Анатолий Грешневиков «сосватал» нам с Володей Мартышиным, журналистом журнала «Москва», могучую избу в деревне Старово-Смолино. (Позднее он «выделился» и открыл ставшую заслуженно знаменитой школу в селе Ивановское).
Я водрузил на избу имперский флаг, надел косоворотку, написал повесть-эссе «В поисках кощеевой иглы», опубликованную газете «Советский патриот» Борисом Земцовым, в мюнхенском «Вече», и удостоенную похвалы Валентина Распутина. И зазвал в эти благословенные края Эдуарда Федоровича, Сергея Лыкошина, Виктора Тростникова, Станислава Королёва.
«Голос Америки», прознав о концентрации патриотов-интеллектуалов, можно сказать, тогдашних властителй дум, назвал тихий Борисоглебск «плацдармом русских фашистов». У маразма нет границ…
Поначалу, заезжая на сезон, мы нанимали одну машину для вещей, которая развозила их по «фазендам», а потом долго обменивались перепутанными коробками.
Мой маленький сын Алёшенька называл Володина «Ягуард Фёдорович», а профессора Королёва – «Слонислав Иванович». Оба очень смеялись. Сынок не понимал, почему…
Этот светлый человек скоропостижно скончался в 2001 году, тяжко переживая великое горе – потерю единственной дочери. Сергей Бабурин сказал на панихиде памяти Э.Ф.Володина: «Я глубоко признателен, что он был одним из инициаторов создания и учредителем Российского общенародного союза, других организаций, которые пытались остановить надвигающийся хаос, собрать и сохранить страну, формируя альтернативную народную политику…»
Виктор Николаевич Тростников, религиозный философ, волевой и мудрый человек, ушедший на 90-м году жизни в 2017 году, в последние годы стал заниматься философией истории. «Путь России в XX столетии», «Бог в русской истории», «Православная цивилизация», «Россия земная и небесная», «Быть русскими — наша судьба» — это лишь часть из ряда его книг, посвященных проблеме. Последняя из вышедших книг посвящена духовной трагедии современной западной цивилизации: «Имея жизнь, вернулись к смерти»…»
Большая часть этих работ создавалась в Борисоглебске, в уютном доме на берегу чистой речки под названием Устье, неподалеку от могучих стен местного Кремля.
Душа его так прикипела к этой земле, что и похоронить себя Виктор Николаевич завещал именно здесь…
Это были непростые, очень сильные и самодостаточные люди. Они сходились трудно, и порой получалось так, что именно на меня, как самого молодого, они по умолчанию возлагали миссию по «сглаживанию углов». Это было и лестно, и забавно…
Именно как к «переговорщику» обратился ко мне Юрий Черепанов, предложив на этот раз познакомиться с «Памятью» Д.Д.Васильева.
8.
«Димдимыч», как его именовал ближний круг, уже гремел по всей Москве, доводя людей до слёз праведного гнева своими рассказами о «России, которую мы потеряли». Я бывал на его выступлениях, но лично мы знакомы ещё не были.
Послать беспартийного, а значит, считай, свободного корреспондента в «логово мракобесия», по терминологии звереющих день ото дня либералов, показалось мне отличной идеей.
Задачей было наладить взаимосвязь, чтобы хотя бы косвенно, исподволь (прямо не дали бы) пропагандировать идеи, которые озвучивал Васильев. А по мере надобности и возможности – защищать «Память» от нападок общего врага. Смутная активизировавшаяся громада последнего, инфернальный ужас его, объединяли и советских государственников, и, по выражению перекошенного от ненависти академика Шаталина, «монархо-фашистов».
В виду столь очевидной и страшной угрозы искать противоречия в такой позиции совсем не хотелось. Она казалась странно-органичной. Всё шло «до кучи», и любые сомнения по первости отбрасывались ради консолидации русских сил, пусть даже разнородных.
Казалось естественным и приемлемым, что чин из ВПШ становится православным философом, а матерые и насквозь партийные писатели стоя, поют хором в ресторане «Боже, Царя храни!»
Да и мы, недавние студенты идеологичнейшего факультета, стоящие у бассейна «Москва» с требованием восстановить Храм Христа Спасителя, были совершенно искренни – мамой клянусь, как говорится, как пить дать, отсохни у меня язык, не сойти мне с этого места, зуб даю, век свободы не видать, кровь из носу, не я буду.
Не могло это быть «заказом КГБ», как вещали позже и вещают ныне многие толкователи давешних метаморфоз.
Сколько раз приходилось быть свидетелем и участником горячих столкновений между рьяными, казалось бы, коммунистами, и взявшимися откуда ни возьмись в редакциях партийных же газет и журналов православными фундаменталистами.
Но, поругавшись, как правило, приходили к компромиссам. Если были искренне русскими, то понимали свое «неполное совершенство» во взятой на себя миссии. Понимали, что в данный исторический момент решаются вопросы более громадные и судьбоносные, чем стремление во что бы то ни стало «быть святее папы».
Так в крестьянской общине враз затихали споры, и стороннему наблюдателю было непонятно, почему люди, только что готовые, казалось бы, поубивать друг друга, вдруг договорились, утихли, и идут друг с другом чуть ли не в обнимку.
«Свой своего» всегда поймёт, свой своему всегда уступит.
А с «чужим» спорить бесполезно. Он не за истину борется, а против тебя как такового. Ему не правды надо, а твоей погибели…
«Задачи, которые поначалу ставило перед собой общество «Память», были благородными и, по тем временам, очень смелыми, - подчёркивает современный исследователь Эдуард Соломкин. - Общество восстанавливало данные о разрушенных храмах, каковых только в Москве можно было насчитать не менее 300, а по России - десятки тысяч. Члены общества исследовали старые, заброшенные кладбища, находя могилы выдающихся русских политических, военных и общественных деятелей, чьи имена были сознательно забыты, а могилы - уничтожены, разграблены и осквернены».
Это-то не в последнюю очередь и обратило на себя внимание нашего отдела культуры, ещё способного своими публикациями реально воздействовать на недобросовестных, а то и заведомо вредоносных чиновников.
Так, благодаря инсайдерской информации «Памяти», газете удалось заметно повлиять на успех (вернее, на прекращение сознательного «неуспеха») реставрационных работ в Переславле-Залесском, неподалеку от которого, в деревне Криушкино, располагалась база «Памяти». Наши «конспиративные» встречи на берегу Плещеева озера планировались ДО встреч с чиновниками, и это позволяло с ходу ставить последних в тупик. «Имена и явки» вредителей уже были у меня в кармане.
Сегодня, - констатирует Э.Соломкин, - только библиография печатных газетных и журнальных статей о «Памяти» насчитывает многие сотни наименований.
В истории новейшего национально-патриотического движения «Память» стала основой практически всех последующих движений, организаций и партий русских националистов самого разного толка.
Но только в 2017 году вышла первая книга о «Памяти», написанная с национально - патриотических, а не «разоблачительных» позиций.
Это книга И. Молотова «Чёрная дюжина. Общество смелых», М., Центрполиграф, 2017, 383 с., тиражом в 2 000 экземпляров. (До этого выходила книга «Память» как она есть», М. Дейча и Л. Журавлёва, М., МП Цунами», 192 с.).
Здесь хотелось бы только отметить, что «Память» сыграла огромную роль в формировании «кадрового состава» в русском патриотическом движении, сформировавшегося не со стороны «писательско-художнической», не «сверху» или «сбоку», а непосредственно «снизу». Эти люди внесли свою лепту в формирование взглядов шедших за ними, в том числе и тех, кто станет непосредственным участником последнего Русского Восстания 1993 года.
Вот их далеко не полный перечень: А.П. Баркашов, В. Якушев, Н. Лысенко, А. Р. Штильмарк, А. Иванов – Сухаревский, А. Белов (Поткин), В. Емельянов, Г.Джемаль, А. Дугин, С. Сергеев, А.Аратов, Г. Боровиков, Л. Симонович-Никшич, И.Дёмин, В. И. Скурлатов, А. Турик, В. Корчагин, К. Касимовский, И. Лазаренко, В. Жданов, печально известный К.В. Смирнов – Осташвили, и даже такие, казалось бы, далёкие от них по воззрениям деятели, как Б. Якеменко и К. Фролов.
Это список далеко не исчерпывающий, и говорит лишь об одном – движение «Памяти» всколыхнуло и увлекло людей самых разных взглядов, убеждений и воззрений - единым было только одно объединяющее начало - любовь к России и активная жизненная позиция.
Проявление этих качеств в то время было знаком доблести, ибо «дух эпохи» был пронизан наглеющей на глазах русофобией.
Чего стоит только тот факт, что в Москве несколько (!) раз отменяли вечер «Русская гармонь», требуя убрать из названия слово «русская»!
Да, Эдуард Петрович! А гонения на ансамбль Дмитрия Покровского, даже детский фольклорный ансамбль «Веретёнце», на ансамбль «Боян» под управлением Анатолия Полетаева и камерный хор Владимира Минина, в защиту которого пришлось даже писать специальную статью!
А защищаться русским было запрещено уже тогда!
Э.Соломкин приводит характрный для тех лет пример.
Когда Аполлон Григорьевич Кузьмин впервые употребил термин «русофобия» по отношению к литературному критику В. Оскоцкому, журнал «Наш современник», в котором была напечатана его статья, подвергся санкциям со стороны ЦК КПСС и СП СССР. Были смещены со своих постов заместители главного редактора Ю. Селезнев и В.Устинов.
Появление общества «Память» некоторые связывают с играми КГБ.
Может, в чем-то и правы эти «некоторые». Да только русское дело не может быть управляемо в принципе. А русский человек для ворога непредсказуем.
«Память» набирала популярность в геометрической прогрессии. Её ругали – но ругань со стороны генетически отторгаемых хулителей только способствовала росту авторитета «Памяти» и её лидера Дмитрия Васильева.
Это вызвало вполне искренний испуг власти, которая опять же генетически боялась объединения русского народа на какой-нибудь светлой и красивой национальной идее.
Это немедленно создало бы мощный русский народный фронт наподобие уже созданных фронтов в национальных республиках. Но те-то фронты, уже точно известно, создавались с попустительства Кремля и Лубянки, и были вполне себе управляемы. И созданы, и направляемы они были теми «троцкистскими» партийно-государственными органами, которые затеяли разрушить государства.
Русский же фронт, пусть хоть «православно-сталинистский» (хоть горшком назови) – всегда будет национально-имперским, государствообразующим, как и сам русский народ.
На этой-то почве с Дмитрием Дмитриевичем Васильевым мы сошлись сразу. Он всё уловил с ходу.
Очень понравилось в нем тогда отсутствие спеси и того «суръёзу», который он часто демонстрировал на публике.
- Самое опасное городское животное – это патриот без чувства юмора, - позволил себе заметить я. – Даже Илья Глазунов порой позволяет себе свистнуть «в четыре пальца» перед телекамерами.
- Глазунова я видел примеряющим форму генерала КГБ, - заметил Васильев почему-то обиженным тоном.
Было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.
Много позднее в разговорах с самим Ильей Сергеевичем тот о Васильеве «шутил» (не шутил?) примерно в том же духе. Сегодня разбираться в этом не хочется. Что толку рыться в белье покойников? О них или хорошо, или ничего. И хорошего-то много больше, даже если допустить, что существовало «плохое». Об И.С.Глазунове и говорить нечего. А Васильев в лучшие годы своей общественной деятельности сделал очень и очень много для пробуждения русского самосознания. Пусть это было ретрансляцией идей Ильи Сергеевича, но какой талантливой, какой активной и эффективной! Даже потому хотя бы, что васильевская харизматическая пропаганда русской мысли попортила здоровье многим и многим врагам русского народа.
Сначала «Димдимыч» для конспирации во время больших собраний сажал меня в соседней комнате. Я всё слышал. А потом мы уединялись на кухне и он, как правило, по моей просьбе, развивал ту или иную мысль, советовал прочесть тех или иных авторов, делал прогнозы, давал характеристики.
Васильев был страстным поклонником П.А.Столыпина. Играл его в эпизоде какого-то фильма – портрет «Димдимыча» в образе царского премьер-министра висел в его доме на почетном месте. Вдохновленный, я бросился в архивы. Подготовил к печати избранные речи, написал очерк «Забытый исполин». Но для переиздания в «Роман-газете» попросил сделать отрезвляющую вставку врача-гомеопата, а по совместительству энциклопедиста-самоучку Виктора Митрофановича Острецова, с которым мы в те годы, как мне казалось, сдружились.
Вскоре для размножения материалов «Памяти», и не только их, активнейшим образом был использован редчайший по тем временам громадный ксерокс редакции органа ЦК КПСС. Мужественно прикрывал меня своей спиной, пристально глядя на обитую свинцом дверь, заведующий орготделом редакции Александр Иванович Черняков.
Ксерокс так разогревался, что мы даже зимой открывали окно, а я раздевался до пояса. Поздним вечером к подъезду дома на ул. Правды, 24, подъезжал юный Саша Белов (Поткин) в чёрном мундире, или ещё кто, и забирал чемодан или «коробки из-под ксерокса», набитые готовой продукцией.
Да, наши оппоненты таскали в таких коробках доллары, а мы – Меньшикова, Солоневича, Колемана, Ивана Родионова, Шмакова, Дугласа Рида, Селянинова, Артемия Череп-Спиридовича да издания «Памяти»!
И мы были счастливы. И ни о чем не жалеем!
Деньги всё-таки пахнут…
Васильев понял, что прятать меня больше не стоит. Да и мне терять было нечего: «Жил бы страна родная, и нету других забот!»
На одном из собраний у «Димдимыча» мы познакомились с Баркашовым.
- Руки чешутся по автомату! – признался он сразу.
«Знать бы, в кого стрелять!» - подумалось мне.
От него шла сила, бодрость и целеустремлённость.
Но что-то настораживало.
Наверное, в достаточно сложной среде, создаваемой Васильевым, среде, в которой главным оружием была пропаганда русской идеи ради воскрешения спящих русских людей, воинственный стиль Баркашова показался чрезмерным. Грозил стать подавляющим, нетерпеливо игнорирующим неизбежные подводные камни, которые горазды были сыпать под ноги «бурлакам» - русским патриотам – спецслужбы, Сион и просто неустоявшиеся элементы, коих в то время было пруд пруди.
Слишком многое было неизвестно. Слишком многое нужно было учитывать при принятии решений. Мальчишество, пусть самой благородной пробы – это предсказуемость, которую легко может использовать враг. Нас, простодыр, давно просчитали, все наши реакции, все наши инстинкты и движения души (кроме высшей непредсказуемости, которая проявляется в «часы Х»).
Меч должен быть в умной руке.
- Может, я слишком кабинетен, или даже трусоват? – говорил я тогда ДД.
- Это чистые парни. Силовая составляющая необходима. У противной стороны есть «Бейтар», против которого что, листовками отбиваться? – отвечал ДД, обдавая своим вечно лукаво улыбающимся взглядом.
- У «Памяти» есть боевики? – спросили как-то Васильева.
- На фронте нужны по-боевому настроенные люди, - отвечал он. - Мы все – боевики. Многое зависит от степени наглости тех, кто попрет на нас. Мы готовы защищаться… Мы прищемим хвост мерзости, что пришла нас поработить. Нами уже подготовлена такая волна, что даже если первые цепи падут, десять встанут. Десять падут – сто встанут! Будет стерт всякий, кто окажется на нашем пути. Мы бьемся за свою Родину и победим.
Я ведь не еду в Израиль учить евреев жить, так и нас не учите. Я не позволю никому здесь командовать. Я дворянин и никого над собой не потерплю! Если суждено умереть во имя победы, я умру…
О «Бейтаре», этом объединении молодых погромщиков с шестиконечными звездами на десантно-камуфляжных - но не отечественного пошива - форменках (именно такими видели бейтаровцев, громивших редакции патриотических газет в «расстрельные дни» Октября 93-го), стало известно с 1989 года.
Это - не просто реально существующая, но и юридически зарегистрированная в Минюсте РФ организация. Трудно поверить? Даже в центральных библиотеках имеется справочник, выпущенный в 1993 г. издательством «Культура». Его название: «Объединения культурно-просветительской и культурно-творческой направленности». Так вот, в разделе «Национально-культурные общества г. Москвы» среди прочих еврейских и сионистских обществ мы видим под номером 226 – «Иргун Циони» («Сионистская организация»). Образована в 1989 г. Численность 100 человек». И прочие данные.
А далее за номером 227 черным по белому напечатано следующее:
«Бейтар» (союз молодежи им. Йосефа Трумпельдора) — входит в Иргун Циони. Образован в 1989 г. Численность — 30 чел. Председатель: В. Бас, тел. 194-48-48».
В том же самом издании, между прочим, запечатлены еще 20 (двадцать!) еврейско-сионистских обществ и организаций, действующих в некогда православной русской столице.
Первым идеологом организации сионистских боевиков (впервые явившейся на свет в Риге аж в 1923 году и затем расплодившейся по Европе) был Владимир Жаботинский, «отец-основатель» современного сионизма. «Жестокость» - ключевое слово в его писаниях.
После фактического разгона Комиссии, которая должна была разбирать обстоятельства кровавых событий Октября 93-го, собранные ею материалы (киносъемки, видео- и аудиокассеты, свидетельства очевидцев и участников с обеих сторон) наглухо заперты в недрах «компетентных органов».
Однако «утечки» информации из этих недр происходят. И уже не только оппозиционные органы прессы не раз упоминали о том, что и в разгоне митинга на Смоленской площади, и в избиениях стихийно возникавших демонстраций, в погромах и издевательствах над защитниками Верховного Совета после штурма - всюду участвовали «крепкие ребята» в камуфляже зарубежного производства и с шестиконечными значками, либо - в серо-стальных униформах, но на иврите и на английском говорящие.
Как свидетельствуют очевидцы, в лагерях «Бейтара», в том числе расположенных в Подмосковье, просвещают детей Торой и другими текстами вроде «Кодекса юного сиониста».
- Ну и что, - спросил отец двоих мальчишек, попавших «по линии матери» в один из таких лагерей, - что вы поняли?
А те и отвечают:
- Главное - это уничтожать гоев.
- Кого-кого? - переспросил ошарашенный отец.
Сыновья сначала помялись, а потом вразумили папу:
- Уничтожать всех неевреев…
Сколько вылито грязи на «баркашовцев» и РНЕ, созданное в 1990 году, после выхода «Петровича» из «Памяти»!? Копаться в дрязгах и «поливах» почти 30-летней давности смысла не вижу.
Одно лишь их появление в концертном зале им.П.И.Чайковского в первом ряду во время исполнения фрагмента из оперы Вагнера, в чёрных формах, с одухотворенными ликами, всколыхнуло всю московскую (читай еврейскую) прессу.
«Баркашовцев» старательно демонизировали.
Коротич в «Огоньке» призывал выбрасывать игрушечные пистолетики, чтобы не воспитывать в детях агрессивности (касалось это только русских, ибо «русским защищаться запрещено»; чеченские «пятилетки» свободно палили из автоматов, и к чеченцам по этому поводу претензий не было).
Писатели-деревенщики и телевидение приучили к мысли, что ареал русских интересов и образов ограничивается архаикой – балалайка, плач у берёзок, умиление избами да коровушками.
А тут на авансцену выходит образ спокойного, уверенного в себе, трезвого, подготовленного духовно и физически русского воина.
Непорядок!
Холодный пот от генетического страха выступает…
«Штурмовики», «свастику нацепили», «погромы готовят», - завывали газеты диаспоры…
О том, что черные рубашки – символ исторической связи с «черносотенцами», беззаветными воителями за Россию, идущий от «чёрных людей» Минин и Пожарского, от священства, стоявшего на передовой бок о бок с русскими воинами 1812 года; как и о том, что коловрат – свастика – есть священный символ (см. одноименную книгу Романа Багдасарова), - рассказать должным тиражом было негде. Ведь у русских не было и нет полноценных СМИ, тем более телеканалов.
А что касается мифических погромов, то их подлинная подоплёка была раскрыта в конце 80-х в работах хотя бы упомянутого выше Виктора Острецова. Помнится, по согласованию с тогдашним министром обороны СССР Язовым тиражом 750 тысяч экземпляров была выпущена его брошюра «Черная сотня и красная сотня», где документально показывалось, «кто стрелял первым» во время так называемой «русской» революции 1905-1907 годов.
(Продолжение следует).