21. Я живу обычной жизнью.
22. Сухие листья.
23. Что такое ты?
24. Жизнь, а не логика.
25. Перевоплощение.
26. Продавец петухов
27. Чайный мастер и чемпион кендо.
28. Большая разница.
29. Любитель природы.
30. Фукэцу избегает ошибки.
Кто-то спросил Бокудзю:
— Что вы делаете? Какова ваша религиозная дисциплина?
Он ответил:
— Я живу обычной жизнью — это моя дисциплина. Когда я чувствую голод, я ем. Когда я чувствую, что хочу спать, я сплю.
Спрашивающий был озадачен. Он сказал:
— Но я не вижу в этом ничего особенного.
Бокудзю сказал:
— В этом вся суть. Нет ничего особенного. Все, жаждущие чего-то особенного, являются эгоистами.
Спрашивающий всё ещё был озадачен. Он сказал:
— Но это делают все: когда голодны — едят; когда хотят спать — спят.
Бокудзю рассмеялся и сказал:
— Нет. Когда вы едите, то вы делаете тысячу и одну вещь: вы думаете, мечтаете, воображаете, вспоминаете. Вы не только едите. Когда я ем, то я просто ем: тогда существует только еда и ничего больше. Когда вы спите, вы видите сны, боретесь, имеете кошмары. Когда я сплю, то я просто сплю, не существует больше ничего. Когда есть сон, то есть только сон. Нет даже Бокудзю. Когда я гуляю, то существует только прогулка, не существует никакого Бокудзю: просто прогулка.
Новый императорский сад готовили к открытию три года. Наконец, все работы были завершены, и император пригласил всю знать полюбоваться красотой сада.
Все были в восторге и рассыпались в комплиментах. Но императора интересовало мнение Мастера Лин-чи, который считался непревзойдённым знатоком этого вида искусства. Когда император обратился к Лин-чи, все присутствующие обернулись, и воцарилась тишина. Лин-чи ответил:
— Странно, но я не вижу ни одного сухого листа. Как жизнь может существовать без смерти? Из-за того, что здесь нет сухих листьев, сад мёртв. Я думаю, что сегодня утром его очень тщательно подметали. Прикажите принести немного сухих листьев.
Когда листья принесли и разбросали, ветер начал играть ними. Шорох листьев — и сад ожил!
Мастер сказал:
— Теперь всё в порядке. Ваш сад прекрасен, но он был слишком ухожен. Искусство становится величайшим, когда не обнаруживает себя.
Однажды царь Милинда спросил бхикшу (монаха) Нагасену:
— Глаза — это ты?
Нагасена, смеясь, ответил:
— Нет.
Царь Милинда настаивал:
— А уши — это ты? А нос — это ты?
— Нет!
— А язык — это ты?
— Нет!
— Но твоя личность пребывает в теле?
— Нет, материальное тело обладает лишь кажущимся бытиём.
— Наверное, твоя истинная субстанция — разум?
— Тоже нет!
Милинда разгневался:
— Раз зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, разум — всё это не ты, не является твоей истинной, существующей субстанцией, то где же ты пребываешь?
Бхикшу Нагасена улыбнулся и, в свою очередь, спросил:
— Окно — это дом?
Милинда разозлился, но через силу ответил:
— Нет!
— А двери — это дом?
— Нет.
— А кирпичи, черепица — это дом?
— Нет.
— Ну тогда, может быть, колонны и стены — это дом?
— Тоже нет!
Нагасена улыбнулся и сказал:
— Раз окна, двери, кирпичи, черепица, стены и колонны — это всё не дом, так где же пребывает дом?
Тут царь Милинда ощутил пробуждение и осознал единство причин, условий и следствий, понял, что они нераздельны, и их нельзя рассматривать по отдельности.
Однажды монах Лин-чи удивил всех. Когда умер его учитель, Лин-чи расплакался. Он стоял, и слёзы текли по его щекам. Его друзья недоумевали:
— Что ты делаешь? Здесь собралось столько людей, и все они шокированы твоим поведением. Их мысли написаны у них на лицах: «Невероятно! Этого просто не может быть! Лин-чи плачет! Мы думали, что он полностью непривязан и его дух свободен. И вот теперь он плачет! Он сам учил нас, что душа бессмертна, что умирает только тело; что тело это материальная оболочка, которая изнашивается и возвращается в землю. Почему же сегодня он плачет?» И мы, твои друзья, тоже не можем понять тебя. Ты учил, что ключом является непривязанность. Почему же ты привязан к своему учителю?
На это Лин-чи ответил:
— Ваш вопрос логичен. Но что мне делать? Слёзы текут, и я плачу. Для меня самого было открытием, что я плачу. Я сам удивлён. Но что я могу поделать? Так во мне проявляется жизнь. И я не стану подавлять её проявления. Я всегда принимал её целиком.
Император, желая повидать Нан-Ина, приехал в монастырь. Встретив там дровосека, коловшего дрова, он спросил:
— Монастырь большой, где я могу найти Учителя Нан-Ина?
Человек подумал несколько мгновений с закрытыми глазами и сказал:
— Прямо сейчас вы не можете найти его.
Император сказал:
— Почему я не могу найти его сейчас? Он уехал?
— Нет, он здесь, — ответил дровосек.
Император сказал:
— Он что, занят каким-то срочным делом? Какой-нибудь церемонией? Или уединился?
Человек сказал:
— Он сейчас перед вами рубит дрова. А когда я рублю дрова, я — дровосек. Учителя Нан-Ина сейчас нет, вам придётся подождать. Пройдите, пожалуйста, в помещение.
Император, не зная, что думать и как реагировать, прошёл вперёд.
Через некоторое время к нему вышел Нан-Ин в одеянии Мастера. Император поклонился ему, хотя и узнал в нём дровосека. Нан-Ин спросил:
— Чем могу быть полезным?
Император ответил:
— У меня много вопросов, но прежде я хотел бы уточнить: вы тот самый человек, который рубил дрова?
Нан-Ин ответил:
— Я не тот самый человек: изменилась вся конфигурация. Рубил дрова дровосек, его имя тоже Нан-Ин. Он очень похож на Учителя, но всё-таки рубил дрова не Учитель Нан-Ин.
Вернувшись во дворец, император спросил своего советника:
— Как это понимать?
Придворный ответил:
— Когда он рубит дрова, он полностью вовлечён в это, не остаётся ничего, что можно назвать Учителем Нан-Ином.
Продавец бойцовых петухов расхваливал на рынке свой товар, уверяя, что его петухи бьются до смерти.
— Продай мне лучше таких, — обратился к нему покупатель, — которые бьются до победы!
Один Самурай из провинции приехал по делам в Эдо (Токио) и в качестве сопровождающего взял с собой своего Слугу — Мастера чайной церемонии. В Эдо они остановились в гостинице, и Самурай, прежде чем отправиться по своим делам, предупредил своего Слугу, чтобы он никуда из гостиницы один не выходил. Эдо — город столичный, и можно попасть в беду из-за незнания правил поведения и ритуалов. Однако Слуга не послушался и решил поглазеть на город. И случайно, по невнимательности, совершил бестактность в отношении Чемпиона Японии по кендо (фехтование на мечах). Во время ссоры была затронута честь Хозяина Мастера чайной церемонии, и разойтись без поединка оказалось невозможным. Поединок назначили на следующий день.
Опечаленный Мастер чайной церемонии вернулся в гостиницу, где обо всём рассказал Самураю, а после решил пойти к Мастеру Кендо, чтобы тот его научил, как можно достойно умереть, защитив честь Хозяина.
Он быстро нашёл в Эдо нужного ему человека.
— Мастер, — сказал он, — я никогда в жизни не держал в руках оружие. Единственное, что я умею делать хорошо — это чайная церемония. Завтра мне предстоит бой с Чемпионом Японии по кендо, и я умру. Скажи, пожалуйста, как мне умереть достойно?
— Сделай для меня чайную церемонию, — попросил Мастер кендо, — а после и поговорим.
Мастер чайной церемонии подготовил и провёл безупречную чайную церемонию. А нужно сказать, что это очень долгая и трудная церемония, включающая в себя множество ритуалов. После завершения чайной церемоний Мастер кендо показал Мастеру чайной церемонии, как правильно нужно держать меч в руках и правильно стоять в начале поединка. Показал ему правильное камаэ (боевую стойку). И напутствовал так:
— Это единственное, что я могу сделать для тебя. Остальное ты уже умеешь. Когда ты придёшь на поединок, веди себя так, как будто ты собираешься проводить чайную церемонию. Также сосредоточенно, спокойно и аккуратно снимай и складывай положенным образом верхнее кимоно, затем возьми в руки меч и встань в камаэ. Больше мне сказать нечего.
Мастер чайной церемонии пришёл на место поединка, готовясь к смерти. Его противник был уже там. Мастер чайной церемонии снял кимоно, сложил его и встал так, как научил его Мастер Кендо.
Вдруг Чемпион по кендо упал на колени, поклонился ему и воскликнул:
— Почему вы ещё вчера не сказали мне, что вы Мастер Кендо?! Тогда я не стал бы вам назначать поединок, мы решили бы всё на месте! Прошу прощение за совершенную бестактность.
На этом всё закончилось.
Одного дзэнского мастера спросили:
— Что вы обычно делали до того, как стали Просветлённым?
Он сказал:
— Я обычно рубил дрова и носил воду из колодца.
Затем его спросили:
— А теперь, когда вы стали Просветлённым, что вы делаете?
Он ответил:
— Что же ещё я могу делать? Я рублю дрова и ношу воду из колодца.
Вопрошающий, естественно, был озадачен. Он спросил:
— В чём же тогда разница? Перед Просветлением вы делали это и после Просветления делаете то же самое, в чём же тогда разница?
Мастер засмеялся и сказал:
— Разница большая. Раньше мне приходилось делать это, а теперь всё это происходит естественно. Раньше мне надо было делать усилие: перед тем, как я стал Просветлённым, это было обязанностью, которую мне приходилось выполнять, делать нехотя, заставляя себя. Я делал это потому, что мне приказали это делать; мой учитель велел мне рубить дрова, поэтому я и рубил. Но в глубине души я злился, хотя внешне я ничего не говорил.
Теперь я просто рублю дрова, потому что знаю сопряжённую с этим красоту и радость. Я ношу воду из колодца потому, что это необходимо. Это уже не обязанность, а моя любовь. Я люблю старика. Холодает, зима уже стучится, нам будут нужны дрова. Учитель с каждым днём всё больше стареет; ему нужно больше тепла. Необходимо хорошо отапливать его жилище. Именно из этой любви я рублю дрова. Из этой любви я ношу ему воду из колодца. Теперь появилось большое различие. Нет неохоты, нет сопротивления. Я просто откликаюсь на момент и на текущую необходимость.
Один даймё (крупный землевладелец) очень любил хризантемы. Он засадил этими цветами весь свой сад, раскинувшийся позади его дома, и все свои силы и время отдавал ухаживанию за ними.
По сути, даймё уделял хризантемам больше внимания, чем своей жене и наложницам. Многие вассалы подверглись суровому наказанию только за то, что случайно сломали какой-нибудь цветок. Страсть даймё к хризантемам сделала жизнь для всех в доме просто невыносимой.
Однажды, когда кто-то из вассалов по неосторожности сломал цветок, разгневанный даймё приказал бросить его в темницу. Выведенный из себя таким отношением самурай решил совершить самоубийство по древнему воинскому обычаю.
Об этом случае узнал дзэнский наставник Сенгай. Он поспешил вмешаться и уберечь молодого воина от самоубийства по столь пустяковой причине. Не ограничившись решением одного этого дела, Сенгай придумал, как раз и навсегда покончить с причиной всех бед. Дождливой ночью, в пору цветения хризантем, Сенгай пробрался с серпом в сад и срезал все цветы, все до последнего.
Услышав доносящийся из сада странный шорох, даймё выглянул и заметил силуэт какого-то человека. Схватив меч, он выскочил из дома. Подбежав к Сенгаю, он узнал его, но выкрикнул:
— Эй, что тебе здесь нужно?
Сенгай спокойно сказал:
— Даже трава, подобная этой, в конце концов разрастается, если её не срезать.
Даймё осмотрелся вокруг, на срезанные цветы, и… словно пробудился ото сна. Он осознал, как неправильно он поступал. Впредь он никогда более не выращивал «хризантем».
Любитель цветов!
Ты стал неприметно
Рабом хризантем.
Монах спросил у Фукэцу:
— И слова, и молчание в равной мере ошибочны; как нам избежать ошибки?
— Я часто вспоминаю провинцию Конан в марте; куропатки кричат среди душистых цветов, — ответил Фукэцу.