Небраска, май 1861 года
Сначала появился звук: стучало железо о железо, перекрикивались люди, скрипели колеса. Почтальон выехал на верх очередного холма и увидел ее – длинную полосу новой железной дороги, которую прокладывали через пустынные северные штаты Америки к восточному побережью. Он поговорил с бригадиром, передал мешок корреспонденции и показал конверт со множеством штемпелей разных стран. Собеседник внимательно рассмотрел надпись, отрицательно покачал головой и показал вперед: на другой участок, отстающий от его на несколько миль.
Молодой темноволосый загорелый мужчина в серой холщовой рубахе, мешковатых штанах и высоких сапогах остановил тачку, оперся на лопату и посмотрел на изгиб реки. Несколько высоких тополей уже почти полностью оделись листвой, а старый дуб не торопился – не доверял только начавшей набирать силу весне.
Мужчина задумался и тихонько, будто вспоминая что-то давно забытое, медленно подбирая слова, запел: «Бережком Волга-речка течет, а за ней по волнам легка лодка плывет... Как же дальше? В саду при долине поет соловей, а я на чужбине, забыт от людей».
– И не Волга, и соловьев не слыхать, – как бы про себя проговорил он.
Природа Небраски и вправду мало напоминала далекие, казавшиеся сном виды великой русской равнины, а река Платт, мутная, со множеством островков, сильно отличалась от чистой маленькой речки Велички, в которой было так приятно купаться и ловить рыбу.
– Эй, Джон, чего застыл? – Громкий голос вывел мужчину из задумчивости. Он быстро наполнил тачку землей и отвез к насыпи.
Всю зиму тот, кого на Дальнем Западе звали Джоном, трудился на строительстве железной дороги. Здесь не было его соотечественников из России, а ирландские рабочие не сразу приняли чужака. Он с улыбкой вспоминал первые дни: может, проделки, которые испытывали его на прочность, могли напугать менее опытного человека, но после выходок старших кадет Пажеского корпуса казались вполне безобидными.
Как-то раз ему в очередной раз пришлось продемонстрировать силу духа...
Небраска, зима 1859 года
– Быстрее, быстрее! Ах, проспали! – слышались встревоженные голоса, и новичок, как и ожидалось, подскочил со своего места в углу палатки, наспех оделся, подбежал ко входу, влез в сапоги и…
– Примерзли! Ой-ой, гляди! – как бы нечаянно оказавшийся рядом здоровенный землекоп Кевин с сочувствием хлопнул парня по плечу, так что тот чуть не свалился, не в силах сделать шаг.
Действительно, на улице стоял крепкий мороз, вынуждавший людей усерднее выполнять дневную норму, чтобы поскорее укрыться в помещении. Джон устоял, какое-то время поразмышлял, а потом вынул ноги из сапог и пошатал обувку рукой. Он уже понял (по затихшей палатке и редким звукам сдерживаемых смешков), что это еще одна проверка. Как-то ему насыпали соль вместо сахара в чай. Тогда он, не морщась, выпил напиток, а потом улучил момент и проделал тот же трюк с кружками товарищей по бригаде. И все сделали вид, что ничего не произошло.
Джон сунул руку в сапог, поднял стельку, нащупал и достал увесистые булыжники, спокойно вынул их, обулся и, сопровождаемый разочарованным бормотанием, отправился на смену.
Наверное, решающим событием, которое сделало его своим для гордых ирландцев, стала воскресная поездка в ближайший к стройке городок Колумбус. На чужбине ему больше всего не хватало церковной службы. Здесь не было православных церквей, и когда он узнал, что в недавно отстроенном деревянном католическом храме состоится месса, решился побывать на ней. Он не хотел привлекать внимание: тихо просидел в самом конце простого, похожего на длинный сарай помещения. Некоторые молитвы и общее почитание Господа Иисуса Христа, пусть не полноценно, но напомнили о маленькой церкви в родном Бежецком уезде.
Именно в тот день суровые жесткие ирландцы, увидев уважение чужака к своей вере, наконец признали в нем равного...
– Почта, почта, – послышались голоса, и люди, оторвавшись от работы, поспешили к гонцу. Событие было довольно редким: корреспонденцию привозили не чаще двух раз в месяц, ведь часто писать простым рабочим было некому, но зато почтальон всегда щедро делился последними новостями.
– Джон Мэджилл! – выкрикнул почтальон, изрядно удивив самого адресата. – Мне сказали, он должен быть где-то здесь.
Конверт, видимо, проделал долгое путешествие: почти всю поверхность покрывали марки Российской империи, германских княжеств, Франции, нескольких штатов. Джон разорвал бумагу и жадно пробежал первые несколько строк.
«Дорогой Михаил, спешу сообщить, что крестьянам дали свободу. Ни ты, ни я не верили, что это случится. Тем радостнее узнать о кардинальном повороте в жизни империи».
– Возвращайся домой, здесь предстоит много работы неравнодушным людям, – последние строки он перечитал вслух. Похоже, скоро его ждет очередное длительное путешествие.
Небраска, 1857 год
– Смотрите, вот здесь проходит дорога. – Господин Рекк, основатель недавно появившегося на пустынном берегу реки города, который состоял лишь из нескольких деревянных сооружений, крытых осокой и соломой, с радостью встретил образованных русских путешественников и увлеченно делился планами.
– Пройдет, – поправил собеседника Михаил. Молодой русский путешественник в Америке взял себе имя Джон Мэджилл. Он и его давний друг, а когда-то учитель, журналист и писатель Эдуард Романович Циммерман, прибыли в поселение лишь вчера.
– Раз есть на плане, считайте, проходит, – довольно усмехнулся хозяин. – А здесь и здесь, – он указал несколько точек на карте, – строю еще несколько городов. Кстати, можете застолбить себе участки. Через год продадите с выгодой, – щедро посоветовал он.
– Спасибо, но через год мы планируем быть в Египте, – поделился планами Циммерман.
– Что там делать? Оставайтесь у нас. Здесь же намного интереснее.
– Мистер, Рекк, а где именно сейчас строится железная дорога? Хочу узнать, как поставлено дело, – спросил Михаил.
– О, это и правда интересно. Доберетесь за неделю, а я дам вам письмо к начальнику участка. Он все покажет.
Михаилу было интересно в молодой бурно растущей стране: в его блокноте постоянно появлялись новые записи и рисунки. Местные, чаще всего переселенцы из разных уголков Европы, оказались открытыми радушными людьми. Он делал зарисовки устройства железной дороги: указывал ширину насыпи, расстояние между шпалами, описывал инструменты, устройство паровоза, пока был в Чикаго. Но постепенно осознавал: чтобы понять какое-то дело, надо попробовать все самому.
После некоторых споров с товарищем, который все же не был готов к подобным экспериментам, Михаил стал обычным рабочим. Он никак не мог подумать, что подобная простая жизнь придется ему по душе: не стало условностей, навязанных обязательств. А ведь дома, в России, ему приходилось подчиняться куче правил: сначала в Пажеском корпусе, потом в Егерском полку, потом на службе в министерстве.
Усадьба Синево-Дуброво, сентябрь 1856 год
Высокая строгая Тихвинская церковь принимала скорбное собрание. Отпевали старого хозяина, который ненадолго пережил супругу. Михаил приехал сразу, как только получил телеграмму. Он не был близок с отцом и не разделял его взгляды на жизнь, но теперь остро почувствовал свое сиротство. К тому же, как единственный сын, он внезапно осознал, что ему необходимо как-то распорядиться наследством предков. А ведь состояло оно не только из обширных земельных угодий, но и из живых душ...
Во время церемонии он все глядел на резной деревянный иконостас, который хорошо помнил с малых лет, и вспоминал свою жизнь в усадьбе. Мама не пропускала воскресные службы, а ему нравилось слушать, как поет хор, хотя смысл слов он понял намного позже. Священник, отец Петр, был другом их семьи. Образованный и думающий, он иногда беседовал с мальчиком на тему веры. И это позже часто помогало повзрослевшему Михаилу делать в жизни правильный (во всяком случае, он надеялся на это) выбор.
На следующий после похорон день управляющий пришел к нему с докладом и вопросами по многочисленным хозяйственным делам. Михаил слушал рассеянно, а потом твердо заявил:
– Подготовьте вольные грамоты для всех крестьян.
– Вольные? – не понял управляющий. – Но...
– Именно. И давайте составим уставные грамоты на землю: каждому семейству выделим достаточный надел, чтобы устроить хозяйство.
В последние два-три года службы в столице Михаил, молодой служащий Министерства иностранных дел, много говорил о том, как и что нужно изменить в жизни общества, но дальше разговоров дело не шло. Крестьяне оставались рабами, чиновники тормозили любые инициативы, законы никого не защищали.
Александр II взошел на престол – пресса наполнилась статьями о скорых реформах. Прошел год, другой. Наконец Михаил решил, что с него достаточно слов. Когда имение предков оказалось в его личном распоряжении, он подписал вольные всем крестьянам, а сам отправился навстречу приключениям.
Эту идею уже давно обсуждал с ним бывший учитель Эдуард Романович Циммерман. Но при Николае I получить иностранный паспорт можно было только с личного разрешения императора лицам, особо к нему приближенным. Друзья не принадлежали к их числу. Потом началась война. И только в 1856 году Александр II, едва взойдя не престол, отменил запрет на поездки за границу.
Оставив позади Европу, путешественники отплыли в североамериканские штаты. Эти далекие загадочные земли оказались очень интересным местом. Здесь шло стремительное строительство всего: городов, фабрик и... железных дорог.
Небраска, май 1861 года
– Ты отличный работник. – Бригадир Малькольм выписал чек и крепко пожал руку Джону-Михаилу. – Не скрою, жаль расставаться. И если надумаешь вернуться, всегда буду рад принять тебя. Быстро учишься, сможешь сделать карьеру.
– Спасибо, дружище. – Михаил ответил на рукопожатие.
Товарищи-ирландцы устроили ему веселые проводы, на которых звучали песни на английском и русском языках. Оказалось, все друг друга понимали.
В богато обставленной конторе трансатлантической судовой компании «Кунрад Лайн» приветливо встретили хорошо одетого господина. До Нью-Йорка Михаил добирался на пароходе и дилижансе почти неделю и теперь с грустью размышлял о том, что в родные края попадет так нескоро. А ведь ему не терпелось поскорее окунуться в новую жизнь, в которой не было месту гнетущему крепостному праву...
Загорелое обветренное лицо очередного клиента не смутило клерка: многие американские магнаты все еще сами перегоняли стада или участвовали в строительстве своих предприятий.
– Ближайший рейс до Ливерпуля отправляется послезавтра. – Ответ очень порадовал Михаила, к тому же буклет парохода «Европа», который он с интересом рассматривал, уверял, что плавание продлится не более десяти дней.
– В каком классе желаете каюту?
– В первом.
Хотя казалось, что шире улыбнуться просто невозможно, лицо служащего озарила по-настоящему ослепительная улыбкой. Он взял паспорт желанного клиента, но затем, немного смутившись, обратился к нему с вопросом.
– Простите, не могли бы вы продиктовать ваше имя? Этот язык мне не знаком.
– Князь Михаил Иванович Хилков[1], – медленно произнес тот.
[1] Князь Михаил Иванович Хилков принял деятельное участие в крестьянской реформе: с 1862 по 1864 год служил мировым посредником Бежецкого уезда Тверской губернии. С 1895 по 1905 год – министр путей сообщения Российской империи.