Сегодня на 63 году жизни скончался замечательный актер Роман Мадянов (1962-2024)
Не стало Романа Мадянова…
Когда говорят, что с развалом советского кино, не стало настоящих актеров, вот вам пример – Роман Мадянов. На мой вкус – большой русский актер. Причем с возрастом он становился все сильнее и интереснее.
Много лет я «на него охотился». Но мне сразу сказали: Мадянов – трудоголик, много снимается, себя не щадит, поэтому от всех интервью отказывается. А когда несколько месяцев назад прошла информация, что актер взял «длительный творческий отпуск» и отказался от всех проектов, стало ясно, что дело дрянь. Знающие люди шепнули: онкология.
Роман Сергеевич до последнего отшучивался: «Ничем не болею, это слухи. Не дождетесь!» Сам в это время тайно проходил курсы химиотерапии. На днях своему сыну пообещал: «Выкарабкаюсь, чего бы это мне не стоило».
А сегодня перестал отвечать на звонки. Когда родственники приехали к нему домой в Подмосковье, Мадянов был без сознания. Медики скорой констатировали его смерть.
Предлагаю фрагменты интервью разных лет, где Роман Мадянов рассказывает о себе и своем пути в кино.
«ЧУТЬ НЕ УТОПИЛИ ЕВГЕНИЯ ЛЕОНОВА»
«Сниматься я начал рано, с девяти лет. С 1972 по 1979 год сыграл в кино 10 ролей, из них три главные, среди которых был Гекльберри Финн в фильме Георгия Данелия «Совсем пропащий» и Дюшка Тягунов в «Весенних перевертышах» по роману Владимира Тендрякова.
Мой отец Сергей Вениаминович работал режиссером на телевидении в творческом объединении «Экран», потом перешел на «Мосфильм». Жили мы в подмосковном Дедовске. Однажды мать сказала отцу про меня, 9-летнего, и моего старшего, 11-летнего, брата Вадима: «Забирай этих двух с собой на работу, потому что я уже устала объясняться с соседями. То они кому-то физиономию расквасили, то соседке в пододеяльник кирпичей набросали. Столько энергии, что не могу больше с ними справляться!» И отец стал брать нас на съемки. Однажды приехали в школу снять какие-то сцены, и отец попросил девочек-костюмерш: «Оденьте этих двоих в форму, пусть со всеми вместе носятся». Мы с Вадимом вжик — и растворились. И понеслось — с кем-то подраться успели, кому-то фингал посадили… Вдруг меня какой-то человек хватает: «Мальчик, ты чей?» Раньше на съемки, особенно детских фильмов, приходили помощники режиссеров со всех студий присматривать детишек. В результате через две недели я уже ехал играть Гека Финна. Ну, как тут Бога не благодарить — с первого захода оказался в компании дяди Женечки Леонова, Ирины Константиновны Скобцевой, Вахтанга Кикабидзе, Владимира Басова… С ума сойти можно! Эта школа мне, конечно, многое дала и до сих пор помогает.
Но тогда я в основном на смешные и забавные вещи внимание обращал. Вот однажды под Херсоном в наш пароход «Радищев» (на нем передвигалась съемочная группа), прямо посреди Днепра (это у нас была Миссисипи), врезалась баржа, груженная помидорами «бычье сердце». Директор картины выбежал на палубу и кричит: «Всех под суд!» На барже из-под брезента вылез совершенно пьяный капитан: «Не сажайте! Берите помидоры, только не сажайте!» И вот все артисты встали в цепочку и начали перегружать ящики с помидорами к себе на пароход. Капитан очнулся через полчаса и стал умолять: «Дорогие мои, оставьте мне хоть немного для отчетности…» Оставили, конечно. Но и того, что взяли, хватило выше крыши. Через неделю нас всех от этих помидоров уже тошнило и в буквальном, и в переносном смысле…
В другой раз мы на том пароходе чуть не перевернулись, так как он был перегружен декорациями. Началась страшнейшая гроза. А накануне поздно вечером мы на пристани взяли на борт Евгения Павловича Леонова, который после каких-то съемок вернулся с женой Вандой и сыном Андрюшкой. Они с дороги так устали, что сразу легли спать и закрыли дверь в каюту. Когда всех стали предупреждать об опасности и выдавать спасательные жилеты, про Леонова забыли. А когда около берега мы сели, наконец, на мель, вдруг на палубе появился дядя Женечка: «Ребята, что это у вас тут ночью происходило? У меня то ноги к потолку задирались, то голова». Все от ужаса стали белыми как мел — представили, что случилось бы, если бы пароход и впрямь начал тонуть…»
«МОСФИЛЬМ» ПЛАТИЛ ДЕНЬГИ УЧИТЕЛЯМ, ЧТОБЫ МЕНЯ НЕ ВЫГНАЛИ ИЗ ШКОЛЫ»
«Конечно, тяжело было на равных сниматься со взрослыми актерами. Хотя помогала моя детская раскрепощенность и непосредственность. Но я понимал уже, что кино — это не игра, а пахота. Часто снимали по ночам — спасть хочется, а нельзя. Ну, еще, конечно, со школой были проблемы.
В каком-нибудь городе съемки длятся, допустим, месяц — я иду в местную школу. Ясное дело, я там пришлый, в результате на переменах начинается выяснение отношений. А я понимал, что лицо-то мне беречь надо, поэтому если кому-нибудь засандаливал, то потом сразу ложился на пол и первым делом голову закрывал. Однажды ухо мне чуть не оторвали, еле отмахался. Но ухо-то ладно, его не видно… Зато, когда в родной Дедовск возвращался — надо отдать должное киностудии «Мосфильм», — она платила учителям деньги за то, чтобы они помогали мне наверстать упущенное. А поскольку память у меня уже актерская выработалась, я тексты просто фотографировал и отвечал назубок.
— Сверстники завидовали?
— Нет, зависти среди своих одноклассников я не помню. Они же все друганы мои были. Конечно, когда к школе подъезжала черная «Волга» с надписью «киносъемочная» и Мадянова вызывали с урока, элемент выпендрежа возникал. Плюс еще материально я семье помогал, жили ведь мы совсем небогато.
А вот «звездной болезнью», как сейчас это называется, или фанаберией, как раньше говорили, я не страдал и не страдаю. Во-первых, мне отец сразу по шее давал, если что-нибудь такое замечал в моем поведении. За что я ему неимоверно благодарен… А во-вторых, я никогда не забуду одну сцену. Во время съемок «Совсем пропащего» жили мы как-то в Каунасе. Теплый вечер, все вышли на улицу, кругом люди ходят, знают, здесь съемочная группа остановилась. Мне купили какую-то штуковину для пускания мыльных пузырей. И вот сижу я на лавочке рядом с Данелия. Он курит, а я пускаю эти пузыри и делаю это слишком уж демонстративно. Георгий Николаевич мне тихо говорит: «Рома, не играй на публику». И все. Больше ни слова. Но застряло на всю жизнь как гвоздь».
О ВЫБОРЕ ПРОФЕССИИ
«Честно говоря, в детстве я мечтал быть лесником, егерем. Избушка в тайге, две собаки, ружье, природа… Отец, опять же, меня к этому приохотил — сажал нас с братом, маленьких, в коляску (она еще с войны осталась, большая, вместительная, в хозяйстве была вещью незаменимой) и увозил в лес на целый день. Но все-таки мне хотелось доказать всем, что актерствовал я не только благодаря детской своей непосредственности. Мог бы поступать во ВГИК — с моим послужным списком меня туда без конкурса взяли бы. Но отец сказал: «Надо пройти нормальную театральную школу. Кино — вещь неблагодарная. У тебя должен быть свой дом — театр».
Однако ни в один театральный институт меня не приняли. Везде говорили: «У вас нет ни юмора, ни темперамента, не советуем вам поступать в творческие вузы». Поэтому на следующий год я поступил на режиссерский факультет в Институт культуры. И вдруг случайно вместе с отцом оказываюсь у ГИТИСа. Он мне говорит: «Чем черт не шутит, давай зайдем. Для очистки совести». А там уже шел второй тур. Ну, я пришел, выступил, после прослушивания своей фамилии в списке прошедших не услышал и с чистой совестью уехал к себе в Дедовск.
Вдруг вечером звонок в дверь — педагог из ГИТИСа за мной приехал. Выяснилось, что там у них какая-то ошибка вышла, а у меня набралось больше всего баллов. Вот руководитель этого курса Оскар Яковлевич Ремез и прислал ко мне гонца. Но я сказал, что не хочу забирать документы из Института культуры, чтобы не очутиться между двух стульев. Со мной согласились. Потом я узнал, что Ремезу пришлось аж свой партбилет бросать на стол, чтобы мне разрешили без документов участвовать в третьем туре. Правда, когда я поступил, он попросил меня дать расписку, гарантирующую, что до третьего курса я не буду сниматься в кино будучи студентом, я уже начал играть на сцене Театра имени Маяковского — меня присмотрел Андрей Александрович Гончаров. Так что с распределением проблем не было — сразу взяли в этот театр. Вот только до дома добираться было сложно — каждый раз после спектакля как угорелый бежал на последнюю электричку, не дожидаясь, пока аплодисменты стихнут».
«ВСЕ ЗНАЮТ, ЧТО Я – ХОРОШИЙ»
«А потом я женился, Андрей Александрович Гончаров и Наталья Гундарева, пусть им земля будет пухом, помогли мне квартиру получить. Я Наташе всю жизнь буду благодарен, потому что она всюду ходила, просила, уговаривала и сделала-таки мне квартиру. Помню, сказала тогда: «Ромка, мы с тобой чудо сотворили!» Кстати, я был последним в театре, кто получил бесплатное жилье. А со своей женой, тоже Натальей, я в театре же познакомился.
— Она актриса?
— Да что вы, боже упаси! Никогда не женился бы на актрисе! Представьте себе двух востребованных артистов — папу и маму. А ребенок когда родится, с кем останется? Сразу бабушке его отдавать? Нет уж. Моя Наталья работала осветителем в театре. Но когда мы поженились, я ее попросил работу оставить. Как я мог себе позволить, будучи уже заслуженным артистом России, чтобы моя жена что-то выносила на сцену, а ей кто-нибудь, не дай бог, мог нахамить у меня на глазах?! Поэтому она занимается воспитанием сына Ромки, а сейчас работает в школе, где он учится.
Но жена с сыном меня чаще по телевизору видят. Однажды прихожу домой поздно ночью, слышу до боли знакомый текст. Оказывается, моя Наталья Федоровна смотрит «Штрафбат». Вижу, глаза у нее полны слез: «Убили тебя уже, гада, убили. Иди на кухню, там котлеты, я досмотреть должна…» И это при том, что вообще-то она не очень жалует сериалы. Наталья моя абсолютно обаятельный, искренний и скромный человек. Очень добрая и отзывчивая.
— А как ваши близкие относятся к тому, что вы так часто играете «плохих» героев?
— Да нормально относятся. Они же знают, что в жизни я — хороший! Мы вообще стараемся друг друга ни в чем не упрекать и относиться с уважением к занятиям и привычкам друг друга.
— Чем вы увлекаетесь?
—Я с детских лет заядлый рыбак-спиннингист. До сих пор отдыхаю только на рыбалке - после рыбной ловли я целую неделю себя человеком чувствую».
«КУДА ТЫ ПЛЮНУЛ?»
«Я с началом СВО внутренне изменился, — признавался год назад в интервью Мадянов. — И вижу по друзьям, что мы все немножечко стали пособраннее. Я думаю, сейчас расставляются точки над i при взгляде на то, кто как проявляется с тех пор, как началась спецоперация. Часть народа, грубо говоря, сейчас воюет. Сидят в окопах, идут в атаку. И каждую секунду либо ранение, либо смерть — они воюют».
Относительно уехавших артистов, которые хают свою родину, Мадянов был категоричен: «Конечно, это предательство — взять и уехать. Ты предал могилы деда, бабушки, папы, мамы, которые вот здесь закопаны — на Ваганьковском, на Троекуровском. А ты просто взял — тьфу на могилу, и плюнул. На могилы друзей, знакомых. Куда плюнул-то, куда харкаешь? На собственную фамилию, ведь деда твоего фамилия написана на этой вот огромной могильной доске. А ты харкнул на нее. А что дальше-то? Как ты потом сюда-то вернешься? Вас уже здесь не простят никогда в жизни.
Вя-вя, ты выступил на западном телевидении. А дальше, как в том анекдоте: «Выпендрились, папаша? А щи будете х... хлебать?» Если бы дед, закопанный вот здесь, с орденами, знал бы, что у него такой внук будет, он бы твоего отца удавил бы, чтобы ты не родился. Ужас. Эти старики вот так винтом крутятся в гробу, что вот это выросло. Это ужасно — отрываться от Родины. От родных своих. А самое главное — вот крестики, ты на могилку приезжаешь, травку собираешь на могилочке, красочку покупаешь. Ошкурил оградку, покрасил, посмотрел на старые фотографии, пообщался, помолчал — и поехал. Этим людям, кто уехал, не позавидуешь. У них очень, к сожалению, печальное будущее. Оторвав от себя свою родину, страну, им с этим теперь жить. И как жить они с этим будут, я не знаю. Но самое главное, повторю: они плюнули туда, на могилы. А плевать на могилы нельзя».