— Гляди! Гляди, а это на барашка похоже! — пищала Катя, показывая пальцем на лужу. В холодной, с плавающими по поверхности бледно- жёлтыми, похожими на сердечки семенами березы воде отражалась она сама, стоящий рядом Катин одноклассник Миша, а ещё небо и плывущие по нему ватные облака. — Ой, а этот!..
Катя подпрыгивала, радуясь детской забаве, а Миша смотрел тоже вниз, но не на облака. В луже были хорошо видны Катькины ноги, уходившие в темноту коричневой школьной юбки. Длинные, стройные ноги. Красота неописуемая, тайная, едва-едва различимая в тени. Всё портили эти ужасные чулки, теплые, грубоватые, не женственные. Они Кате совсем не шли. Мишка знал, что взрослые женщины носят какие–то другие, тоненькие, просвечивающие. Такими хвасталась приходившая к матери тетя Зоя из галантереи. Миша видел через щель, как та раскладывала на столе невесомую синтетическую ткань, а мама даже боялась потрогать это чудо своими шершавыми, красными от стирки руками.
— Да и не прикасайся! — шипела тетя Зоя. — Зацепки вмиг появляются, потом никто не возьмет. Если покупаешь, неси деньги. Глянь, как смотрятся!
Гостья лихо собрала гармошкой юбку, оголила ногу. Миша стоял и наблюдал за ней, а мама только пожимала плечами. «Ну куда мне… И надеть постесняюсь… Порву же… Я неловкая… Да ни к чему это всё!»
Мама махнула рукой, отвернулась. Мишка с досадой сжал зубы. Мама у него красивая, стройная, аккуратненькая, просто очень замученная.
Михаил свято верил в утверждение, которое вместе с ударами молотка по деревяшке вдалбливал им трудовик, Степан Степанович, еще в начале восьмого класса: «Нет некрасивых женщин! Нет, поняли?! — Тут он так пучил глаза и бросал свирепые взгляды на мальчишек, что те сразу кивали. — Нет и не было! Все прекрасны! До единой! А та, что не светится красотой, просто несчастная. Дайте женщине счастье, гармонию, садов чарующий туман, и она рассветится очарованием. Все, все особы женского пола — суть красота. И не говорите мне обратного, лентяи! А теперь за табуретки! Страна ждет табуретки, лодыри вы этакие!»
Степан Степанович снимал кепку, вытирал потный лоб и залпом, хорошо отработанным жестом — рот широко раскрыт, губы обнимают ободок стакана — выпивал воду. Он только что стоял на невидимой трибуне, просвещал! Он вдалбливал в эти скудные умишки азы женской психологии… Устал!
Кто–то смеялся, обсуждал дурнушек из класса, а Миша почему–то сразу поверил этому странному, сурово–отчужденному человеку. Нет некрасивых женщин. И точка.
И мама красивая. И она достойна этих чулок, и платьев тоже достойна. Она ничуть не хуже Зои, но денег нет… Вечная проблема денег… Мишка тогда поклялся, что вырастет, заработает, купит матери всё, весь ассортимент, лишь бы она улыбалась и была счастлива.
И вот сейчас Михаил, пока еще школьник, стоит и любуется Катькиными ногами. Ей тоже он купит такие чулки. Матери потемнее, а Кате совсем светлые, под цвет пшенично–золотых волос.
— Ты куда уставился?! — появилось в луже перекошенное рябью лицо соседки, тети Марфы. — Ты куда, шаловливая твоя доля, уставился?! Катька, а ну домой иди! Всё напоказ! Ведь всё у них, у молодых, напоказ!
Тетя Марфа, подбоченившись и не обращая внимания на то, что лужа глубока для ее галошек, огромным лайнером со свисающими шлюпками–авоськами, прошла по воде. Закачались барашки–облака, пропали.
— Помутилося синее море… — продекламировал Мишка. — Ну и ладно. Вы бы, теть Марфа, за собою следили. Ну куда столько сумок–то навертели?! В голодный край что ли едете? Давайте, помогу!
Михаил подхватил Марфины покупки, потащил вперед.
«А вот Марфа красивая? — подумал он, пожал плечами. — Наверное. Но ей бы тоже чулки…»
Мишка с малолетства пользовался популярностью у женщин.
«Ах, какой бутуз родился! Ох, какие ямочки на щеках! Валя, это же покоритель дамских сердец! Ну как можно быть таким красивым?!» — восхищались женщины, только завидев Мишку в низенькой коляске. А мама, гордая своим отпрыском, пожимала плечами. «Это в деда, в моего отца,» — поясняла она.
Валентина вышла замуж за «положительного», серьезного, рассудительного мужчину. На деле же оказалось, что он деспот и тиран. Как стало туго с деньгами, на заводе вкалывай, а зарплаты — ноль, он совсем осатанел. Валя плохая, она всё что–то просит, требует. Миша тоже плохой, он рвет брюки и вырастет. Господи, как быстро он вырастает из своих вещей! Это ж никаких денег не хватит его одевать!
Миша раньше не замечал, а когда подрос, понял, что отец как будто пригибает маму к земле. Пока его нет дома, она веселая, что–то рассказывает, шутит. Но стоит вернуться мужу, как будто пополам ломается, голова в пол смотрит, плечи завернуты внутрь, точно боится Валя, что сейчас ее ударят.
— А чего, — как будто читая мысли парня, как–то сказала Марфа. — Жена должна стелиться, помощницей быть и помалкивать. Тогда мир в семье. Так испокон веков было. И не вам это критиковать! Нашлись тут судьи! — ворчала она, перекатывая на расстеленной в чулане газете клубни картофеля.Марфа Яковлевна сама ездила на участок где–то за городом, весной сажала картошку, окучивала, ухаживала, потом собирала урожай, перла по одному–два мешка на попутках домой, что–то продавала соседям, остальное съедали она и муж, Иван. Он, как сам говорил, к земле тяги не имел, поэтому сельским хозяйством не занимался. «Это Марфино! — презрительно качал он головой, когда, нет–нет, да и укорит его кто, что жена на своем горбу дом волочет. — Есть заповедные женские дела, вот пусть и не ерепенится. Им, бабам, дано одно, нам, мужчинам, — так и говорил, «мужчинам», подчеркивая свою привилегированность, — дано другое. Мы созидатели, творцы, аки Бог, ну как Бог на себе картошку потащит?!»
Иван углублялся в историю, доказывая, что грех принесло на землю женское племя и поэтому оно должно помалкивать. Марфа слушала, не возражала. Когда муж был на ночной смене, пила беленькую, «отдыхала», расцветая и расправляя плечи. Но стоит Ивану вернуться — сидит, помалкивает, глаза держит долу, ведь от нее на земле грех–то пошел… От неё…
Такой политики Миша не разделял. С Марфой не спорил, но и в голове все решил иначе. Ему хотелось, чтобы всем было хорошо, все бы были счастливы, довольны, улыбались, как на картинках о семейной жизни, печатаемых в учебнике.
И решил он, что рожден осчастливливать женщин.
Не всех - не осилит. Но по мере возможности болшинство.
Первой его ступенькой в этом начинании стала Катя.
Немного глуповатая, наивная Катя, набегавшись с Мишей под дождем, звала его домой обедать.
- Ну, угощай, хозяйка! - улыбался он, садясь на стул. Катя ставила перед ним сваренный бабушкой суп и завороженно наблюдала, как он ест.
Шаркая, приходила из комнаты Аглая Львовна, ворчала, что опять в доме "не пойми кто", косилась на молодежь, брала чашку и, плеснув туда яблочного компота, долго пила его. Наливала ещё одну порцию, опять выпивала.
-Вот вы, Аглая Львовна даже не повар! Нет! - черпая суп, говорил Миша.
-А кто ж я? - падкая на лесть Аглая прерывала компотопитие, замирала. Катя смеялась своим глупым смехом.
-Вы кудесница! Творец в женском роде, волшебница! Этот суп впору в Метрополе подавать! А можно мне ещё тарелочку?
Аглая Львовна царственно кивала, цокала язычком и сама, своими волшебными руками, наливала Мишке добавку.
Потом шли с Катькой, сидели в гостиной, слушали пластинки, о чем-то спорили. Девчонке было хорошо уже от того, что с ней кто-то рядом. Родные все разбегались по делам, она чаще всего сидела одна.
А тут Миша со своим лёгким, добродушным характером, с шутками и нежностями...
В общем, не доглядела Аглая Львовна. Михаил осчастливил-таки Катюшу. Потом, вспоминая эти неумелые, какие-то судорожно настойчивые его ласки, она будет говорить, что лучше у нее не было.
- Это было настоящее, - не устанет вздыхать она. - Другие только пользовались мной.
Недалекая Катя предпочитала чувства простые, полуинстинктивные, в сложных, "высоких" порывах не разбиралась, путалась, терялась.
Миша ничего от нее не требовал, дарил цветы, шоколадки и не упрекал Катьку в "недалекости". Так и продолжался их роман. Родители по знакомству устроили дочку на биологический факультет педагогического института, там она изучала амёб, сама не намного отойдя от них.
А Михаил после школы пошел работать. Устроился на завод, как отец, только в другой цех.
-Молодым везде у нас дорога, молодым везде почет, - ворчал Федор. - Поглядим, чем дело кончится.
А кончилось тем, что по разряду Мишка обошел отца. То ли была способность к ручному труду, то ли старшему Харитонову просто не хотелось стараться. А Миша знал, что, получив премию, пойдет к тете Зое и купит чулки- матери, Кате и Марфе...
Зоя встретила его в прихожей. Она жила в коммуналке, в большой светлой комнате.
- Хотелось бы квартиру, - тоскливо говорила она. - Да кто ж мне даст, одинокой-то...
Халатик облегал точеную фигурку хозяйки, томно светила на середину стола люстра под красным, гофрированным абажуром, играла пластинка с какой-то заграничной музыкой. Все вокруг пахло этой заграницей, Зоиными духами, немного табаком и кожей. В шкафу, когда хозяйка распахнула дверцы, чтобы достать спрятанные там чулки в шуршащих упаковках, Миша увидел кожаное пальто. Женское, очень аккуратное.
- Это вы тоже продаете, а, тёть Зой? - спросил он.
- Это... Ах, это... - вынырнула хозяйка из шкафа, бросила на стол фарцу. - Тебе за всю жизнь не накопить столько. А то бы продала...
Зоя кокетливо поправила прическу, повела плечиками. Но Миша намеки если даже и понял, то не показал вида. Зоя и так счастлива, он ей ничего такого, чего бы у нее не было, дать все равно не сможет. Вон стоят в углу мужские тапки, а на столе рюмка. Значит, есть кто-то у Зои. Да и пусть ее.
Матери и Кате, а также тете Марфе чулки он все же купил. Зоя долго смеялась, сделала ему скидку, напоследок хотела поцеловать, но Мишка вырвался, убежал.
Долго еще в ушах парня звенел ее смех и слышалось тихое: " Зачем нищебродкам такие вещи?!"
- А для радости! Для радости, тёть Зоя! - кричал он, размахивая покупками и подпрыгивая...
Отца дома не было. Валентина одна сидела на кухне, пила чай. Мишка вбежал, обнял ее за шею, зарылся лицом в мамины волосы, вдохнул их аромат.
-Ты чего, а? - растерялась она. Отвыкла от ласки, испугалась ее.
Сын положил перед ней чулки. Валя охнула, всплеснула руками и... Заплакала.
-Мам! Ма, ты что?! Я не украл! На свои купил же! Ну мама!
Он развернул Валино лицо к себе, такой взрослый, статный, сильный мальчик. Он не хотел, чтобы она плакала, но сделал именно так...
Валентина улыбалась, гладила сына по плечам.
- Дурачок! - приговаривала она. - Какой же ты дурачок! Столько денег потратил... Надо было на себя, а ты...
... Марфа, брезгливо взяв пакет двумя пальцами, отбросила его подальше, на другой край стола.
- Это зачем ты мне срамоту принес? Я на свои ноги ЭТО надевать не буду! Вот если бы шубейку или сапоги... Эх, Мишка, Мишка... Ну, не волнуйся, я их продам. Есть у меня знакомая, она возьмет.
Михаил пожал плечами, расстроился.
- Да ты не вешай нос, парень! - сказала она, будто смилостивившись. - Мне мужчина никогда ничего окромя головной боли не дарил. А ты - и сразу такую интимную вещицу... Дай, я тебя поцелую!
Она притянула своей сильной рукой парня за ворот рубашки, расцеловала троекратно.
-Ну, хватит лобызаться! - прервала она наконец акт благодарения. - Иди, искуситель!
Михаил довольно кивнул. Теперь можно и к Кате.
Катерина, простая душа, подарку скорее удивилась.
"А чем прежние плохи?"- спросила она, выставив вперёд ногу.
- Надевай! Красота же! - отмахнулся Мишка.
Катерина спряталась за ширму, переоделась, попросила парня завязать сзади поясок новенького платья. Она кружилась по комнате, такая счастливая и легкомысленная, говорила, что девчонки в институте будут завидовать ей. Она была счастлива, щебетала что-то... А Миша вдруг понял, что больше не хочет приходить сюда, кивать Аглае Львовне, прятаться в комнате, стараясь не шуметь...
Катерина страшно обиделась на него. От тоски и непонимания того, почему ее бросили, от злости на Мишу, который стоит перед ней и говорит, что уезжает...От услышанного на побледнела и затряслась. Ее простой, такой понятный мирок рухнул, как падает скинутый сверху камень. Он рушит все на своем пути, сметает живое, тащит за собой в пропасть...
Миша уехал. Он потом всегда так делал, когда понимал, что отношения изжили себя.
В Красноярске, только устроившись в общежитии, он познакомился с Ирой. Она работала в бюро пропусков.
Серьезная, молчаливая Ирина тоже была несчастна. Красивая и грустная, она сидела в своей комнате, что-то писала. Михаил подошёл, улыбнулся, отдал свои документы.
Ирина заметила все: и ямочки на щеках, и смеющиеся глаза, и чуб, красивой волной ложившийся на лоб. Но виду, что Миша ей понравился, не показала. Гордая.
День, второй, третий, Миша таскал ей цветы, потом, узнав, где она живёт, притащил к ее двери ящик яблок.
- Это что? - устало спросила она.
-Это? По-моему, это яблоки. Зайду? -спросил он, отодвинул Иру, шагнул в прихожую. Она подвинулась. Не прогнала, не начала ругаться, а просто отошла.
-Зачем? И откуда ты узнал, что я люблю антоновку? - тихо, потому что открылась дверь соседней квартиры и оттуда высунулась женшина с бигудями на голове, спросила Ирина.
-Воробей начирикал, - ответил молодой человек. - Ну что, дай чая что ли? А это что тут у тебя?..
В этот вечер он починил Ире телевизор.
- А ты умеешь? - с опозданием спросила она. - Я очень люблю смотреть концерты, а телевизор сломался, и радио тоже. Все старое, от дедушки осталось.
Ирина старалась быть сосредоточенной, строгой, но ее глаза засветились радостными лучиками.
Она сидела на диване, хрумкала антоновку, а Миша нажимал кнопки, ища хорошую передачу.
Потом и он сел на диван, раскинул расслабленно руки, вздохнул.
Хорошо, ну хорошо же! И, что ценно, Ирина живёт одна, не нужно стесняться ее родни.
Иногда после работы Миша звонил матери, рассказывал, как хорошо устроился. Валентина слушала, кивала. За сына она была рада, но без Миши дома будто свет выключили. Он бежал от угасшей любви, а заодно увез с собой сердце матери, обокрав ее на этот важнейший, бесценный орган. Оболочка Вали жила, подавала мужу обед и ужин, стирала и мыла запыленные окна. А внутри пусто.
-Миш, ко мне заходила Катя, она до сих пор... - начала Валя, но Михаил не стал слушать, сказал, что спешит, попрощался.
Иришу было тоже легко сделать счастливой. Мелкие домашние дела - починить кран или заменить вилку у утюга, сам запах мужчины в доме, немного резкий, с примесью пота и папирос, был ей приятен. Подать на стол, постирать его рубашку, угостить пирогом...
Михаил приходил к ней, иногда оставался, мог провести у нее все выходные, но не хотел, чтобы их отношения переросли в брак. Это мероприятие, на его взгляд, обесцвечивает все то хорошее, что было.
-Ты женишься на мне? - спросила как-то морозным февральским вечером Ира, прижалась к Мише, замерла.
И он замер. Переночевал последний раз у нее, на следующее утро ушел рано, а через два дня получил расчет и уехал...
- Ненавижу! - кричала она и плакала. Ее счастье было недолгим...
Обосновавшись на другом месте, Миша встретил Раису. Она любила ходить в кино и целоваться под дождем. Любила лепить пельмени, солить огурцы и вязать салфетки. Она работала в библиотеке, таскала оттуда книги, заставляла Мишу их читать. Каждый вечер, пристроившись рядом с ним на тахте, она слушала его мягкий, бархатный голос.
- Тебе нужно было стать диктором! - смеялась она.
- Не хочу. Это же скучно! - Михаил читал, но мыслями был далеко от Раисиного дома, от этого города, дождя за окном. Он бы и ушел, но тогда Рая станет несчастной... Тут чулками не отделаешься. Чем старше становился Михаил, тем большего от него требовали женщины.
Рая выгнала его сама, услышала, что он обсуждает ее с кем-то по телефону.
-Да это мать! Моя мать. Что такого?! - оправдывался он.
- Это подло - говорить обо мне за спиной. Уходи!
Раиса любила, когда в романах описывали страстные сцены и громкие, со скандалам, расставания. Теперь пришло время и ей поиграть в эту игру.
Миша не знал, но в город вернулся Раисин бывший приятель, у них опять завязалась интрижка. Миша был уже в её доме ни к месту...
Таня, Света, Яна... Их было много...
И жизнь была длинная, весёлая.
А потом пятидесятилетний Михаил попал в больницу. Несчастный случай на заводе, лишился кисти руки, разбил голову.
- Слышь, мож позвонить кому? - наклонилась над мужчиной нянечка, поправила свои большие, с выпуклыми стеклами очки. - Ну родственники есть у тебя? - громче заговорила она. - Жена есть?
Голова У Миши загудела, к горлу подкатило.
- Не кричите. И так тошно. Там у меня в сумке записная книжка. Родных нет, знакомые. Нет у меня жены, не успел.
- Тю! Не успел он. Поди, не мальчик! А что ж так-то?! - не отставала нянечка.
Она покопалась в стоящей у кровати сумки, выудила потрепанную книжицу, ушла, хлопнула дверью.
Опять этот звук гулом разнёсся в голове.
Михаил ждал долго. Нянечка вернулась, бросила ему на одеяло записную книжку.
- Больше делать мне нечего, как от твоих баб выслушивать!! Где голова твоя была? Всю жизнь на что спустил?! Не приедет никто к тебе, сам виноват!
Она ругалась, топала ногами. Или Мише так показалось.
- Да я ж для них всё, вы поймите! Всё, чтоб им хорошо было. Всех любил, до единой. Ну не мог я остаться! Уф!! - он тяжело выдохнул. - Семья это зло. Я бы стал, как мой отец, я бы убил в них счастье. Моя мама никогда не была счастливой, пока жила с отцом. А без него пожить так и не успела. Он умер, а через месяц она. Он ей жизнь сгноил!
Стоящая перед Мишей женщина задумчиво пожала плечами.
- Ну, я конечно, свечку не держала и родителей твоих не знала, но, раз друг за другом ушли, знать, вместе быть хотели. Я вот к своему не спешу. Он мне сказал, чтоб жила! Это ты отца таким видел. А она, может, дышать на него боялась, любила. Чужая душа - потёмки. А умом своим жить надо. Родители что... Они свою жизнь прожили. А ты свою... - она махнула рукой, присвистнула.
- Да отстаньте вы от меня. Уходите! - Миша запустил в нее кружкой, та разлетелась вдребезги, ударившись об пол.
Нянечка юркнула за дверь, зашушукалась там с медсёстрами.
- А я-то чего? Я ничего! Я просто выразила свои мысли!! - возмущённо сказала она. - Да уберу сейчас! Уберу!
... Михаила выписали через две недели. Надел кое-как рубашку и застегнул ремень на брюках, на шнурки сил уже не хватило. Он просто заправил их в ботинки, пошел, медленно спускаясь по ступенькам.
У ворот стояли женщины. Не толпа, группа. Все они смотрели, как Миша движется в их направлении.
Он узнал всех. Постарели, чего уж там, не девочки. Но все выглядят элегантно, есть в них какая-то спокойная стать.
- Здравствуйте, - сглотнул Миша. - Чем обязан? Бить будете? Битый уже.
- Да кому ты нужен?! Мы уж по старой памяти, помочь убогому, - буркнули дамы, кутаясь в воротники пальто. - Ну поехали что ли? Где ты тут обретаешься?
- Мам, а кто это? - услышал он молодой мужской голос. - Зачем мы вообще сюда приехали?!
От группы отделилась Катя, вышла чуть вперёд, рядом с ней стоял парень, строго рассматривал Михаила.
- Серёж, это твой отец. Ну, ты спрашивал, какой он. Вот такой.
Михаил отвёл взгляд. Катька... Милая глупая Катя... Надо же... У него сын. Столько лет у него был сын, а он и не знал. Сбежал тогда, глупо всё вышло... И жизнь глупая...
Они ехали в автобусе. Женщины тихо переговаривались, обсуждали что-то, мелкие дела: кто сварит суп, кто приготовит второе.
Миша вздохнул. Столько было в его жизни женщин, столько любимых, он хотел помочь им, но счастливыми в итоге они стали с другими, а он так и остался за дверью. Сам виноват, даже себе не помог.
- Кать, ты останешься? - спросил он женщину.
- Нет, Миш. Дома дел много.
- А Сергею? Ему я могу позвонить?
- Звони.
Катерина убрала со стола, позвала сына.
Михаил кивнул. Серёжа на него не похож, это хорошо. Теперь надо самому Мише измениться, и тогда, может быть, что-то ещё наладится...
Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели! До новых встреч на канале "Зюзинские истории"
.