Посвящается родному брату
Свинцовое небо, затянутое серыми, грязными облаками, прямо нависало над землей, дул промозглый такой же свинцовый ветер, и он дул так неприятно, что казалось, он проникает везде, под куртку, под пуловер, ну и под кожу, наконец. Было очень холодно, снег то шел хлопьями, тут же таял, то прекращался, и все равно таял. Под ногами всю хлюпало. Ну что же ничего необычного, обычная декабрьская питерская погода встречала пассажиров, прибывших ночным рейсом из Красноярска.
Среди пассажиров выделялся один мужчина. В толпе шел уверенно, лавируя между людьми, зная, где повернуть, где спуститься, как выйти. Чувствовалось сразу - аэровокзал «Пулково» ему был очень хорошо знаком, можно сказать, был родным. Не получая багажа и не откликаясь на призывные возгласы таксистов он вышел на улицу и закурил. Нервно, жадно. Выкурил одну сигарету, затем сразу вторую. Он ни с кем не разговаривал, никому не звонил, по сторонам не смотрел, просто стоял молча и курил. Такси не вызывал, на уходящие автобусы внимания не обращал. Стоял, курил и смотрел в одну точку. Лишь один раз оторвался и посмотрел вверх, на небо, как будто в этом сером мареве что-то или кого-то хотел увидеть. Затем медленно, нехотя, как будто заставляя себя, двинулся к автобусной остановке. По его движениям, отрывистым, резким было понятно, что он сильно нервничает и делает как то все механически, больше на рефлексах. Складывалось ощущение, что человек туда, куда ему надо не очень то и хочет. Сев на автобус 39 маршрута мужчина двинулся до боли привычным маршрутом, до станции метро «Московская», затем уже в метро пересадка на «Спасской», ну а там и до станции «Проспект Большевиков». Все привычно, знакомо и за многие годы изучено до мелочей; на какой стороне станции остановится поезд нужного направления, в какой вагон лучше сесть, чтобы выйти прямо к эскалаторам, а не тащиться через всю станцию к выходу, как удобнее встать, чтобы тебя не толкали. Все это было отработано годами и так это происходило и сегодня. Автобус, метро, касса, турникет, эскалатор, поезд, станция назначения. За исключением одного, на выходе, на улице его сегодня никто не встретит. Обычно, всегда, когда он приезжал его на выходе со станции метро встречал брат, его родной брат. Теперь его не стало.
Он это знал. Он знал, что его никто не встретит, никто ему не улыбнется во все свои 32 зуба и не распахнет свои объятия. Он это знал, но ехал, ехал молча, ехал на встречу. На последнюю встречу с братом, с братом которого уже нет. Со стороны он выглядел спокойным и уверенным. Лишь его взгляд выдавал одновременно несколько эмоций; растерянность, страх и злость, причем злость преобладала. Колючий его взгляд и так добрым назвать было сложно, а тут глаза просто давили, они просто было наполнены обидой, ненавистью и злобой ко всем. И неспроста от него веяло вселенской злобой, ушел из жизни его родной, его любимый человек, ушел неожиданно, в один миг. Остался только ночной звонок с пронзительным криком в трубку жены брата Катерины: «Володя умер!». Дальше ничего, только последнее прощание.
Он ненавидел похороны, он ненавидел кладбища. После похорон отца, заставить сходить его на кладбище, было практически невозможно. А здесь ушел навсегда брат, родной, роднее не бывает. Опять траурная музыка, слова прощания, гроб, земля и только воспоминания. Как же это было ненавистно, тяжело, но надо было держаться, взять себя в руки, решать бытовые и организационные вопросы. Прощание, похороны, кладбище. И он решал, стиснув зубы, решал, все также молча.
В зале прощаний его поведение поставило всех в тупик. Все подошли к гробу, а он нет, он не стал прощаться с братом, он не поцеловал его в лоб, он не сказал последних слов, он все время молчал. Лишь когда процессия выдвинулась к месту захоронения, в автобусе прохрипел: «Налейте!». Ему налили грамм 150 водки, выпил залпом и дальше по-прежнему молчал. Молчал он и на кладбище, стоя на пронизывающем ветру. Также молча кинул горсть земли в свежевырытую могилу. Он долго молчал, молчал на поминках, молчал при возвращении домой, молчал и дома. Молча ходил на работу, молча приходил, пил водку и смотрел в окно, на небо, ожидая увидеть там своего любимого, своего родного брата, свою душу и кровиночку.
Лишь он один знал, почему он так сделал, почему он молчал, почему не сказал никаких слов на кладбище. Лишь он один знал, как ему невыносимо тяжело, как его это убивает и гнетет, что слова зачастую это пустышки, просто обязательные по поводу изречения, а любовь к человеку не требует слов. Его никто не понял. Его не поняли родные. И он утратил с ними связь. Навсегда. Но у него в памяти остался его брат.
Брат, с круглым рязанским лицом, пронзительными голубыми глазами, широкой улыбкой, светлыми пшеничными усами и беломориной в зубах.
Брат, который его научил драться.
Брат, который всегда его защищал и был всегда за него.
Брат, который таскал его на своих плечах.
Брат, который тратил на него все свои заработанные деньги.
Брат, который гордился его успехами и достижениями.
Брат, который был ему братом.
Вечная память, брат, вечная память!
Уважаемые подписчики, читатели, пишите свои истории в комментариях.
Подписывайтесь, до новых встреч!
Все другие истории вот тут:https://dzen.ru/id/64f67ded57f4d46624768de0.