Его охватило непонятное волнение. Он не смог его объяснить. Уже почти час бесцельно бродил по кладбищу. Сначала он искал могилу матери, но это превращалось в неразрешимую загадку, круг за кругом он обходил ряды бесконечных оградок и, пролезая через частокол могил, постоянно упирался в открытые калитки, входил в незнакомые захоронения, понимал, что находится в тупике, и снова отправлялся в свой безумный поход.
Несколько раз ему удавалось достичь края кладбища, но он с остервенением вновь проходил внутрь, пытаясь отыскать могилу. Она точно была здесь, он помнил деревянный крест, невысокое ограждение, бузину, росшую по ограде, все было перед его глазами. Но этого всего не было.
Кладбище было совсем другое, а прошло всего каких-то десять-пятнадцать лет, которые он не был на этом кладбище.
Сначала умер отец, потом в пожаре сгорела мать.
Я опять пошел вдоль участков, опять те же фамилии. Иванов, годы жизни 1900-1965, Сильвестровы Елена Васильевна и Фрол Кузьмич, родившиеся еще в позапрошлом веке и прожившие долгую и счастливую жизнь.
Но вот опять эта стена очередного захоронения, я уперся в нее уже в сотый раз и был готов снова повернуть или влево от участка, куда вела более широкая дорожка, либо вправо, где проход был совсем узким. Едва можно было протиснуться боком. И туда, и туда я ходил несколько раз, но это не помогало решить задачу поиска.
Я понял, что легкое раздражение начинает сменяться какой-то непонятной паникой. Даже самому стало смешно.
«Сейчас развернусь и спокойно пойду домой, не удалось разыскать могилу матери, какая проблема? Приеду еще раз, завтра или на следующей неделе или через год, или…» Так он думал двадцать лет, пытаясь как-то убедить себя в том, что не будет ничего страшного, и он в следующем году обязательно съездит на могилу. Но всегда что-то ему мешало, заставляло его отменить уже принятое решение, и он оставался дома.
Почему? Он сам не мог понять. Он просто отменял принятое решение и откладывал его до следующего года.
В этом году понял, что год будет для него решающим, или он проведает могилу матери или уже никогда не сможет сделать это.
Он медленно свернул вправо, протиснулся между оградок, потом повернул еще раз, затем еще. Навстречу постоянно возникали бесчисленные оградки, как здесь все запущено, как они только могут найти свои захоронения, он даже не мог представить, что на этом маленьком кладбище рядом с деревней Колтино в нескольких десятках километров от Москвы можно не найти могилу матери.
Всего несколько больших проходов, по которым мог свободно пройти человек, всего несколько бетонных стенок, которые с трех сторон окружают кладбище, всего с одной стороны деревья, со стороны деревни. И все видно, вот там бетонные плиты, он их помнит, вон там - тоже, вот там деревья. Где-е-е-е могила матери?????
Я понял, что рассудок потихоньку начинает теряться. Каждое мгновенье все больше и больше утрачиваю над собой контроль. Уже не могу правильно оценить направление, и каждое движение было вызовом всему миру и той нелепой ситуации, в которую попал.
Я не могу найти могилу матери. Лихорадочно повернул назад, впереди был только частокол ограждения, никакой дороги не было. Принял правее, потом повернул налево, затем еще раз, еще раз, еще раз направо и понял, что заблудился. Я заблудился в трех могилах, среди них не было могилы матери, только Сидоровы, Кручины, Гольяновы и так далее, и так далее. Я сдался, понял, что сегодня не смогу найти могилу и принял для себя окончательное решение возвращаться домой.
Он бросил на землю тяпку, купленную по дороге на кладбище, и несколько букетов разноцветных мертвых цветов на железных ножках, очень красивых и очень мертвых. Он сдался, он хотел уже заплакать, но у него не было сил, он понял, что уже ничего не сможет сделать, последняя его попытка найти могилу матери полностью лишила его сил.
Раздались удары колокола на церкви – «бон…бон…бон». Звук вошел в его голову, и уже не мог выйти оттуда, он лихорадочно попытался от него избавиться. Но с каждым мгновеньем он понимал, что звук все глубже и глубже проникает в него, доходя до самых пяток. Ему уже трудно двигаться «бон…бон…бон».
Но это же ерунда - еще светло, еще несколько часов будет светло, обычный день. Пускай нет никого на кладбище, но можно просто здесь остаться на ночь, свернувшись клубочком, ничего страшного. Уже совсем не холодно, и до завтрашнего утра он не замерзнет.
Но тут панический страх овладел им - мать, двадцать лет назад, пожар, похороны, он совсем еще не старый, ему только исполнилось чуть больше сорока, страшная процессия, закрытый гроб. Три десятка человек, пришедшие на похороны, и его слова: «будь я проклят, будь я проклят». То ли произнесенные вслух, то ли запечатленные в сознании. Все стоит у него уже двадцать лет перед глазами. Он боится закрывать глаза, снова и снова встает это безумная картина, этот майский день, этот огонь, это его беспечность, эти несколько секунд, когда он ушел из дома громко хлопнув дверью.
Он начинает понимать, что не сможет выбраться отсюда. Он знал, что ему нельзя прийти к матери, он чувствовал, что она его уже не отпустит, и каждый год, все откладывал и откладывал этот последний визит.
Но нет, такого не может быть - вот сейчас он поднимется на загородку очередной оградки перепрыгнет через обелиск и окажется вот в том широком проходе, который приведет его к выходу.
Он задирает ногу, берет рукой ветку бузины, поднимается рывком. Он сильный, он смелый, у него все получится, все это ерунда, просто - просто он легонечко заблудился и сейчас, через минуту, уже будет идти по дороге в деревню.
Но нога скользит по ограде, он чувствует, что подает и не может остановиться. Он видит острый шип столбика, который бесконечно близок к нему, и который со страшной скоростью приближается к его лицу, а за этой оградкой стоит деревянный, уже совсем сгнивший и покрытый столетним мхом крест. Вот он и нашел могилу матери.