Она любила Анапу за бушующее море, степные просторы, золото дюн, крики бакланов над скалистыми берегами. Здесь она представляла себя скифской царевной, пережила муки неразделенной любви, осознала неразрывную связь с Россией и пришла к пониманию евангельской любви как помощи любому человеку.
Текст: Алина Грин
В солнечном черноморском городе отношение к героине французского Сопротивления, преподобномученице матери Марии (Скобцовой), особое. Здесь живет память о ней как о талантливой Лизе Пиленко, наследнице знаменитой семьи, основатель которой посадил первую виноградную лозу на Кубани. В Анапе помнят ее и как поэтессу Серебряного века Елизавету Караваеву-Кузьмину. А еще анапчане благодарны ей — отважной градоначальнице, в революционное лихолетье вставшей на защиту горожан.
ВОЗВРАЩЕННЫЕ ИМЕНА
Старейший сотрудник Анапского археологического музея и его первый директор, Зоя Николаевна Лемякина, помнит, как в середине 1950-х годов пришла работать в тогда еще краеведческий музей. Выпускнице истфака Ростовского университета доверили возглавить отдел современной истории, который назывался "советским" и считался передовой идеологического фронта. События революции и Гражданской войны тогда подавались в соответствии с курсом истории КПСС.
При музее работала историко-революционная секция. На ее собраниях участники событий революционных лет зачитывали и обсуждали свои воспоминания. Зоя курировала эту секцию и скоро поняла, что годы репрессий приучили людей не распространяться о том, как все происходило на самом деле. Но однажды от одного из ветеранов она услышала о Елизавете Юрьевне Караваевой-Кузьминой (Пиленко), которая в 1918 году почти два месяца исполняла обязанности городского головы, пока власть в городе окончательно не перешла в руки большевиков.
В 1970-е годы в СССР стали появляться материалы о матери Марии. Стало известно о ее жизни за рубежом, монашеском постриге, самоотверженном спасении людей в оккупированном гитлеровцами Париже и гибели в печах Равенсбрюка за месяц до окончания войны. Кинорежиссер Сергей Колосов в 1982 году снял о ней фильм с народной артисткой Людмилой Касаткиной в заглавной роли. В 1985-м Елизавету Юрьевну посмертно наградили орденом Отечественной войны 2-й степени. Стали доступны ее литературные, публицистические и богословские сочинения.
Выяснилось, что дед поэтессы — Дмитрий Васильевич Пиленко, потомственный казак, выбравший, несмотря на свою профессию горного инженера, военную стезю, — после окончания Кавказской войны был первым начальником Черноморского округа, который образовали на территории от Анапы до Батуми. Генерал-лейтенант Пиленко застраивал Анапу и Новороссийск, начал развивать виноградарство и виноделие на Кавказском побережье. Отец Лизы Юрий Дмитриевич, юрист по образованию, после смерти Дмитрия Васильевича продолжил дело отца: вино и консервированные фрукты семьи Пиленко получали награды на престижных выставках.
21 декабря 1991 года в Анапе торжественно отметили столетие со дня рождения Елизаветы Юрьевны и открыли посвященный ей памятник: к остроугольному камню прислонен большой бронзовый крест. На камне выгравированы строки из стихотворения поэтессы: "Нет, Господь, я дорогу не мерю, // Что положено, то и пройду". Памятник установили вблизи морского порта в сквере, который прежде назывался в честь генерала Пиленко, — рядом стоял его городской дом.
Много лет Зоя Лемякина собирала книги с автографами Елизаветы Юрьевны, рисунки, фотографии, документы. Люди отдавали вещи из личных архивов, желая увековечить память о замечательной женщине. Встал вопрос о создании мемориального зала матери Марии. Зоя Николаевна настояла, чтобы он размещался в здании музея рядом с раскопом античного города Горгиппия. В этот дом Лиза приходила к своим родственникам...
С детства воображение Лизы занимали древние курганы, высившиеся на просторах побережья. Два стояли прямо у ворот дома, где прошло ее детство. Неслучайно первая поэтическая книжица Елизаветы Юрьевны, изданная в Петербурге в 1912 году, называлась "Скифские черепки". В стихах курганная царевна — alter ego Лизы — борется с врагами, преодолевая выпавшие на ее долю испытания. Поэтические строки перекликаются с образами богов, людей, зверей и птиц из погребального инвентаря каменных склепов, которые археологи находили в курганах. В экспозиции показаны и эти параллели.
ТОЧКА ОТСЧЕТА — АНАПА
Лиза родилась в декабре 1891 года в Риге, где Юрий Дмитриевич Пиленко служил помощником прокурора. В 1895 году семья перебралась в Анапу: Юрий Дмитриевич вступил в наследство после смерти своего отца. От него остались два поместья, которые генерал Пиленко устроил на 2500 гектарах земли, полученных за верную службу. Хан Чокрак ("Золотой родник" в переводе с адыгского) был первым и самым любимым детищем Дмитрия Васильевича, где он завещал себя похоронить. Здесь он посадил 8 тысяч саженцев фруктовых деревьев и по 500 черенков винограда сортов рислинг и португизер, привезенных из Франции. Растения прижились. В 1882 году, выйдя в отставку, Дмитрий Васильевич основал неподалеку от Анапы еще одно имение — Джемете. Там он тоже посадил виноград и снова получил прекрасный урожай.
Лизе было неполных 4 года, когда она вместе с отцом, мамой Софьей Борисовной и младшим братом, Митей, оказалась в Анапе. Вечно волнующееся море, песчаные дюны, мир плавней и лиманов стали для нее образами, определяющими понятие родины. А похожий на средневековый замок Джемете, из окон которого с одной стороны было видно море, а с другой — степные просторы, превратился в родной дом.
В 1905 году Юрия Пиленко назначают директором Императорского Никитского ботанического сада и семья переезжает в Ялту, где Лиза поступает сразу в четвертый класс гимназии и оканчивает его. Но уже весной 1906 года Юрий Дмитриевич лишился постов директора Никитского ботанического сада и директора Училища садоводства и виноделия из-за поддержки революционных выступлений студентов. Новая должность ждала его в Петербурге, семья готовилась к переезду, но в июле Юрий Дмитриевич скоропостижно скончался. После похорон Софья Борисовна продает часть семейных земель и уезжает с детьми жить в Петербург. В столице Лиза в 1909 году оканчивает гимназию с серебряной медалью и поступает на историко-филологический факультет Бестужевских курсов.
Но каждое лето Лиза с мамой и братом возвращалась в Анапу, где морские соленые брызги на губах воспринимались как вкус свободы. Дом в Джемете в семье называли "сады". Позже Елизавета Юрьевна переименовала его в "Дженет" — от арабского "джаннат", что означает "рай".
ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ
В мемориальном зале матери Марии висит портрет Александра Блока. В начале 1908 года Лиза увидела его на литературном вечере и решила, что это именно тот человек, который знает ответы на мучившие ее после смерти отца вопросы: почему умирают самые достойные люди и есть ли Бог, если мир так несправедлив? Она нашла адрес поэта, пришла к нему, но не застала его дома. Пришла еще раз, потом еще — снова не застала и осталась ждать. Когда он появился, сумбурно высказала все, о чем думала, бродя по окраинам не любимого ею туманного "рыжего" Петербурга. Итогом той беседы стало знаменитое стихотворение Блока "Когда вы стоите на моем пути, такая живая, такая красивая, но такая измученная...". Он посоветовал Лизе влюбиться "в простого человека, который любит землю и небо больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о земле и небе" и обозначил невозможность взаимного чувства. Лиза получила это стихотворение по почте c напутствием найти свой путь и бежать "от нас умирающих". Послание она разорвала. Негодование подростка вызвало то, что этот "все понимающий" человек воспринял ее, как ей тогда показалось, как девочку.
В год 15-летия со дня смерти поэта уже монахиня Мария напишет в своем очерке "Встречи с Блоком" про то самое первое свидание: "Это было событие, после которого я стала взрослым человеком... Он вошел в мое сердце и не вышел уже никогда".
В 1910-м они встретились вновь. В этот год Лиза вышла замуж за юриста и историка Дмитрия Караваева-Кузьмина. Ей нравилось, что Дмитрий состоял в партии РСДРП и одно время занимался подпольной работой. Он разбирался в литературе и искусстве, сам в студенчестве писал стихи, общался с литераторами. Он же ввел Лизу в "Башню" философа Вячеслава Иванова. В этом утонченном интеллектуальном обществе черноморская царевна ощущала себя варваром.
Муж представил ее Блоку. Поэт узнал ее, а она почувствовала неловкость за свой спонтанный визит двухлетней давности. Встречаясь на разных вечерах, они почти не общались, но Лиза была уверена, что многие вещи им представляются одинаково. Блок навсегда стал для нее непререкаемым авторитетом, человеком "обнаженной зрячей души", который нуждается в защите — ее, Лизиной защите. В очерке "Встречи с Блоком" она называет его своим самым близким и самым недостижимым человеком.
Весной 1913 года Караваева-Кузьмина уезжает в Анапу. Петербургская жизнь ее гнетет, отношения с мужем разладились. В октябре она рожает дочь, которую назвала Гаяна — земная. "К земле как-то приблизилась — и снова человека полюбила..." — пишет она в ноябре Блоку. Это было первое письмо, в котором она отважилась рассказать ему о своей безраздельной любви, об одиночестве, тоске и обретении близкого человека, с которым решилась соединить свою жизнь. Кто был этот "земной человек" — отец Гаяны, — осталось ее тайной.
Лиза писала Блоку, не надеясь на ответ. Но он прислал короткое письмо: верит ее словам, благодарит, целует руки, просит думать о нем. Осенью 1914 года Лиза приезжает в Петербург, они почти каждый вечер встречаются у Блока дома и говорят до утра. Но однажды он прекратил эти встречи. Почему Блок не ответил на Лизину любовь? Может быть, она не походила на "Прекрасную Даму"? Поэту не понравились ее "Скифские черепки". Она отправила ему рукопись своей второй поэтической книги, "Дорога". Он сделал множество замечаний, и Лиза не стала ее публиковать. Книга вышла в свет лишь в 2000 году...
Летом 1916 года Блок пишет с фронта Лизе о скуке на войне и ее любви. Она хотела немедленно отправиться его искать, но не решилась: не знала, хочет ли он ее видеть.
Последнее письмо Елизаветы Юрьевны Александру Блоку датируется маем 1917 года. Свое чувство к нему она пронесла через всю жизнь. В лагере смерти Равенсбрюк мать Мария читала узницам стихи русского поэта, помогая сохранить самое необходимое — желание жить.
НА ЗЕМЛЕ
Иногда в Анапу из Петербурга и Москвы приезжали друзья. В Джемете не раз гостили Алексей Толстой и его жена, художница Софья Дымшиц. Уроки Софьи Исааковны помогли раскрыть художественный дар Елизаветы Юрьевны. Ее работы, главным образом на библейские темы, созданы в технике энкаустики. Свои картины Караваева-Кузьмина щедро раздаривала, и, к сожалению, сегодня в музеях и частных коллекциях хранится лишь малая часть ее произведений.
Любимое время года Лизы — осень. Когда урожай был собран и обработан, она бродила по берегу бушующего моря, скиталась по плавням, охотилась на уток в лиманах. "Долой Петербург, культуру, Башню, философию!" — писала она, вспоминая то время. Однако эта жизнь — только внешняя сторона той внутренней работы, которая не прекращалась в ней никогда. "Я суечусь днями, но это все нарочно, — делится она в письме Блоку. — И виноделие мое сейчас — все нарочно... Я хочу на долгое время уйти от самой себя, от пути, который мне близок... Я узнала, что не только свободно создаю свою жизнь, но и свободно вылепливаю душу свою, ту, которая будет в минуту смерти. И для ее жизни надо, чтобы было много бездольности, грехов, падений". Лизе "хотелось подвига, гибели за всю неправду мира". Она "мечтала встретить настоящих революционеров, которые готовы пожертвовать каждый день своей жизнью за народ". Позже она повторит слова Победоносцева, что "настоящие дела — ближние, малые, незаметные. Подвиг всегда незаметен, он не в позе, а в самопожертвовании, в скромности". В эти годы она изучает богословие и даже сдает экзамены в Петербургскую духовную академию. Делает это "для себя" — женщины быть богословами тогда не могли.
В 1915 году Караваева-Кузьмина опубликовала религиозно-философскую повесть "Юрали". Ее главный герой — поэт, странник, проповедник, мудрец, который как бы примеривает на себя евангельский путь Христа и определяет нравственные критерии, с которыми следует относиться к жизни и к поступкам людей. В 1916 году выходит ее поэтический сборник "Руфь". Библейское предание о чужестранке Руфи, ставшей праматерью царя Давида, превращается в страстную исповедь героини, которая хочет на очищенной от "темной плоти" земле "нести свой подвиг" в преддверии грядущих перемен.
ГРАДОНАЧАЛЬНИЦА
Февральскую революцию Елизавета Юрьевна восприняла с энтузиазмом. Будущее России представлялось ей как счастливая жизнь народа, создающего новое общество на христианской основе. Она добровольно передала казакам в безвозмездное пользование более 60 гектаров своих земель и дедовский дом, где долгие годы потом располагалась школа.
Весной 1917 года Караваева-Кузьмина вступает в партию эсеров. Этот шаг определил драматическую эпопею ее участия в революционных событиях, закончившуюся эмиграцией. В очерке "Как я была городским головой", написанном в середине 1920-х годов, Елизавета Юрьевна обстоятельно и с юмором рассказывает, как после Февральской революции менялась жизнь в маленькой тихой Анапе. Поначалу далекие от политики обыватели "решают внести свой вклад в дело революции": проходят митинги и заседания, создаются профсоюзы и общества, а также гражданский комитет — новый общественный орган. Караваева-Кузьмина с увлечением участвует в этом. Она избирается в обновленную, "демократическую" городскую думу, где большинство составляли эсеры.
К началу 1918 года в городе был только один большевик — бывший городовой, которого воспринимали как комическую фигуру. Но на Рождество большевики появились: с фронта вернулись местные парни, распропагандированные агитаторами. Возобновились митинги. В словах приехавших было много правды о положении народа, но у них не было лидера. Но в конце января он появился. Из Новороссийска, где уже работали большевистские комитеты, приехал Павел Иванович Протапов — профессиональный революционер, заработавший чахотку в тюрьмах и ссылках. Первый митинг под его председательством постановляет создать военно-революционный комитет. Новый комитет и военизированная рота при нем берут банк, почту, телеграф, телефон, типографию, национализируют другие городские учреждения и частные предприятия. Елизавета Юрьевна баллотируется на должность помощника городского головы, она хочет контролировать отделы здравоохранения и образования и не дать разграбить имущество. В конце февраля действующий городской голова подает в отставку, и Караваева-Кузьмина избирается на его место. Теперь она полностью отвечает за городское хозяйство и ведет борьбу с большевиками, по ее выражению, лицом к лицу.
У Караваевой-Кузьминой и Протапова много общего: они почти ровесники, оба родились в Риге. Но они стоят по разные стороны баррикад. Елизавета Юрьевна называет Протапова "романтическим диктатором". Жесткость его политики (один из героев ее повести "Равнина русская" говорит об этой политике так: "Закон наш на конце штыков") не затмила его способности быть по-своему рыцарем. "Мое положение было достаточно прочным, и я могла многого добиваться, главным образом потому, что я — женщина, — вспоминала Караваева-Кузьмина. — Большевистски настроенная масса в самом факте существования городского головы-женщины видела такую явную революционность <...> что самым фактом этим покрывались, с их точки зрения, контрреволюционные мои выступления". За смелость ей прощалось то, что большевики не простили бы ни одному мужчине. "Если я в результате какого-нибудь спора с Советом чувствовала, что дело идет к моему аресту, я заявляла: "Я добьюсь, что вы меня арестуете", на что горячий и романтический Протапов кричал: "Никогда. Это означало бы, что мы вас боимся".
Через две недели после избрания Елизаветы Юрьевны градоначальницей городская дума складывает свои полномочия. Работа управы парализована. "Сначала это положение заставило меня задуматься о целесообразности моего пребывания на посту городского головы. Я было хотела уйти. Но потом дела иного порядка заставили меня остаться".
НА ЗАЩИТЕ ИНТЕРЕСОВ ГРАЖДАН
В очерке "Как я была городским головой" Караваева-Кузьмина рассказывает, как помогала женщинам из Союза жен фронтовиков и однажды построила их по десять в ряд, чтобы идти в захваченное большевиками казначейство требовать выдачи пособия. Она помогала беженцам, спасала учителей, которых большевики арестовывали за "контрреволюционные высказывания", спасала людей от расправы.
Как-то из Новороссийска прибыла делегация матросов Черноморского флота, потребовавшая у Протапова выплаты контрибуции в 20 тысяч рублей. Он созвал митинг. Когда гости огласили свое требование, Елизавета Юрьевна попросила слова, ударила кулаком по кафедре и сказала: "Я хозяйка города, и ни копейки вы не получите". "Ишь, баба", — проговорил в наступившей тишине один из матросов. "Я вам не баба, а городской голова", — стукнула Елизавета Юрьевна кулаком еще раз. "Ишь, амазонка", — произнес тот же матрос. В результате присутствующие проголосовали против выплаты контрибуции. Матросы хохотали. Елизавета Юрьевна уже подумывала в целях личной безопасности уехать на несколько дней на виноградники, но к ней пришли просители и рассказали, что матросы привезли проскрипционный список: все бывшие городские головы Анапы подлежали утоплению. Они просили ее спасти людей. Караваева-Кузьмина встретилась с матросами. "Разговор был такой, что работала не голова, а перенапряженные нервы", — вспоминала Елизавета Юрьевна. Они шутили на тему "хорошей морской ванны", она пугала их наступающим на юг генералом Корниловым. Матросы дали обещание никого из списка не трогать. Но на следующий день она узнала, что черноморцы арестовали несколько человек и двоих — тех, кто не сумел откупиться, — вывезли на катере в море и утопили. Этот трагический случай Елизавета Юрьевна переживала очень тяжело.
В середине апреля Совет рабочих и крестьянских депутатов во главе с Протаповым упраздняет городскую управу, а ее членов делает комиссарами. Караваева-Кузьмина становится комиссаром по здравоохранению и образованию. Она заявляет о своем отказе работать от имени большевиков и уезжает в "сады". Через несколько дней, несмотря на приказ не выпускать ее из города, Елизавете Юрьевне удается ускользнуть в Новороссийск на губернскую конференцию эсеров, где ее избирают делегатом на 8-й съезд партии в Москву.
В Анапу она вернулась поздно вечером и решила переночевать у хорошей знакомой. В одиннадцать ночи женщины услышали взрыв и выстрелы. Оказалось, что накануне Протапов арестовал трех солдат, занимавшихся грабежами. Организаторы грабежей — люди из военно-революционного комитета — испугались, что их раскроют, и решили убить Протапова. Покушение удалось: Протапов умер, не приходя в сознание. Следствие не проводилось. По решению собравшихся на митинг людей, троих грабителей расстреляли как главных виновников покушения...
В конце апреля Елизавета Юрьевна уехала на съезд эсеров в Москву.
СВОИ И ЧУЖИЕ
Елизавета Юрьевна не оставила воспоминаний о том, как по заданию руководства партии эсеров вела в 1918 году антибольшевистскую работу. Но в 1920-е она написала автобиографический роман "Равнина русская", где отчасти раскрывает размах действий, в которых участвовала, чтобы "спасти революцию". Герой повести Александр отправляется в Поволжье, где его единомышленники ждут чехословаков, чтобы вместе выступить против большевиков. Однако пока Александр пересекает линию фронта, белогвардейцы оказываются разгромлены, вооруженная борьба становится невозможной, и он видит только один путь изменить ситуацию — террор против лидеров большевиков. Его поддерживает сестра Катя, вместе с которой они готовят покушение на Гродского (Троцкого?). Но Катя, в отличие от брата, понимает терроризм не только как личный подвиг и жертву, но и как грех...
В октябре 1918 года Караваева-Кузьмина возвращается в Анапу. Она пишет, что, "устав за полгода шатания по всей России, полгода риска и конспирации, сильно подумывала об отдыхе в своей тихой А.". Город еще в августе заняла Добровольческая армия Деникина. У нее нет сомнений, что она среди своих. Но то, чем она прежде занималась в управе, для белых выглядит преступным. В городе расправляются со всеми, кто так или иначе имел отношение к большевикам или участвовал в деятельности советов, созданных при Временном правительстве. Возле управы стоит виселица. Казнены многие из ее знакомых. Работает чрезвычайный полевой суд, не остается без внимания ни один донос.
Защитить Елизавету Юрьевну не смог даже брат Дмитрий — офицер и георгиевский кавалер. Караваеву-Кузьмину арестовывают по заявлению доктора Владимира Будзинского. Помимо комиссарства ей вменяется в вину инициатива экспроприировать его санатории под Анапой, а также подвалы винодельного общества "Капитал". Следующие полтора месяца она проводит в каталажке. Затем родным и близким удается добиться ее освобождения под залог и подписку о невыезде. И перенести рассмотрение дела в Екатеринодарский краевой суд. Заседание состоялось в марте 1919 года. Адвокаты предупредили, что ей грозит четырехлетний срок. На заседание по своей инициативе из Анапы приехали многие знакомые Караваевой-Кузьминой, чтобы выступить в ее защиту. По словам Елизаветы Юрьевны, их выступления "ярко рисовали ту панику, в которой находились при большевиках обыватели. Из-за этого общий тон показаний делал мою работу гораздо более героической и рискованной, чем она была на самом деле". Суд признал Караваеву-Кузьмину виновной в выдвинутых обвинениях, но квалифицировал ее сотрудничество с большевиками как вынужденное. Она была приговорена к двум неделям гауптвахты, а затем к амнистии.
В Екатеринодаре Елизавета Юрьевна знакомится с депутатом Кубанской краевой рады, членом кубанского правительства Даниилом Ермолаевичем Скобцовым. Это был выходец из бедной казачьей семьи, добившийся всего сам. Он окончил Кубанскую учительскую семинарию, преподавал в станице, потом учился в Московском университете на филологическом факультете. В Москве его захлестнули события Февральской революции, и он вернулся на родину строить новую жизнь. Даниил Ермолаевич стал для Елизаветы Юрьевны тем самым "земным человеком", которого она когда-то хотела найти. Летом 1919 года они поженились.
Теперь для поэтессы главным в ее жизни становится семья. С 1917 по 1923 год она почти ничего не пишет. Больше не привлекает ее и работа в партии эсеров. Елизавета Юрьевна убеждена: революция обернулась гибелью России, но это исполнение воли Божьей, искупительная жертва, которую принес русский народ во имя будущего всего человечества. В повести "Равнина русская" об этом много размышляют ее герои. Покушение на Гродского не состоялось, Александр арестован. А его сестра Катя после всех испытаний и разочарований становится странницей-богомолкой.
В ЭМИГРАЦИИ
В марте 1920 года Анапа взята Красной армией. Елизавета Юрьевна с Софьей Борисовной и Гаяной бегут в Новороссийск. Там им удается сесть на переполненный пароход, идущий в Поти. В Грузии в середине апреля у Елизаветы Юрьевны рождается сын Юрий. Со Скобцовым, который эвакуировался из Екатеринодара, они встречаются весной в Тифлисе, но окончательно соединяются уже в Константинополе в конце 1920 года. В декабре 1922-го в сербском городе Сремски-Карловци у Скобцовых родилась дочь Анастасия. А в 1924 году семья окончательно осела в Париже.
Смерть маленькой Насти от менингита в 1926 году стала большим ударом для Елизаветы Юрьевны и подтолкнула ее к решению стать монахиней. 16 марта 1932 года в храме Сергиевского подворья при парижском Свято-Сергиевском православном богословском институте она приняла постриг и получила имя Мария в честь святой Марии Египетской.
В 1936 году мать Мария переживает еще одну личную трагедию: в СССР скоропостижно умирает Гаяна, уехавшая в 1935-м на родину по рекомендации Алексея Толстого.
Мать Мария не затворилась в стенах монастыря. Она устраивала общежития и столовые для нуждающихся, находила еду, одежду, деньги для тех, кому они были необходимы, посещала учреждения для душевнобольных, открыла санаторий для туберкулезных больных, который позже стал домом престарелых. Елизавета Юрьевна не чуралась сама убирать в жилищах у своих подопечных, таскала мешки с провизией, которую жертвовали на рынке. Ее мало заботили собственные стоптанные мужские башмаки и заляпанная грязью ряса.
Когда гитлеровцы оккупировали Париж, мать Мария в своем приюте на улице Лурмель укрывала евреев, сбежавших советских военнопленных и французских подпольщиков, готовила документы для переправки их в безопасные места. Многие арестованные русские эмигранты получали от нее посылки в тюрьме. Три дня она провела на парижском велодроме, куда фашисты сгоняли евреев, чтобы переправить их в Освенцим. Отсюда в мусорных корзинах ей удалось вывезти четырех детей.
8 февраля 1943 года гестаповцы проводят на улице Лурмель обыск и арестовывают Юрия — сына матери Марии и одного из ее главных помощников. На следующий день она сама приходит в гестапо: ее заверили, что тогда Юрия выпустят. Но обещание не было выполнено. Начинается последний, мученический путь матери Марии, закончившийся гибелью в газовой камере Равенсбрюка 31 марта 1945 года. Юрий погиб в концлагере Дора-Миттельбау в 1944 году...
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
Сегодня мать Мария — национальная героиня Франции. В Париже есть улица Марии (Скобцовой), примыкающая к улице Лурмель. Здесь работает центр, занимающийся изучением и популяризацией ее наследия. На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем ее могилы нет (место захоронения матери Марии неизвестно), но установлена памятная доска. В 2004 году мать Мария канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица. Израильский мемориальный центр "Яд-Вашем" присвоил ей звание "Праведник мира", ее имя увековечено на Горе Памяти в Иерусалиме.
Эмигрантам из России мать Мария запомнилась как подвижница и общественница. Она вела миссионерскую работу в Русском студенческом христианском движении, в котором состояли многие ученые и политики, высланные из Советской России на "Философском пароходе". В 1935 году она вместе с философами Николаем Бердяевым, отцом Сергием Булгаковым и литературоведом Константином Мочульским создает христианское общество "Православное дело".
За свои 50 с небольшим лет мать Мария словно бы прожила множество разных жизней. Николай Бердяев назвал ее "новой душой" — поэтом, революционером и религиозным деятелем.
Время сгладило противоречия и расставило новые акценты. Сегодня памятник основателю курорта Владимиру Будзинскому и памятный крест матери Марии стоят в центре Анапы в двух кварталах друг от друга. В Джемете, который превратился в застроенный отелями курорт, недавно появилась улица Семьи Пиленко...
В мемориальном зале Анапского музея мало подлинных вещей, зато почти каждый экспонат словно чудесный дар большого мира, переданный в благодарность матери Марии за все, что она сделала. Например, монахини Пюхтинского монастыря сшили такое же монашеское облачение, какое получила мать Мария, когда после пострига приехала в Прибалтику на съезд Русского студенческого христианского движения. Художник Юрий Ковальчук написал по фотографиям два ее портрета: стоящая монахиня и прекрасная дама с загадочной улыбкой. Здесь можно увидеть репродукции картин Елизаветы Юрьевны, которые хранятся в Русском музее, и фотографии ее вышивок, выполненных в Париже. Называется мемориальный зал матери Марии символично: "Возвращение на родину".