Книга - Встреча. Рассказ - Настоящая любовь

Книга - Встреча. Рассказ - Настоящая любовь
Розена Лариса

Издана книга "Встреча" в Ридеро.

Повторяется: Стихи.ру; Проза.ру; Изба - Читальня; канал "Чудачка", ОК

Б.М.

  Настоящая любовь

Когда началась  Великая Отечественная, война с Германией, я жил в Польше со своими родителями, отцом - директором банка и матерью – певицей. Они души во мне не чаяли. Надо сказать, отец был со мной довольно  строг, но мама...  Она только ворковала вокруг меня,  подхлёстывая моё самолюбие:
-Генрик, ты будешь великолепным пианистом! Как ты играешь на рояле! У меня душа улетает из тела и мчится в необъятные просторы вселенной, то  резвится, играет, то плачет и рыдает, а то успокаивается и начинает собирать небесные ромашки... Тогда я мечтаю...
Я только улыбался ей в ответ. Надо же, какая экзальтированная и впечатлительная, – думалось мне тогда, – моя мама! После я вспоминал,  мама потомок древнего польского рода, из самой, что ни на есть древнейшей дворянской фамилии. Поэтому я прощал её экзальтированность. В нашей семье была кровь польско литовских королей,  герцогов. Мама не забывала об этом и всегда гордилась своим происхождением и благородством. Отец был из разбогатевших нуворишей. Знатный некогда род по матери, совсем разорился и отец,  богатый мелкопоместный дворянин, женился на ней, чтоб прославить себя неувядаемыми подвигами рыцарей древней Польши...
Ну а я,  был простым парнем, любил музыку, людей, весь мир...  Не было у меня этой надменной шляхетской гордости. Мама даже иногда огорчалась по этому поводу, выговаривая мне:
-Генрик, ты не должен забывать о своём происхождении, что это за панибратство с простым сбродом? – я улыбался ей в ответ и отшучивался. Дела по музыкальной части у меня шли неплохо. Так, что я, почти, как некогда маленький Моцарт, уже концертировал по всему миру. Не знаю, как я играл. Самому себя оценить трудно, но слушатели хлопали почти до мозолей на руках. Но что это за художник,  если он постоянно не сомневается в себе? Был я,  всегда невысокого мнения о своих достижениях. Как-то между занятиями в консерватории и концертами, даваемыми мной по всему миру, я успевал ещё и читать. И у одного, известного на весь мир, писателя  прочёл: «Совершенно не пойму, за что мне деньги платят!». Я тоже  был не уверен в себе из-за постоянных маминых похвал. Каждый раз нуждался в подтверждении моих способностей. Поэтому я не болел звёздной болезнью великих артистов.
В начале войны, меня в армию ещё не призывали,  не было восемнадцати. Но я рвался. Отец предпринял всё, чтобы меня оставили дома. Когда же немцы вошли в Краков, почти всю молодёжь причесали под гребёнку, погнав в Германию. Нас посадили в товарные вагоны, всех вместе – девушек, парней, пожилых женщин, мужчин. В каждом вагоне по одному немцу конвоиру. Вслух говорить мы боялись, потихоньку перешёптывались. Когда я развернул свой паёк, что мать успела мне всунуть в руки, я увидел девочку, лет пятнадцати, шестнадцати, она с жадностью уставилась на мою еду, что я выложил из свёртка, чтобы  немного закусить.
Не выдержав её голодного взгляда, я предложил ей присоединяться к моей трапезе. Она тут же пододвинулась ко мне и взяла с моих колен кусок хлеба с колбасой. Мы стали быстро жевать, чтоб у нас не отняли наше добро. Вечером она тоже поела со мной и наутро следующего дня. Потом еда кончилась. Но она сидела рядом, не отодвигалась. Я и не заметил раньше, давясь едой и еле перемогаясь от ужасных условий, в коих пребывал, как она хороша. У неё были каштановые длинные, вьющиеся волосы и огромные карие, почти наполовину лица, красивые еврейские глаза, с поволокой. Когда я вгляделся в неё, она  мне робко улыбнулась, я ей тоже. Мы  оба тихо засмеялись. Она подсела ко мне ближе. Казалась воробушком, только что выпавшем из гнезда, сжавшимся, нахохлившемся. Я понял её беззащитность, её доверие ко мне и интуитивно, не сознавая, что делаю, обнял её. Тогда она вся задрожала, будто от холода, сильнее прижалась ко мне и затихла. Опустив глаза, я решил посмотреть, как она себя чувствует? Она мирно спала. Я боялся пошевелиться, дабы не разбудить её. Мирно похрапывая у меня на руках, она свесила свою маленькую головку мне на плечо. Рука затекла,  находясь в одной позе, но я терпел. Вдруг вагон резко дёрнулся, она проснулась. Открыла испуганно глаза, заморгала, желая понять, где она. Когда её взгляд встретился с моим, она вновь улыбнулась и прошептала:
-Я люблю тебя, - я не сдержался. Сердце вздрогнуло от жалости, и я ей ответил:
-И я люблю тебя! – Она же, в ответ на мои  слова, вновь сжалась тёплым  маленьким комочком у меня на руках, вновь уснула. Я ни о чём не думал, только хотелось  ехать и ехать, держа её в руках, боясь потревожить, и петь ей колыбельную песенку...
Далее  несколько дней мы уже с ней голодали. Но как-то мы это не особенно ощущали. Ведь нам было  хорошо вдвоём, будто мы, как брат и сестра, находились с ней на другой планете, вне времени и пространства...
Единственное, о чём я думал тогда, и молил всю дорогу Бога, это чтобы нас не разлучили с моей беззащитной маленькой крошкой Мартой. Так она объяснила мне – её зовут. Но документы у неё были на другое имя – на Сильвию. Подружка отдала ей свои документы, чтоб  её не приняли за еврейку и не расстреляли. Когда она это доверительно сообщила мне, я подумал: «Слава Богу! Везде есть люди, у которых в груди не камни, а живые сердца...».  Вскоре мы прибыли в Германию...
***
Далее биографию Генрика писала сама жизнь.
***
 Всех поместили в концлагерь... Марта и Генрик старались не потеряться в этой массе, людей было много, как на демонстрации или маёвке. Наконец всё утряслось, прояснилось, их разместили по баракам  в одном лагере. Ежедневная работа была изнурительной, условия ужасны, спасали иногда случайные встречи. Тогда они переговаривались глазами, поддерживая, как могли, друг друга. Она как-то прикипела к его душе своей трогательной беззащитностью. У него не было ни сестры, не брата, она заменила ему, умершую в детстве сестру. Генрик постоянно молился, чтобы поверили её подставным документами, не приняли за еврейку.  Хотя поляков немцы тоже не жаловали, но евреев, без всяких разговоров, отправляли под «душ», в газовую камеру.
Как-то лагерное начальство праздновало свой очередной фашистский праздник. Он должен был включать себя: доклад о победах, одержанных армией, вступительную речь начальства, отмечающего хороших работников, обед и танцы под современную музыку.
Решили не осложнять жизнь своим офицерам, поискали пианиста среди пленных. Выбор пал на Генрика. Его позвали на эту вечеринку, дабы он весь вечер играл им, пока они будут ужинать и танцевать. Его принарядили в приличный костюм, причесали, надушили, чтобы дурно не пах бараком. В итоге - он выглядел великолепно.
Молодая девушка Линда, работавшая в этом лагере, в музыкальном кружке, тоже присутствовала на этом вечере. После всех высокопарных речей и поздравлений, начались танцы. Она увлечённо танцевала с молодым офицером. Внезапно обратившись к пианисту, заказывала музыку на следующий танец. Он не расслышал сказанного, повернулся  и растерянно спросил:
-Вы ко мне обращаетесь? – Линда пожала плечами и повторила:
-Да, к Вам, хочу, чтоб Вы сыграли Венский вальс Иоганна Штрауса!
-Спасибо, я вас понял, начинаю...
И полились, пробиваясь, через смерть, слёзы, побои, голод  прекрасные звуки «Венского вальса»! Трам – тата, трам – та-та...
Помните, как написал эту чудесную музыку сам Иоганн Штраус сын? Ехал с возлюбленной в коляске по лесу, пели птицы, кружились стрекозы, смеялось летнее солнце, страстно любились между собой кроны высоких деревьев... И под этот весёлый, неугомонный шум птиц, жужжание жуков, перебранку зелёной  листвы, Иоганн, обнимая свою возлюбленную, стал напевать мгновенно рождающуюся весёлую мелодию «Сказки венского леса».
Все присутствующие закружились в вальсе. Вдруг Линда, оставив своего кавалера, подошла к пианисту. Наклонилась над ним, спросив в некотором замешательстве:
-Вы сможете сыграть Бетховена «Лунную сонату»?
-Смогу, конечно, а в чём дело?– рассеянно спросил он.
-Хочу её послушать, – произнесла она смущённо, – публика, Вы не против моего предложения? – спросила она у всех.
-Пусть исполняет, – раздалось в ответ несколько голосов.
-Хорошо, но ведь под неё не танцуют! – Ответил он с удивлением. Ему вообще не хотелось сейчас играть. Он не выспался, чувствовал себя неважно, всю ночь терзали клопы, стонали военнопленные. Брала своё усталость. И вот сейчас он должен веселить этих довольных и сытых немцев...
-А я не хочу под неё танцевать, – продолжала говорить Линда, - просто все будем сидеть и слушать... Вы начинайте, а я объявлю...
Он взял себя в руки. Полились трогательные и волнующие звуки музыки, написанные некогда великим Бетховеном... Все присутствующие замерли, затем тихо расселись на стульях и с удовольствием стали слушать. Это был изумительный  концерт. Генрик иногда исполнял эту сонату на бис, и всегда его не выпускали из зала, после. Он так играл, что слушатели требовали играть ещё, ещё, и ещё... Концерты затягивались всегда почти до глубокой ночи...
Здесь тоже всё замерло, оживление от танцев прошло. Сидели и слушали, затаив дыхание. Потом его попросили исполнить вторую фортепьянную сонату Бетховена, о коей писал русский писатель Куприн в рассказе «Гранатовый браслет». Ведь многие из присутствующих, наверняка, читали этот восхитительный рассказ о безответной любви... Затем заказали двадцать Крейцерову. Он  хотел обратиться к Линде, что эта соната для скрипки и фортепьяно, но она уже сама подходила к нему со скрипкой...
Их выступление всех потрясло. Кто-то улыбался, кто-то мечтал, кто-то сидел, опустив голову,  или упершись взглядом в пространство... О, великий Бетховен умеет встревожить сердца, повести их за собой в чудесную область надежд и великих свершений...
Наконец игра закончилась, даже хлопать никто не мог, все долго сидели, не вставая со своих мест, будто приклеенные... Немцы - народ очень  музыкальный...
Наконец, слушавшие опомнились, зашевелились, встали. Всем стало неудобно за свою чувствительность и сентиментальность...  Принялись шутить, вновь танцевать. Веселье ещё лениво тянулось, но вечер  как бы свернулся... Многие уже расходились...
Когда Линда пришла к себе, она почувствовала себя растерянной, будто что-то большое - большое потеряла или, наоборот, нашла... Она поняла, что полюбила этого пианиста, сильно, навсегда...
***
Генрик устал, еле доплёлся до своего барка. Ему выдали премиальные: в  сетке лежали колбаса, сливочное масло, шоколад сгущёнка. Входя в барак, он всё имеющееся, разложил во внутренние карманы своего пиджака. Костюм у него не отобрали. «Завтра, если увижу, отдам всё Марте, она исхудала до неузнаваемости. Одна тень осталась». Затем,  бросился на нары, и уснул. Завтра будет день и будет пища, так поговаривал его  отец. Спал без всяких сновидений. Наутро его перевели в другой барак, более удобный. Его не стали посылать на тяжёлые работы, было предписание по лагерю – пианиста беречь. Немцы понимали: что такое хорошо, а что такое плохо! Но из лагеря не отпускали, он оставался пленным. (В дальнейшем, ему дали лёгкую работу.  Он тоже руководил, действующим там, музыкальным кружком. Его иногда вывозили с охраной давать солирующие концерты  на вечеринках, где собиралась верхушка военной элиты).
***
Линда проснулась в слезах. Она испугалась, что Генрика за что-нибудь могут наказать. Но, встретив его случайно мимоходом, увидела, что он в порядке, она обрадовалась. «Значит, он жив...  я тоже изо всех сил буду стараться его оберегать».
***
 При встрече с Мартой, выбрав момент, он передавал ей съестное, чем стала дополнительно подкармливать его Линда. Однажды она  напрямую спросила его:
-Почему Вы такой худой, ведь по идее хорошо питаетесь!? – Она стала догадываться о его связи с этой маленькой замухрышкой, как она её про себя называла, – вы ещё кого-то поддерживаете? -  Он смущённо улыбнулся в ответ:
-И да, и нет, –  неуверенно выдавил он из себя. Линда, указав на него пальцем произнесла:
-Ну, герой, сознавайтесь! – Он понял, она догадывается о его дружбе с Мартой и просто, стараясь не смущаться, согласился:
- Здесь у меня сестра, она совсем ещё ребёнок... Чахнет, – Линда побледнела, но сдержалась. Она понимала, эта девушка ему не сестра. Не стала  она допытываться и выяснять. Только еле выдавила из себя:
-Хорошо, буду иметь   ввиду её для подкорма. Вам незачем отдавать ей всё,  –  он побледнел,  но  не стал оправдываться, послышалось только:
-Спасибо, – они разошлись в разные стороны. Вскоре Линда  стала вместе  с ним давать концерты по маршрутам военных побед. До войны она училась в консерватории по классу скрипки. Иногда тоже концертировала. Вполне возможно, это была её идея – концертировать вместе. Их дуэт был не отразим... Линда подкармливала уже их обоих. Она любила и не могла отказать в поддержке  его «пассии», как она думала.
Война подходила к концу, лагерное начальство заметало свои зверства. Многих пленных должны были отправить в газовые камеры. Узнав об этом, Линда предупредила «влюблённых», снабдив их документами, одеждой, вещами. Она же устроила им побег.
***
Марта и Генрик долго блуждали по лесам Баварии, вышли к предгорью, и всё шли и шли. В одну из очень холодных ночей они набрели на лесную избушку.  Сумерки сгущались, становилось одиноко и тоскливо в тёмном захолустье. Она содрогнулась... Генрик  тоже поёжился, огляделся. Страшно, тоскливо...
            Всё потемнело  и странно порой,
Мне наблюдать за природой шальной.
Небо сереет в преддверии зла.
Властвует ветер и жгучая мгла.
Кажется, бунт у природы такой,
Что никогда не наступит  покой.
Но вот тревога на миг замерла.
Нежная тихость в душе расцвела...
 Зашли в разверстую пасть избушки, решили там заночевать. На  земляном полу был рассыпан ворох соломы. Они доели последние остатки еды и улеглись спать, зарывшись с головой в солому. Среди ночи услышали рёв мотоциклов и немецкие голоса. Замерли, закопавшись  глубоко в солому. «Неужели Линда их предала из ревности?», – подумал Генрик,  терзаясь от страха. Потом решил: «Нет, она не могла этого сделать. Да и охране сейчас не до погони за пленными. Вот-вот их сами поймают наступающие». Марта крепко обняла его и чуть не заплакала. Он сжал ей рукой рот. Кто-то открыл скрипящую дверь, раздался голос:
-Здесь никого, но пахнет такой затхлостью, сыростью и вонью, что, думаю,  оставаться  не стоит, - послышался шум удаляющихся шагов и  отъезжающих мотоциклов. Вдруг Марта крепко прильнула к нему и жарко зашатала, как бы в полузабытьи:
-Возьми меня скорее, я хочу быть твоей. Только твоей! Я  безумно тебя люблю! Боюсь, что мной овладеет какая-нибудь мерзость... Ты должен быть первым! - Она шептала ему на ухо эти безумно горячие слова, сильнее прижимаясь. Её руки скользили по его торсу, всё ниже и ниже... Его никто ещё так страстно не целовал,  не притягивал к себе, не говорил безумно жгучих слов. Его ещё ни одна женщина не умоляла стать  ради неё  желанным мужчиной...
 Он не выдержал. Как бы в безумном забытьи, они сплелись в желании и агонии любви, понимая, что  находятся  на волосок от смерти.
***
Война кончалась, они всё шли, шли... Он старался более не приближаться к ней, ощущая себя  раздавленным и опустошённым, презирая себя,  за  малодушие и слабость.  Когда она с тоской смотрела на него, он опускал глаза и молчал... Что он мог ей сказать в ответ? Это ведь не было  любовью...
Наконец, они подошли к большому городу, устремившись к площади.  Там было огромное скопление людей, и они оторвались, потеряв друг друга из вида. Сколько он  искал, звал Марту, всё было напрасно. Он понимал, после случившегося, её, наивную, нельзя оставлять одну...
***
Генрик вновь вернулся в Польшу, но не узнал её. Мать, оставшись одна, после смерти мужа эмигрировали в США, так ему объяснил один из старых жителей... Генрик поехал за матерью...
Вскоре всё стало приходить в себя. Старая Европа  старательно зализывала свои послевоенные раны, поднимались из пепла разрушенные города, восстанавливались мосты, заводы и фабрики...
Генрик  осел в США и стал вновь  концертировать. Сначала у себя в стране, где он получил американское гражданство, затем в Европе и даже Азии.
После одного из прекрасных концертов во Франции, к нему в гримёрку забежала красивая девушка с букетом пунцовых роз и, расцеловав его, вручила этот букет. Генрик растерялся:
-Кто Вы, милая, барышня, мы с Вами знакомы? –  улыбаясь, задал он ей вопрос. Она ответила:
-Почти знакомы. Я сестра Линды, она сама не осмелилась к Вам подойти, но вот её записка - она ждёт Вас в отеле Риц после концерта.  Приходите! До свидания!
***
После концерта, публика долго не отпускала его. Она им просто завладела и чуть  не на руках, повела в ресторан отмечать шумную победу над таким городом, как Париж. Он никак не мог вырваться из объятий своих ярых поклонников до утра. Когда он всё-таки освободился, уже рассветало, изумительные краски из розового перламутра, нежности и любви, окрасили всё вокруг,  Генрик помчался в отель к  милой Линде.
 Он открыл дверь, указанную в записке, вбежал в номер. Линда лежала на постели, без кровинки в лице. Не шевелилась. Рядом находилась записка сестре: «Он не пришёл, значит, он остался со своей Сильвией – еврейкой. Он не виноват в этом. Любовь не подчиняется расчёту, её  нельзя  запретить,  навязать. Она не знает границ,  безбрежна и могущественна, сострадательна и зла, сладка, и горька одновременно... Не зря древние греки боялись стрел Амура! Потому что, когда любишь, становишься тенью любимого...  Генрик не любит меня. И мне незачем  жить... Все эти годы я ждала его...  прощай...». Прочитав эту записку, он поднял Линду и стал изо всех сил трясти:
-Прости, - кричал он, – прости меня, никого я не любил  и не люблю, кроме тебя! Просыпайся скорее! – Она открыла глаза и прошептала:
-Ты пришёл, и ты меня любишь...
-Люблю, люблю, только тебя одну и люблю!! Что ты наделала, – стонал  он в исступлении, - всё это время я любил только тебя, с самой первой встречи! Марту – Сильвию – я просто жалел... Так уж вышло...
-Тогда вызывай быстрее такси, пусть меня спасут! Я хочу жить, любимый! –  Неся её на  руках и покрывая поцелуями, он выбежал из номера, крича во всё горло:
- Быстрее такси, быстрее вызывайте такси, Нам надо срочно в больницу! Моя любимая умирает!
***
Через некоторое время они давали концерт в Израиле, к ним подошла пожилая женщина, ведя за руку маленькую девочку. Незнакомка поклонилась им в пояс, поблагодарила за удовольствие,  полученное от их концерта, добавила, указывая на девочку:
-Вы знаете, она ведь тоже уже хорошо играет на рояле! - Линда склонилась к малышке, спросила:
Как тебя зовут, дорогая? – девчушка, смущённо улыбаясь, произнесла:
-Марта, - а пожилая женщина объяснила:
 -Так же, как звали её покойную мать, - Генрик побледнел:
-Так это? – Он осёкся, не договорив.
-Да, - ответила женщина, и, наклонившись над девочкой, сказала, – это твой папа! – Тогда Линда подняла девочку на руки, прижав её к груди, и прошептала:
 – Выходит, она  очень любимая нами, наша маленькая доченька!  - Общих детей у них не было. - Девочка Марта  – продолжала Линда – самое дорогое для нас с Генриком сокровище! – И Марта в ответ рассмеялась тихим заливистым колокольчиком...
***


© Copyright: Розена Лариса, 2024
Свидетельство о публикации №224092501013

© Copyright: Розена Лариса, 2024
Свидетельство о публикации №124092504252