В конце лета со мной всегда так. Скучаю по Москве. Ведь летом что? Летом – дача, грозы, жара, комары, мухи. Летом малина, смородина, вишни, яблоки. Летом прополка, поливка, наливка, настойка, грибочки-ягодки. Хорошо? Конечно.
Текст: Павел Васильев, фото: Александр Бурый
А бывают еще путешествия. К ним готовишься всю зиму. Экономишь. Прикидываешь. Сравниваешь. Собираешь мнения домашних. И в конце концов покупаешь путевку на теплоход! Например, по Верхней Волге – Углич, Мышкин, Калязин, Тутаев, Рыбинск, Ярославль, Кострома, Плёс, Чкаловск, Кинешма.
Нижний? Нет, до Нижнего Новгорода финансы доплыть уже не позволяют. Или, скорее, так: доплыть можно, но обратно – только на поезде. Ну кому это надо, после теплохода пересаживаться на скучный тепловоз, верно?
А досужие разговоры, что, мол, КИМ надоел, в нашей семье совсем не понимают! Как это – надоел?
Когда белый теплоход крадется по КИМу (Каналу имени Москвы, кто не в курсе) с его водохранилищами, бьефами и шлюзами – на север, к Волге, создается мягкое лирическое настроение, не покидающее бывалого речного туриста до самой последней стоянки, до финишного трапа в Северном речном порту. И сколько с этим каналом связано? В моей жизни и в жизни нашей семьи – многое.
Короче говоря, путешествие, плавание по реке сравнить не с чем, ответственно вам заявляю. Первый раз я шел по реке в 1972 году от Москвы до Астрахани и обратно, так что некоторый речной опыт имеется…
И все же, все же... Скучаю по родному городу. И чем далее – тем больше. Аж снятся бульвары, переулки, тупички, площади, дома и домишки, закусочные, трамваи, горочки-пригорочки, где сведущий пешеход лучше двинет вниз, а новичок обязательно попрет вверх.
Пора, братцы, пора! Вот и сентябрь на дворе. В дорогу, в дорогу! Что там изменилось на родных перекрестках, что произошло?
К тому же давно пугают невиданным городским масштабным благоустройством, мол, надо за пять лет обустроить тысячи улиц. Представляете перспективу? Тысячи улиц… За пять лет… А те улицы и те годы, что благоустраивали и текли ранее, – это уже не в счет?! Как же так?
«Представь, – говорит на это моя жена, пока мы едем в метро, – если все соседи в подъезде начнут друг за другом благоустраиваться. Менять, например, железные входные двери в квартиры… Начнут Барановы с первого этажа, затем Калабушкины со второго, затем Пронкины, потом Фалалеевы, потом мы… А потом все примутся по новой стеклить балконы… Первый Марисов, он давно не стеклил… За ним Копытина, это уж обязательно… А потом еще все решат навешивать кондиционеры… Это же с ума сойдешь от несмолкаемого грохота, то снизу грохочут, то сверху, то слева, то справа… И конца-края этому грохотанью не видно. И не слышно. А если еще стены в подъезде перекрасить? Почему нет? Облупились за зиму. Да и цвет не того… Красить! При плюс тридцати трех градусах тепла красить в подъезде лучше всего… Чтобы быстрее сохло!»
* * *
Как это там у Александра Сергеевича?
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Конечно, мы начинаем свидание с Пушкина. Вот он, позеленевший, хоть отмывают и скоблят памятник каждый год, стоит, печально склонив голову в сторону Тверской улицы…
А здание «Известий» в лесах, в строительных лесах, как и было весной…
Тут – видимо, на нервной почве – срочно разыгрывается аппетит. В углу известинских хором, несмотря на ремонт, сохранилась столовая сеть с коротким сельскохозяйственным заголовком. «По борщу?!» «Почему бы и нет», – неожиданно соглашается жена.
Берем борщ московский и по куску полезного зернового хлебца. 500 рублей. Но вкус неплохой. Не домашний, конечно, но все же. Рядом уминают гречку с котлетами две дамы бальзаковского возраста в одинаковых черных футболках. На спине этих черных футболок белая крупная надпись: «Что наша жизнь? Игра!» Ух ты.
Наши столики на улице, под тентом.
А в сквере напротив идет экскурсия. Экскурсовод наверняка читает что-то из Александра Сергеевича. Возможно, такое:
Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
«Бульварами? Вниз?» «Бульварами, вниз, – опять соглашается жена, – но только давай поедем на автобусе. Столько всего навестить хочется… Пешком не выйдет».
Вот это мудро! Мы идем к знакомой остановочке, где раньше троллейбусы с неизменными номерами 15 и 31 ходили не годы – десятилетия. А теперь?
Какой-то незнакомый 5А. Словно класс в школе. Зато автобус пустой. Садимся. Едем. Смотрим. Так…
Тверской, Никитский, Гоголевский… Много кругом людей в оранжевом, ох много. У некоторых обед. Едят что-то вроде доширака в пластиковом стакане. Отбойный молоток и лопата лежат рядом.
У Никитских Ворот благоустройство особенно заметно. С трех сторон заборы. И ТАСС, и Тимирязев скучают. Очень хорошо, что мы пешком не пошли. Весь правый ряд в ремонте.
А вот на Гоголевском бульваре вроде спокойнее.
Поворот. Стоп. Достаточно. Выходим. Спасибо.
* * *
Остоженка! Пречистенка! Здравствуй, товарищ Энгельс! Ну и главы, конечно, горят на солнышке храма Христа Спасителя…
Батюшки, да и храм ведь в лесах. Вон, рабочие, под самыми куполами…
Но в остальном здесь спокойно, тихо и даже безлюдно. Хамовники.
И самое демократическое кафе – из окошка – живо и на своем месте! Маленький американо – 130 рублей за стаканчик. Берем два и моментально через дорогу – на лавочку в теньке, под сиренью. По соседству с Энгельсом, который отчего-то не зеленеет, а привычно строг и сер.
Пьем кофе, закуриваем и оглядываем родные Хамовники.
Сзади – Энгельс и Остоженка, бывшая Метростроевская.
Слева – палаты и особнячки Пречистенки о трех этажах в рядок. Правее – храм Христа на месте бывшего бассейна, левее – станция метро «Кропоткинская», ее не переименовали. Дальше – Институт русского языка, Пушкинский музей и Волхонка…
Сколько связано с этой площадью и с этими улицами-лучами, идущими от нее, тысячу раз рассказывал, повторяться не стану. Любимое место города. Точнее, одно из самых любимых.
«Прогулка на лавочках, – говорит жена. – Как ты любишь».
А я и в самом деле именно такие прогулки люблю. Сидишь и смотришь… Потом куда-то пройдешься, сменишь обстановку и снова присядешь. И снова смотришь.
Вот куда этот дядя спешит – пиджак на голое тело, домашние тапочки и авоська позвякивает в руке?
«Явно в тенек. Прилечь хочет. Устал», – уверяет жена.
Дядя и в самом деле неожиданно укладывается на траву под деревом, неподалеку от старинных палат, на которые тоже давно набросили строительную сетку.
Или вот люблю вывески на особняках перед нами. Такие возникают ассоциации…
В соседях: «Русская церковная лавка» – это раз, заведение «Еще вина!» – это два, и «Мясной ресторан» – это три. Три здания рядом, три вывески. Какая полнота чувств, какая сборная страстей, какая наполненность жизни. Нет, вы чувствуете?..
Или Остоженка… «Золотая миля». Самые дорогие кварталы города. Край богачей. Тут пешком не ходят. Не принято.
А в 1935-м улица была Метростроевской, тут вырыли первую линию метро, и газета «Рабочая Москва», предтеча «Московской правды», сообщала читателям аккурат 16 мая: «Вчера на метрополитене открылась нормальная эксплуатация… Наплыв пассажиров превзошел все наши ожидания. С 7 часов утра до 9 было перевезено 28 638 человек, с 9 до 12 – 56 746, с 12 до 15 – 72 662 человека, с 15 до 18 – 72 140 человек… До конца движения перевезено 350 тысяч человек.
Билеты выдаются двух цветов – желтый по направлению от станций «Парк культуры» и «Смоленская» до станции «Сокольники» включительно. Билет малинового цвета – в обратную сторону. Однако некоторые думают, что, купив один билет, они могут ездить с ним сколько вздумается… Еще наша просьба: при посадке выжидать, пока пассажиры выйдут из вагона.
Наша задача состоит именно в том, чтобы поезда метрополитена, гордо носящего имя любимого руководителя Лазаря Моисеевича Кагановича, ходили так, как ходят хорошие часы».
А 10 февраля 1936 года «Рабочая Москва» поделилась с читателями довольно неожиданным пассажем о Пушкине: «Ни Гоголь, ни Лермонтов, ни Гончаров, ни Толстой, обычно остававшиеся на ограниченной почве русских сюжетов, не давали в своем творчестве такого сближения с широкой международной жизнью, какое дал Пушкин. Этот своеобразный и редкостный интернационализм далекого художника также вплотную сближает его с нами».
Вот Пушкин посмеялся бы. Да и Лермонтов с Гончаровым и Толстым, пожалуй, озадаченно хмыкнули бы.
«Еще вина!» – предложил бы, а то и потребовал бы Михаил Юрьевич.
* * *
Ну-с, куда дальше?
По Волхонке в Пушкинский музей? Конечно нет, в музеи мы, как правило, ходим зимой.
По Соймоновскому проезду к реке? Тоже нет, знаменитые речные волжские пейзажи еще не стерлись из памяти. Пусть простит нас Москва-река.
А что автобусы?
Раньше на этой остановке притормаживали два маршрута. Троллейбус №15 по бульварам возвращался на Пушкинскую. Троллейбус №5 долго рулил до Савеловского вокзала.
А как теперь?
А теперь вот подходит к нам длинный синий №6 до неведомой Дангауэровки… Позвольте! Раньше №6 – это был отличный маршрут: через Большой Каменный мост от дома Пашкова в Замоскворечье на Софийскую набережную и до Павелецкого вокзала… При чем тут какая-то Дангауэровка?
Но жизненный опыт подсказывает: сегодня этот вариант – лучший! Садимся? Садимся.
Опыт не подвел.
Мы уверенно навестили наших друзей и знакомых, неспешно двигаясь на восток, словно разрезая город на части, на слои.
Смотрите сами.
По Волхонке мы выкатились к памятнику царю Александру II Освободителю со львами.
Успели бросить взгляд на Ленивку, где на месте скромной некогда пельменной ныне ресторация и столики на улочке.
На Боровицкой площади автобус через мост не пошел. Зато показал нам князя Владимира в лучшем виде.
На Воздвиженке мы кивнули Достоевскому, отметили, что у Кремля много людей и что М.В. Ломоносов на своем законном месте – внушительно восседает у старого корпуса МГУ.
Ну и, разумеется, обратили внимание на мемориальную доску Александру Сергеевичу Пушкину на старом здании университета Московского. Адрес – Моховая, 11.
В сентябре 1832 года поэт посетил университет в компании министра народного просвещения Сергея Семеновича Уварова. Лекцию студентам в тот момент читал профессор И.И. Давыдов. За ним должен был читать М.Т. Каченовский. «Указывая на вошедшего с ним молодого человека, г-н министр сказал: «Здесь преподается теория искусства, а я к вам привел само искусство», – вспоминает тогдашний студент.
Спор о подлинности «Слова о полку Игореве», возникший тут же между Пушкиным и историком и критиком Михаилом Трофимовичем Каченовским, описал в своих воспоминаниях Иван Гончаров, будущий классик русской литературы, а тогда студент университета. «Я не припомню подробностей их состязания, – помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность русского эпоса, а Каченовский вонзал в него свой беспощадный аналитический нож. Его щеки ярко горели алым румянцем, и глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным. Пушкин говорил с увлечением, но, к сожалению, тихо, сдержанным тоном, так что за толпой трудно было расслышать. Впрочем, меня занимал не Игорь, а сам Пушкин.
С первого взгляда наружность его казалась невзрачною. Среднего роста, худощавый, с мелкими чертами смуглого лица. Только когда вглядишься пристально в глаза, увидишь задумчивую глубину и какое-то благородство в этих глазах, которых потом не забудешь. В позе, в жестах, сопровождавших его речь, была сдержанность светского, благовоспитанного человека»...
На площади Революции восседает со своим кулачищем Карл Маркс, а почти напротив, на Театральной площади, посапывает в своем кресле у Малого театра Александр Николаевич Островский.
Островскому мы передали поклон от жителей славного города Кинешмы, а Карлу Марксу – революционный салют от Фридриха Энгельса из Хамовников.
А дальше была Лубянка, ресторанчик с убойным названием – «Контрразведка», был Ильинский сквер, где вверху памятник героям Шипки, а внизу – памятник создателям русской азбуки – святым братьям Кириллу и Мефодию, и была улица Солянка, где больше не продают чебуреков у метро, и была река Яуза, и кинотеатр «Иллюзион» в знаменитой высотке на Котельнической, и могучий Дмитрий Донской на коне в сквере на площади Яузские Ворота.
Нет, совсем не зря мы выбрали маршрут №6, без пробок докатив на нем от Пречистенских Ворот до Ворот Яузских… Правая выделенная полоса для муниципального транспорта – великое изобретение человечества.
* * *
А дальше как? Вы думаете, мы рванули штурмовать Верхнюю Радищевскую улицу? Конечно нет, мы никуда не рванули, а сели тут же на автобус №7, который мигом взял высоту и высадил нас на Таганской площади. Так…
Вот где ремонт и благоустройство кипит без устали… Бордюры меняют. И много чего еще. Под малиновый звон местной церкви мы аккуратно обошли Таганочку с севера. Отметили для себя стабильный рынок нумизматов на Гончарной. Кивнули театру. И портрету Льва Ивановича Яшина на торце. И на Больших Каменщиках дождались автобусика №856, что трудолюбиво возит пассажиров в наши южные края почти из центра города.
Вы скажете, метро быстрее и проще? Возможно, и так, не буду спорить. Но оканчивать прогулку в метро – себя не уважать. Мы так делаем в минуты крайней усталости. Или спешки. Или погодных аномалий.
В автобусе лучше. Видишь город. Вот и совсем знакомые места. Улица Восточная, улица Автозаводская, где ведь тоже давно не ходили, не гуляли, не сидели на лавочках. Вот и река Москва…
Что там в наших краях? Не пережимают ли с благоустройством? Нет, вроде по-старому все. Тихо, привольно.
Ба, а это что такое? Верный наш друг, трамвай «Витязь», заимел новый номер. 47+14. Так и написано, словно надо решить пример перед дорогой. Это что же? Соединили два маршрута? Теперь из Нагатина можно без пересадок взять да махнуть до «Университета»? Надолго ли?
Любопытно. Чем не маршрут. Осень еще не кончилась… Она только началась – осень.