Петербуржец Кирилл Кравцов – один из восьми финалистов премии «Россия – страна возможностей» в номинации «Творчество и искусство». В 2002 году он, живя в Германии, создал всемирно известный виолончельный квартет «Растрелли», который за время своего существования дал больше 2,5 тысячи концертов в 32 странах мира. Но после начала СВО, когда музыканты были поставлены перед выбором осудить Россию или прекратить концертную деятельность в Германии, «Растрелли» вернулся домой в Петербург. Кирилл Кравцов рассказал о том, каково это быть музыкантом. Особенно в наши дни.
Музыка с нулевой ценностью
– Как вы с виолончелью нашли друг друга?
– Мои родители – музыканты. Папа – известный аккордеонист, мама – пианист. Видимо, им клавиши немного надоели, и они решили попробовать что-то струнное (улыбается). Мне принесли этот ящик в шесть лет: «Смотри, какая веселенькая штучка! Нравится?» Мне понравилась. А на следующий день выяснилось, что теперь нужно по два часа пилить на ней после школы в то время, как пацаны во дворе гоняли на велосипедах.
– Именно пилить?
– Любой струнный инструмент такой сложный, что нормальные звуки из него начинаешь извлекать только года через три. Да ещё всё что мы играли после второго класса музыкальной школы – гадость страшная. Надо было зубрить сложные вещи, которые я сейчас своим детям ни за что бы не дал играть, чтобы не отбить любовь к музыке.Это теперь появилось огромное количество нот для детей хорошей приятной музыки. А раньше было много учебного материала с нулевой музыкальной ценностью. Только, наверное, лет с 13-ти мне стало интересно заниматься, а до этого всё из-под палки.
– Надо ли учить детей музыке
– Музыкой заниматься надо обязательно. Всем. Для мозгов, для внутренней гармонии это самое лучшее, что есть на свете. Это мелкая моторика, умение ориентироваться в ситуации и хорошая тренировка нервов в плане выступления на сцене перед публикой. Музыка человека не только развивает, но и успокаивает. В Германии я пару раз играл с оркестром врачей. Гобоистом в нём был главный хирург детской клиники. Я его спросил: «Как вы можете репетировать после работы с десяти вечера и до полуночи?» Он ответил: «Когда прикасаешься к Бетховену, к Моцарту, усталость снимает как рукой».
Даже ещё лучше, если музыка– не профессия, а хорошее хобби: играешь с кем хочешь, когда хочешь, что хочешь. Нужно только поменять отношение некоторых родителей к музыкальным занятиям детей. Особенно часто мучают своих отпрысков бывшие музыканты с не сложившейся карьерой. Считают, что ребёнок должен добиться того, что не удалось им. И тот белого света не видит, становится нервным. Не надо музицирование превращать в паранойю. Пусть ребёнок занимается в удовольствие.
Но хочу предупредить родителей: музыка – занятие недешёвое. Нормальная виолончель (как и скрипка) для ребёнка стоит минимум 200 тысяч рублей, поменять струны – семь тысяч, конский волос на смычке – восемь-десять тысяч. С плохим инструментом ребёнок тоже будет мучиться. Как и всякое серьёзное дело, музыка требует инвестиций. Но зато какое счастье для ребёнка погружаться в этот волшебный мир и счастье для вас – следить за его успехами. И это всё равно менее затратно, чем, например, хоккей.
Виолончель – одушевленный предмет
– Какие у виолончели плюсы и минусы?
– Из минусов – размеры. В детстве таскать её надо было, возить в автобусе, в метро и всеми силами закрывать своим маленьким тельцем, потому что этот инструмент очень легко разломать. А сейчас с ней другие неудобства – на виолончель надо брать билет в самолёт. Когда мы летаем квартетом, нас не четверо, а восемь. Сами понимаете, для многих устроителей концертов – это препятствие.
Если говорить о плюсах, то виолончель – самый безопасный инструмент для здоровья музыканта. Бедные ребята скрипачи играют в очень неудобном положении – с вывороченной рукой. Когда сидишь по пять часов в день в такой позе, это не может не сказаться на здоровье. Вообще у многих из тех, кто в оркестрах работает, проблемы с позвоночником. А при игре на виолончели, положение рук абсолютно естественное и музыкант может нормально сидеть. Особенно после того, как кто-то умный догадался придумать шпиль – палку, которая втыкается в пол. А когда-то давно виолончелисты удержали свой инструмент между ног и от этого ходили, как кавалеристы.
У виолончели есть ещё одно потрясающее свойство. Это самый близкий инструмент к человеческому голосу. Вокалистов в консерватории учили всегда: «Ты должен петь, как виолончель играет». А виолончелистов: «Ты должен играть, как вокалист поёт».
– Виолончель – это одушевленный предмет?
– Каждый инструмент живой, со своим характером, и совершенно по-разному звучит. Когда я учился в аспирантуре консерватории Штутгарта, немцы мне, как особому таланту, выдали на год очень дорогую виолончель Руджери. Так она настолько капризная была, что сегодня играла, а завтра нет. Теряла процентов 40 звука, а потом опять играла. Такое бывает, конечно: влажность, жара, высокогорье или ещё что-то влияют на звучание, но чуть-чуть – процентов на десять. А этот старый итальянец мог просто так потерять 40 процентов и не звучать по непонятной причине в том же самом помещении, что и вчера – характер такой. Он был 1680 года рождения и, наверное, за это время уже превратился в капризного старика или просто я ему не нравился.
Богач, бедняк…
– Вы прожили 26 лет в Германии. Как это вышло?
– В 1996 году я был здесь в Петербурге уже звездой – играл соло, в филармонию дверь ногой открывал. Но понял, что упёрся в потолок. У меня был катастрофический информационный голод. Россия сегодня и тогда – это даже не две разные страны, а две разные галактики. Здесь не было нот– мы их перефотографировали, купить диски было невозможно, интернет и пиратство отсутствовали. Тогда не только молодые музыканты, но и молодые учёные уезжали из страны. Не потому что они не патриоты, а потому что хотели развиваться. Я от консерватории поехал по культурному обмену в Штутгартскую высшую школу музыки. Зашел там в обычную городскую библиотеку и увидел все ноты, которые хотел подержать в руках и все диски, которые хотел послушать. Вот сейчас бы с современными онлайн-платформами, даже если оставить за скобками, что в России вообще стало прекрасно жить, я бы никогда не уехал. А тогда для меня это был сложнейший дауншифтинг. Потому что я здесь уже был ассистент-стажёр консерватории, уважаемый, упакованный человек с собственной квартирой, машиной, гаражом. А там стал просто студентом, надо было начинать всё с начала. Мне платили 500 марок стипендию и 500 марок я отдавал за комнату в общежитии. Ел только макароны.
– Сколько вам было лет?
– 25. Но я знал, зачем это всё делал. А дальше как-то одно за другим потянулось. Мне повезло с прекрасным педагогом – Петером Буком. У него был легендарный «Мелос-квартет», он замечательно ко мне относился. Тогда в Германии ещё жили старые нормальные немцы, теперь они закончились. Я ради интереса сыграл конкурс и меня сразу взяли в лучший камерный оркестр Германии. Пробыл там семь лет и понял, что не могу в оркестре работать. Хотя у меня был отличный дирижёр, с которым у меня были прекрасные отношения.
Сто отменённых концертов
– Почему не смогли работать в оркестре?
– Открою секрет: оркестранты за редким исключением не очень счастливые люди. В оркестре очень важны первые голоса. К примеру, за первым скрипачом сидят ещё 15, которые не занимаются ничем другим, кроме как усиливают его звук. То же самое с альтами, виолончелями. В Германии даже есть выражение «оркестровый раб». Четыре пятых оркестра – это люди, которые учились, мечтали быть солистами на большой сцене, но не получилось, и они теперь всю свою жизнь работают усилителями.
– Вы не захотели быть усилителем?
– Ну я-то как раз был первым виолончелистом, третьим по иерархии и по зарплате в оркестре.
– И всё равно не нравилось?
– Нет. Всё равно музыку делает дирижёр. Он творит: определяет её темп, характер. Я сам хотел делать музыку и придумал виолончельный квартет – первый в мире. Аранжировщик мне сказал: «Ты с ума сошёл, никто не сможет слушать четыре виолончели больше десяти минут. Скучно». Для виолончельного квартета вообще ничего не было написано. Но оказалось – нескучно. Всё, что мы исполняем, – это наши аранжировки. Секрет успеха оказался прост: мы играем по-честному от души и ту музыку, от которой сами хотели бы получать удовольствие — от классики до рока.
– Вы прожили в Германии половину жизни. Почему решили покинуть страну?
– У нас было в Германии запланировано сто концертов. Нам предложили: либо ты будешь перед каждым из них осуждать Россию и СВО, либо мы концерты отменим. У нашего квартета не было ни малейших сомнений, как вести себя в такой ситуации. Я ответил: «Отменяйте. В блокадном Ленинграде жители умирали от голода, а в филармонии играли Вагнера, Бетховена, Брамса. Мои соотечественники – нормальные люди, а вы нет». Мы все сразу вернулись в Россию. И я этому счастлив, потому что здесь сейчас в сто раз лучше, чем там.
Максим Казаков
Источник фото: Алексей Федоров
Печатная версия интервью в газете «Новости Центра» от 15 июля 2024 года