Эта статья — предисловие к книге Руслана Бзарова "История в осетинском предании".
Руслан Бзаров — российский историк-кавказовед, общественный деятель, специалист по скифо-сарматской и аланской истории и культуре, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой российской истории СОГУ. В книге "История в осетинском предании" автор рассматривает отражение исторической правды в нартовском сюжете о Чермене.
В осетинском языке нет специального названная для исторических песен. Словом «зарæг» — «песня» обозначают любую песню — историческую, обрядовую, застольную и т. д. «Зарæг» поется хором на два голоса без музыкального сопровождения. Особое место занимает в осетинском фольклоре «кадæг» — эпическое сказание-песнь. Наиболее полное научное описание этого жанра принадлежит В. И. Абаеву. Сказание-кадæг поется в сопровождении музыкального инструмента фандыра (род скрипки или арфы) и имеет совершенно особую мелодику... Характер исполнения кадæга (пение с музыкальным сопровождением) дает право думать, что он представляет поэтическую форму, которой должен быть свойственен какой-то стихотворный размер и ритм». Оценивая большинство существующих записей и определяя свойственный сказаниям размер стиха, В. И. Абаев отмечает, что «поэтическая форма «кадæг», хотя она несомненно существует, не отличается, во всяком случае в исполнении новейших рапсодов, особой строгостью и выдержанностью, так что, когда вы снимаете музыку, то, что остается, кажется вам настолько неприметно отличающимся от прозы, что вы, не улавливая стихотворно-ритмического членения песни, невольно записываете ее как прозу.
«Общая композиция сказаний проста и легко обозрима без отступлений и запутанных поворотов. Синтаксис несложен; преобладает простая фраза, сложноподчиненные конструкции избегаются. Описания скупы до сухости. Диалог лаконичен. Действие, динамика решительно преобладают над описанием риторикой. Характеры героев раскрываются в действии, в поступках, а не в эпитетах, оценках и характеристиках. Автор обычно сохраняет невозмутимый объективизм. Украшающие эпитеты и сравнения ограничены и не грешат чрезмерной изысканностью. Образы большей частью реальны, т. е. лишены условности, и в пользовании ими соблюдается величайшее чувство меры. Язык сжатый, как бы стянутый, но в то же время богатый, упругий. полновесный и меткий».
В фольклористике сказание-кадæг связывается прежде всего с нартовским и даредзановским эпосами. Исторические сюжеты, воплощенные в этом жанре, известны меньше и не привлекали внимания исследователей: их отличает от древних эпических сказаний возможность эмоционального отклика на описываемые события.
Исторические предания — самый популярный жанр осетинского исторического фольклора, основа устной исторической традиции. Два обстоятельства побуждают меня уделить особенное внимание общей характеристике этого жанра. Во-первых, предания составляют большинство фольклорных текстов с историческим сюжетом. Во-вторых, исторические предания как жанр никогда не были объектом специального изучения. Фольклористика определяет предание как жанр несказочной прозы, рассказ об исторических событиях и их участниках.
В осетинском языке для преданий, легенд и быличек существует общее название — «таурæгъ». Однако собственно исторические предания иногда выделяются и обозначаются точно — «фыдæлты таурæгътæ» — предания старины.
Форма предания — безыскусный прозаический рассказ. Простота языка и стиля, обыденность интонации и лаконичность преданий создают впечатление жизненной правды и воспринимаются как точное историческое свидетельство.
В своей совокупности осетинские предания — это средоточие исторической памяти народа, устная хроника, обращенная главным образом к общественно политическим событиям и социальным конфликтам. Место предания в народной культуре определялось не столько эстетическими (в этом отношении предание, несомненно, уступает песне и эпическому сказанию), сколько социальными факторами. Традиционное общество с его консерватизмом и ориентацией на воспроизводство существующих отношений рассматривает прошлое как источник социальных норм и личностных образцов. Сохранение и распространение актуальной исторической информации происходит в виде устных преданий. В отличие от древних осетинских эпосов, предание сохраняет актуальность для соционормативной культуры — оно повествует о событиях, находящихся в пределах исторической досягаемости и имеющих прямое отношение к истории реального социума.
В соответствие с общей концепцией осетинского эпического фольклора, между «эпохой» Нартов и фольклорно-историческим временем преданий пролегает непереходимая граница. Все, что находится по ту сторону этой границы, не считалось историей осетин — то была история Нартов и живших до них мифических народов. История осетинского народа начинается после гибели Нартов и воплощается в преданиях.
Действительно, предание формируется на основе конкретных фактов, существующих в координатах исторического времени (пусть не в форме абсолютной хронологии) и реального географического пространства. Эти качества в равной мере присущи исторической песне и сказанию — всем жанрам исторического фольклора.
Иначе обстоит дело с отношением разных жанров к описываемым событиям. Песня не чуждается некоторой приподнятости, идеализации героя, в песне присутствует эмоциональная оценка происходящего, но нет подробностей сюжета. Предание, напротив, избегает явных оценок и стремится к уравновешенно-объективному и полному изложению событий. Сказание- кадæг объединяет сюжетно-повествовательную полноту с эмоциональной напряженностью.
Особенностью осетинского фольклора является сюжетно-тематическое н концептуальное единство исторических жанров. Народная историческая традиция складывается из сюжетов, задающих внежанровые нарративные программы. Каждая сюжетная программа может быть воплощена в разных жанровых формах.
Тем самым универсализируются возможности беспрепятственной трансляции исторической информации — ее хранение и передача не зависят от поэтики, бытового применения, форм исполнения конкретных жанровых текстов. Эта особенность осетинского исторического фольклора эмпирически приводит исследователей к необходимости объединять разножанровые произведения «в циклы по принципу единого героя - участника определенного исторического события».
Предание является базовым жанром для исторических сюжетов. Эстетическая простота и обыденность, объективизм» и рафинированная нарративность преданий делают их удобнейшей формой описания любых исторических событий и персонажей. Преданиями представлен весь исторический репертуар осетинского фольклора. Песни слагались по особым случаям, чаще всего в ознаменование громких побед и выдающихся подвигов. Кадæг — самый редкий жанр исторического фольклора. Условия сочинения и исполнения песни еще достаточно просты, кадæг же требует специальной подготовки певца-сказителя.
При обращении к историческому фольклору неизбежно встает проблема исторической достоверности фольклорных текстов. Обычный для фольклористики путь ее разрешения — попытки установить соотношение правды и вымысла, понимаемых в современном смысле. Существует, однако, и другой - методологически более обоснованный — подход к проблеме. Он учитывает несовпадение современных представлений о правде с понятиями традиционного общества.
Наиболее точно существо проблемы отражает термин «синкретическая правда», введенный М. И. Стеблиным-Каменским для определения той единственной формы правды, которая существовала в сознании древних исландцев и воспроизведена в исландских сагах.
Современному человеку знакомы две формы правды. Одна из них — «историческая правда» — это точное сообщение о прошлом. «Hо многообразие единичных фактов прошлого неисчерпаемо. ...Действительность прошлого во всей ее живой полноте не может быть содержанием точного сообщения, представляющего собой историческую правду. Во всей ее живой полноте действительность прошлого может быть только синтезирована, воспроизведена в результате творческого обобщения, т.е. может быть содержанием произведения, назначение которого — вызвать яркое и живое представление о действительности прошлого, а не сообщить о нем точные сведения. Но такое обобщение единичных фактов прошлого уже не правда в собственном смысле слова, а «художественная правда», т.е вымысел».
Деление на две правды возникает довольно поздно, оно чуждо историческому фольклору. Для людей традиционного общества существует только одна правда, не совпадающая ни с одной из современных форм — это «синкретическая правда».
«Тот, кто сообщал синкретическую правду о прошлом, стремился одновременно и к точности, и к воспроизведению действительности во всей ее живой полноте. Но тем самым это была не только правда в собственном смысле слова, но также искусство или органическое сочетание того, что в сознании современного человека несочетаемо».
«Представление о том, что такое синкретическая правда, могут дать пережитки этой правды, широко представленные и в современной жизни, например в бытовой передаче разговора, бытовом рассказе очевидца и т. п., т. е. рассказах, претендующих на то, что они правда, но, конечно, всегда содержащих известное количество вымысла…» Это скрытый вымысел, позволительный в пределах синкретической правды. «Ведь никакой разговор не может быть воспроизведен точно, как правда в собственном смысле слова, если он не записан на магнитофон. Никакой очевидец не может запомнить все детали события, и люди часто видят или слышат то, что хотят увидеть или услышать, а не то, что они видят или слышат на самом деле».
Таким образом, синкретическая правда отражает и воспроизводит прошлое как живую действительность, не сводя его к абстракциям, как это делает научная история, и не заменяя правдоподобным вымыслом — как художественная литература,
Историческое предание — изначальная и естественная вербальная форма синкретической правды. Рассказчик предания использует язык так же, как в бытовой речи. Он озабочен лишь тем, чтобы сообщить информацию, передать правду о событиях прошлого. Предание (таурæг) практически не осознается в качестве жанра. Оно доступно каждому и эстетично в той же мере, что и живая речь вообще. Иными словами, предание есть синкретическая правда, которую рассказчик извлекает из «народной памяти» и актуализирует в конкретной (более млн менее удачной, полной и т.п.) словесной форме.
Песня и сказание-кадæг резко отличаются от предания с его органичной слитностью содержания (синкретическая правда) и формы (устная проза). Совокупность художественных средств и стилистических приемов, ритмика, метрика и мелодическая сторона сказания и песни делает их форму «проявленной», а значит — в какой-то мере независимой от содержания.
В этом контексте приобретает значение проблема «фольклорного авторства». Человек, рассказывающий без всякой стилизации то, что он считает действительностью, не может осознавать себя автором. Иное дело - певец, которому не чуждо осознание своего авторства -- правда, оно существует в зачаточном виде кг распространяется лишь на поэтическую форму, но никогда на содержание песни, которое остается синкретической правдой и не допускает индивидуального вмешательства. Гарантией и «цензурой» становится коллективно-безличный характер народной культуры. Коллективное сочинение и исполнение песни предполагает деперсонализацию певца через его подключение к процессу описания единого и общего мира. Индивидуальный талант признается и ценится, но не является «содержательно-смысловым» авторитетом, ибо употребляется на общее дело воспроизведения действительности.
Показателен отзыв Бибо Зугутова (Куырм Бибо) об Иналдыко Калагове — оба были выдающимися певцами и сказителями. Старец Бибо, участвуя однажды с молодым собратом в сочинении песни, сказал о нем: «Æма Хуыцауы тæф ис, уыййеддæмæ кæцæй æрхъуыды кæны ацы ныхæстæ!» — «В нем божественный дух, иначе как он придумывает эти слова!».
Песня была сочинена, ее пели в народе, не зная кому из певцов принадлежат те или иные слова и мелодические обороты. Но сами певцы — авторы — помнили об этом и могли рассказать о своем вкладе, всегда имея в виду одну лишь форму — выбор слов и сочинение мелодии. Содержанием песен была реальная действительность, т. е, правда, известная народу и до, и после сочинения песни.
Певец мог позволить себе импровизацию при исполнении или индивидуальные дополнения к определенной песне, но вариации в вставки не затрагивали содержания, они были направлены на украшение песни, на поиск более красочной формы. Тот же Иналдыко Калагов напел Б. А. Алборову свои дополненя к песне о Чермене — образные и хорошо рифмованные строки, развивающие монолог героя, который в песне отвечает матери на ее сообщение о разделе тулатовских земель.
Таковы вкратце особенности исторических жанров. Формула Конфуция «излагаю, а не творю» могла бы стать девизом осетинской устной традиции.