— Яичницу с ветчиной, два бутерброда с икрой, жульен с курицей, а даме ‒ салат «Цезарь» и, пожалуй… Пожалуй… — Константин скользнул глазами по меню, выискивая там что-то новенькое, хотя уже раз пятьсот угощал в этом заведении «дамочек» и все блюда знал наизусть. — Пожалуй, вот этот десерт.
Официантка близоруко прищурилась, чуть наклонилась, чтобы прочитать название. Она здесь недавно, еще не выучила.
Костя почувствовал аромат ее легких духов. Ритка, Костина жена, любила запахи пряные, бьющие в нос. От них кружилась голова, хотелось кашлять, щекотало в носу. А у «этой», (Костя еще не дал ей прозвища), у этой аромат был воздушный, очень приятный.
— Итак, — выпрямилась девушка, стала зачитывать с блокнота позиции заказа. — Яичница… Салат…
— Да-да, и побыстрее. Мы торопимся, дорогая! — Костя улыбнулся ей одной из своих улыбочек «для тех, кто помоложе». Улыбка вышла мальчишеская, чуть на сторону, глаза прищурились, будто от яркого солнечного света, хотя за окном было пасмурно, с утра валил снег.
— Да, конечно. Мы очень постараемся. А напитки? Вы не заказали… — официантка клюнула на «дорогую». Костя в этом не сомневался.
— Ах да… — смутился будто Константин, стал метаться по меню, листать, смотрел на свою спутницу, а та откровенно забавлялась этой комедией.
— Юля, что же тебе выбрать? Я в растерянности… — Костя будто случайно задел бедро официантки Валерии рукой, сказал «пардон».
Лера сделала шаг в сторону, покраснела. Она решила, что Юля — жена этого приятного мужчины, и наверное, сейчас начнет ругаться, устроит скандал, обвинит официантку в том, что та пристает к ее супругу…
— Мне черный кофе без сахара, ему, — Юля ткнула алым ноготком в Костяна, — ему стопку водки. И чайник чая, таежного. И, да, милочка, пошевеливайтесь!
Валерия совсем сжалась, кивнула, всё быстренько записала и исчезла. Хотела, было, спросить, сразу ли подавать напитки, но Юля бросила на нее такой взгляд, что Лерка не решилась, исчезла за шторкой.
— Зачем напугала девочку? — дотронувшись до руки своей спутницы, спросил мужчина. — Такая лапочка, солнышко…
Худая рука Юли была холодной, бледной. Юлька вообще зимой всегда мерзла. И летом, и весной… Говорила, что это «малокровие», Костя верил. Но врала. Это с ним она всегда мерзла, потому что боялась, что бросит, уйдет. Что ему стоит?! Надоест она ему, наскучит, и тогда Костя позвонит, честно скажет, что между ними всё кончено, ну, может, пришлет прощальный подарок, да и дело с концом, станет жить дальше. А Юля не сможет. Она, кажется, умрет прямо там, на месте, когда узнает, что Костя больше не с ней…
— …Зоренька моя, котеночек… — Юля очнулась, стала опять слушать Костин голос. Он умел быть ласковым, нежным, умел говорить комплименты, чувствовал, что и когда ей, Юльке, нужно.
— Кто? Я? Ну—ну, тогда продолжай! — Юля замурлыкала, как кошка, повела головкой, выставляя напоказ шею с маленькой татуировкой в виде сердца.
— Нет, она, официантка, — вдруг выпрямившись, невозмутимо ответил Константин. — Не лезь, поняла? Это не твоё дело.
Юля посерьезнела, убрала руку со стола, пнула мыском туфли своего спутника.
— Мое. Она, — кивнув на официантку, сказала Юлька, — молодая совсем, нежная, чистая. Пусть держится от таких, как ты, подальше.
— Ай… — Константин махнул рукой. Юля может сколько угодно защищать от него женскую половину человечества, но, если Костик решит, что лапочка—Валерия должна быть с ним, то так оно и будет. У таких девочек всегда есть маленькие финансовые проблемки, бедные родственники, сестры, братья—сидельцы, больные бабушки, съемные квартиры, за которые нечем платить, институты, в которые можно поступить только избранным, а «Леры» в их число не входят… Да мало ли, проблемы всегда найдутся, и вот тут на сцену выйдет Костя. Он умный, у него много денег, а значит, он всесилен, решит, спасет, наладит. И ещё… Он не любит. Никого, кроме дочки. Ему легко.
А Юлька… Она просто забыла, что вот такой же простушкой сидела в будке «Ремонт ключей», когда Костику понадобилось сделать копию ключа от их с Ритой новой квартиры. Свой ключ Маргарита потеряла, очень извинялась. Вот и пришлось идти, делать новый. Юля, вся больная, с кучей носовых платков в урне и с еще большим запасом чистых чихала в своей будке так, что стены дрожали. Железная, плохо сколоченная будочка зимой промерзала насквозь, у Юли вечно мерзли ноги несмотря на работающий обогреватель. Андрей, мастер, который, собственно, точил ключи на станке, тогда куда—то ушел, а Юля сидела и чихала. Потом принималась кашлять, сопела, пшикала в нос из каких—то флаконов. Нос распух, стал похож на картошку, только почему—то красную, видимо, особого, «мичуринского» сорта.
Именно поэтому Костя сначала записал Юльку в список контактов под псевдонимом «клоун». «Клоунесса» или просто «Юля» писать было нельзя, жена могла полезть в его телефон, устроить скандал. Потом, года через полтора, Юля была переименована в «Степана Михайловича». «Степан» звонил на сотовый Косте редко, только в самых крайних случаях. В основном они разговаривали по Костиному стационарному рабочему. Черный, новенький аппарат блестящим броненосцем сидел на столе у шефа и «соединял сердца». Помимо «Степана Михайловича» Костику звонили и другие люди с мужскими именами в записной книжке, но почему–то женскими голосами. Костя, словно вежливый работник собеса, всех их выслушивал, утешал, сюсюкал, уговаривал не переживать и обещал «решить все вопросы в кратчайшие сроки». Коллеги Константина усмехались, кто–то завидовал популярности парня, некоторые презирали. Но Косте плевать. Ритка сама это заслужила…
Познакомиться с женщиной для Скворцова не было проблемой. Он бросался в новые приключения сразу, с головой, не сомневаясь, что впереди всё будет хорошо и интересно.
Так получилось и с Юленькой.
Сначала милая улыбка, потом слово за слово, а Костик умел так плести фразы, что в них утонет любая, и вот уже Юлька стоит вечером на условленном месте. Насморк чудесным образом прошел, платье взято у подруги, сапоги у матери, макияж делала сама, по инструкции из журнала. Юля очень старалась. Константин не какой-нибудь там мальчишка, он уже мужчина, от него дорого пахнет, он дорого выглядит и очень Юле нравится. Нет, она не была легкомысленной, «любвеобильной» пустышкой, просто… Просто Костя — это принц. Он первый среди равных ему, и единственный из Юлиных знакомых парней, кто не харкает на асфальт и не ругается матом в присутствии дамы. Он из другого поколения, старше нее лет на семь, он перерос все мальчишеские безумства. Он охотник, и добыча его — не мальки и плотва, а рыбка покрупнее.
Сколько они уже вместе? Юля задумалась, попыталась посчитать, но тут Валерия принесла напитки. Маленький стеклянный чайник на подставке со свечкой был весь пронизан изнутри этим теплым свечением. Сколько цвета, оттенков, переливов! Коричневый, почти черный по краям, потом бордово–вишневый, плотный, дальше вода становилась прозрачней, легче, переходила в медово–янтарный, золотисто–солнечный оттенок. Плавали, гонимые вверх теплыми потоками, чаинки, крутились и вальсировали, медленно разворачиваясь и отдавая чаю прячущиеся в их туго скрученных пластинках эфирные масла. Пахло изумительно ‒ ягодами, травами, немного хвоей. Юля невольно залюбовалась такой красотой, вынула смартфон, сфотографировала. Фото полетело в «Статусы» с надписью: «Зимний чай с любимым».
— Разлить по чашкам? — не глядя на Юлю, спросила Лера.
— Нет. Идите. Мы ждем всё остальное! — строго ответила женщина.
— Лера, милая, принесите нам, пожалуйста, еще хлеба, — встрял Костя. — На ваше усмотрение, какого. И… — Мужчина опять по-мальчишески улыбнулся. — У вас очень красивые глаза. Такие непременно нужно написать. Маслом… Нет! Нет, акрилом, по—современному, ярко. Ресницы чтобы одна к другой, вот такие же пушистые, как у вас в жизни! А вы. Лера, не художник?
Девушка смущенно улыбнулась.
— Ну… Немного. Так, для себя… Здесь, кстати, висят мои работы, — она с тайной гордостью кивнула на стену.
Трамвай в тумане дождя, Исаакиевский собор в пелене утреннего марева, какие-то натюрморты, пара портретов знаменитых артистов. Юля поймала себя на том, что картинки ей очень даже нравятся.
— Вот и я думаю, ведь видел вас на молодежной выставке! — хлопнул себя по лбу Костя. — Да? Вы же там выставлялись?
— Ну… — Валерия кивнула, хотела что-то добавить, но тут на кухне звякнул колокольчик, был готов чей—то заказ, пора идти. — Извините. Мне нужно работать!
Лера ушла, а Костя, мило улыбаясь, смотрел ей вслед.
— Ты же не был ни на какой выставке! — зашипела Юля, отхлебнула кофе, поморщилась. Сколько уже пытается она приучить себя пить черный, без сахара, как истинная аристократка, но так и не выходит.
— Молочка? Сахарку? — издевательски зашамкал на манер Юлиной бабушки Костя. — Ну не был, и что? Я просто очень хорошо разбираюсь в людях, Юлёк. И ей, этой милашке, было приятно, что вот она, такая простая, а ее заметили где—то на выставке. Ну дай ты сделать людям приятное! Ревность, Юля, это плохое чувство, черное. Я и Рите тоже так всегда говорю…
— Ты морочишь своей жене голову. Это противно! — покачала головой Юля. — Но я не стану в это лезть, сами разбирайтесь.
— Вот и правильно. Пей чай, успокаивай нервы.
Константин принялся за принесенную яичницу, Юля ковыряла салат.
— Ты приедешь сегодня вечером? — спросила она тихо.
— Нет. Занят. Прости! — Костя снова дотронулся до ее руки. Юля понимающе закивала, улыбнулась.
— Конечно. Какой разговор… Как твоя дочка? — перевела она тему на то, о чем Костик мог говорить часами. Так они подольше посидят в этом кафе, рядом…
— Сашка–то? Отлично. Вчера возил ее в зоопарк. Зимой это особенно экзотично. В слоновнике зависли, она никак не хотела уходить. А я стою, из глаз слезы, так там ужасно пахнет, но ради Сашки терпел.
Ради Сашки он мог вытерпеть вообще всё. Режьте ему руку, ногу, мучайте, издевайтесь, но, если это надо ради дочки, он готов.
Когда она родилась, Костя сначала растерянно смотрел на сунутый ему в руки кулек, а потом его «накрыло». Это было смешанное чувство любви, нежности, какой–то гордости вперемешку с ощущением своей грубости, мужиковатости, не предназначенной, кажется, для таких дочек. Костя разговаривал с Сашенькой с первых дней их встречи, носил по квартире, что–то объяснял. Рита смеялась, говорила, что ребенок в таком возрасте вообще ничего не понимает. Но муж не слушал. Много она знает, эта Ритка! Да всё дочка понимает, вон, даже улыбается!
На время Ритиного восстановления после родов Константин забросил все свои дела, на работе появлялся крайне редко, заботился о младенце.
Рита решила, что грудью кормить не будет. Это она сделала назло мужу, потому как тот выступал за длительное и обязательное вскармливание именно грудным молоком.
— Не буду я к себе ее привязывать! — строго говорила Рита, лежа на диване. — А если мне уйти надо? Если заболею, то и лекарства не примешь, потому что в молоко всё перейдет! Нет уж, дудки! Да и грудь потом отвиснет, станет некрасивой! Смесей сейчас в магазине — на любой вкус. Купим, пусть лопает!
— Ты совершаешь большую ошибку. Материнское молоко гораздо лучше, это же давно известно! Да и Саше с тобой спокойно, она будет чувствовать, что ты ее мама, а не просто так, подавальщица бутылок, — упрямо спорил Костя.
Господи! Почему ты не дал мужчине способность кормить ребенка молоком?! Костик был уверен, что обязательно справился бы, это несложно, и так важно для ребенка!.. Но нет, такая привилегия выпала женщине, глупой, упрямой Рите, которая бережет фигуру и собирается в первый же месяц после родов «куда—то уйти»…
И Сашка была переведена на искусственное вскармливание. Начались проблемы с животиком, Костя винил во всем Риту, та отмахивалась, уверяла, что через это проходят все, и молоко тут ни при чем.
Было тяжело, но дети имеют свойство расти, младенческие проблемы уступают место другим, детсадовским. Их Костя тоже решает. Он скрупулёзно разбирается с тем, кто обидел его девочку, кому она, конечно случайно, дала в нос кулачком, учит её договариваться, дружить, тащит на день рождения дочурки пакет с угощением для всей группы. Мамочки все млеют от Костиной галантности, воспитательницы закатывают глаза и тоже любят Костика.
Дети растут. Костик теперь это точно знает. Он любит ходить с дочкой по магазинам и покупает ей туфельки, платья, курточки, модные брючки и вельветовые жакетики. Она его принцесса, его Сашка, милая, вертлявая, очень умная и ласковая девочка. Лучше всех тех взрослых девчонок, которых знает Костя, и с которыми, прости, Господи, спит.
Он никогда не думал, что Саша, когда вырастет, тоже может вот так связаться с ловеласом, будет страдать, томиться своими чувствами и его изменами, верить, что всё скоро изменится и никогда так и не дождаться настоящего счастья.
Да нет, что вы! Если такое случится, Костик быстренько всё порешает, он этому товарищу укажет на дверь, утешит свою Сашульку, и она снова станет улыбаться. Дай–то Бог…
… — Привози ее к нам на дачу, — вдруг предложила Юля. Это был отчаянный шаг, безумный, но зато тогда выходные Костя проведет с ней, а не с женой. — Свежий воздух, каток у нас рядом, баня. Ты же любишь баню…
— Ты чего? Совсем что ли?! — Константин повертел пальцем у виска. Юля иногда его просто поражала своей наивностью. — Какая дача? Да Сашка всё потом матери расскажет, проблем не оберешься! И как вообще я должен это объяснять? Везу дочку на дачу к любовнице?
Юля шикнула, потому что Костя стал говорить очень громко, даже Лера навострила ушки.
— Какая любовница, милый?! Степан Михайлович я, ты забыл? Друг по рыбалке, — усмехнулась она, хотела что—то добавить, но тут Костя прочитал какое—то сообщение в телефоне, вынул из кармана деньги, положил на стол, кивнул Валерии, встал, поцеловал Юлю в лоб, целомудренно так, по—отечески.
— Куда ты? — спросила Юлька, вся сжалась. Это она его обидела, и он убегает…
— Я забыл совсем, у нас же совещание. Японцы прикатили, ждут, а я тут с тобой чаи таёжные гоняю. Всё, побежал! Боже, Боже, успеть бы…
Он выскочил из кафе, быстро зашагал по улице, увязая своими элегантными ботинками в снегу. Снег забивался к носку, таял там, становилось мокро и холодно. Но Костик не замечал. Он переобуется в офисе. Потом…
… Вечером, забрав Сашу из садика, Константин привез ее домой, хотел улизнуть «по делам», но Рита не пустила.
— Садитесь ужинать. Сколько можно вас ждать?! Саша, привезли твой новогодний наряд, поешь, будем примерять, — сказала она, целуя дочку в теплую, мягкую щеку. — Чипсы? Ты опять кормил ее по дороге? — напустилась она на мужа. — Костя, я сто раз говорила, так нельзя! Ты портишь аппетит ребенку. Она уже потолстела. Смотри, какое лицо стало!
Рита выпрямилась, снизу вверх поглядела на мужа. Ритка была маленькой, мышка да и только, тоненькие ручки, ножки, черты лица изящнейшие, как будто фарфоровая куколка.
«Вот такая могла бы поместиться в бочку и растить там ребенка, а потом высадиться на райском острове и забирать у белки золотые орехи!» — иногда думал Константин.
— Что ты кричишь?! — одернул он Риту. — И не стоит говорить о внешности Саши. Она идеальная. А чипсами ее угостил друг. У нашей дочки, да будет тебе известно, появился друг, Лёня Горшков. Он ухаживает за малышкой, помогает ей относить на кухню тарелку из—под супа и завязывает ей шнурки. Готовься, мать, к свадьбе.
Костя подмигнул дочке, та засмеялась и убежала в комнату. А Маргарита, хмыкнув, покачала головой.
— Да не дай Бог стать родней с Горшковами! Фамилия—то какая! Фу! Ладно, иди, мой руки! Подожди! — вдруг властно притянула она к себе мужа. Маленькая, слабенькая, а им могла крутить, как хотела. — Поцелуй меня.
Костя чмокнул жену в лоб, быстро и одними кончиками вытянутых в трубочку губ. Так он в детстве целовал руку батюшки, когда бабушка водила его на службу в церковь. Но тогда был еще какой—то благоговейный страх, от руки пахло ладаном, перстни сверкали, отражая свет свечей. Тогда в этом акте прикосновений губ к коже была некая сакральность, торжественность… Нет, Ритку он так не поцелует. Быстро? Да. Но не торжественно.
— По—настоящему не можешь? Или губы грязные? А? — зло оттолкнула его жена.
— Не пойму, о чем ты. Извини, очень есть хочется. Накрывай на стол.
Костя ушел в ванную, долго стоял там, включив воду и глядя на свое отражение в зеркале. Потом пришло сообщение от «Акима Фёдоровича». Тот интересовался, свободен ли Костя сегодня ночью, не подъедет ли он починить кран у старика–Акима.
Но сегодня — нет. Костя написал, что занят, перенес встречу на завтра, на полдень. «Аким Фёдорович» сухо ответил, что согласен, что кран подождет…
Со Светой они познакомились на ВДНХ. Костик тогда слонялся там по павильонам, решив, что должен купить Сашке на день рождения какой–то особенный подарок и почему–то решил, что самое особенное продается именно на ВДНХ.
Светочка стояла за прилавком и торговала изделиями из камней. Фигурки черепах, павлинов, забавных обезьянок — всё из розового камешка, Костя забыл, как называется.
После недолгих расшаркиваний Константин выбрал дочке браслетик, бусики и из того же минерала фигурку балерины.
— Вам завернуть? — спросила Света.
— Да. Подарочная упаковка. Для дочери, — пояснил мужчина.
Светлана кивнула, вынула из–под прилавка красивую коробку, уложила туда покупки, повязала сверху бантик.
— Может быть, посмотрите что–то жене? Маме? Скоро восьмое марта, очень приятно получить такие уникальные вещи в подарок! — предложила Светлана.
Константин задумался. Жене он ничего покупать здесь не будет, она перебьется. Маме? Та просила какой–то плед из шерсти верблюда, так что камни точно будут ей «не в тему».
— А что вам из этого нравится? — обвел рукой Костя товар на витрине. — Что бы вы посоветовали?
Она выбрала малахитовую шкатулку. Дорогущую, изумительно сделанную, с очень красивыми разводами на камне. Константин заплатил, тоже попросил упаковать, попрощался…
А на восьмое марта приехал прямо к Светиному дому, позвонил в домофон, сказал, что это курьер. Она впустила. Все всегда ждут каких–то курьеров, заказывают продукты, особенно на праздник. Света в спортивном костюме, запыхавшаяся, красная, видимо, после тренировки, распахнула дверь, протягивая деньги, и опешила.
— Вы? — удивленно спросила она.
— Я, — по–мальчишески улыбнулся Костя, протянул свой подарок.
Потом вместе готовили угощения, пришли Светины подруги, сидели за столом, пили, ели, смеялись. Костик там чувствовал себя дома. Нет, он не хозяйничал, держался скромно, но ему было хорошо. Девчонки подобрались смешные, но все образованные, не какие–то там вертихвостки. Говорили обо всём, танцевали… А потом Света выставила пьяного Костика за дверь. Он хотел остаться, говорил, что будет спать на коврике у двери, но Светлана не разрешила. Она тогда уже знала, что мужчина женат, что у него дочка…
Завоевать ее стало идеей «Фикс». Костя подбирался к Свете медленно, осторожно, форсировать события не старался, зная, что, рано или поздно всё равно она сдастся. Чувствовал, что так и будет!
И сдалась. Свет стала его через полгода. Одинокая женщина, истосковавшаяся по мужской ласке и заботе — вот такая она и была. Таких Константин быстро выделял из общей массы женского племени и приручал.
«Аким Фёдорович» с его шерстяным ковром на полу в спальне, с милыми статуэтками за стеклом в шкафу, с верой в приметы и всяческие суеверия, милый Аким Фёдорович— Света тоже, как и Юлька, надеялся, что когда–то Костя приедет навсегда. Дочка?.. Ну а что она… Останется с матерью. Так всегда и бывает!..
… Сели ужинать. По телевизору крутили какие–то новогодние мультфильмы. Сашка смотрела, не отрываясь, а потом вдруг положила вилку, посмотрела на родителей и велела им поцеловаться. Как герои сказок.
— Сашенька, что? Я не поняла, — закашлялась Рита. — Ты прожуй сначала.
— Я говорю, поцелуйтесь! Праздник же скоро! Дед Мороз любит, когда все целуются! Ну! — не унималась девочка.
Рита вытерла губы салфеткой, повернулась к мужу, приподняв одну бровь.
— Ну, папочка, давай! Поцелуй маму! Ты же ее любишь! — прошептала Сашка. Она думала, что сейчас произойдет волшебство, что вспыхнет бенгальскими огнями воздух за родителями, заиграет музыка, с потолка начнет падать снег, блестки и звездочки, потому что мама и папа, как принц и принцесса, влюблены.
Константин видел, как горят дочкины глаза, вздохнул.
Рита встала, он тоже. Она обняла его за шею, прижалась так сильно, что он чувствовал каждое ее ребрышко, маленькое, как у воробышка, слышал, как стучит ее сердце. Положив руки на ее талию, Костя закрыл глаза, наклонился и…
Ритка впилась в его губы своими, нетерпеливо, жадно, как будто в пустыне ей наконец кинули бутылку с водой.
Горячо, везде стало горячо, по всему телу. Константин не сопротивлялся. Ради Саши он потерпит, хотя и было противно.
Раньше, кажется, сто лет назад, он бы вот так стоял и целовался хоть вечность. Рита была его божеством, единственной, самой–самой, без каких–либо раздумий и сомнений. Он любил ее всю, целиком, исследовал каждую частицу тела, и она ему нравилась. Так невозможно было любить, это аномально, это сводило с ума и мешало нормально работать. Он ляпал ошибки на семинарах, пересдавал зачеты и экзамены, чуть не был исключен из института, и всё из–за Риты…
Они поженились сразу после окончания института.
На свадьбе Ритин отец, как следует выпив, отвел жениха в сторону, пригнул ее к себе мощной, тяжелой рукой и сказал, что если дочка будет несчастна, то он просто Костика убьет. Да, так и сказал, что убьет. Теща смущенно смеялась, делая вид, что муж шутит, ну пьяный, что с него возьмешь. Но зять тогда понял, что не шутит мужик, и правда, если что, своё слово сдержит…
С другой стороны, с чего ж Рита будет несчастна, если муж любит ее до потери пульса?! Ерунда на постном масле!..
Костик летел домой с работы, купив в киоске цветы и отметая все предложения друзей посидеть, попить пива; каждое утро приносил жене кофе в постель и целовал, целовал, целовал свою заспанную Ритусю...
Рита смеялась, млела и целовала Костика также жарко, вот как сейчас, на кухне, пока смотрит Саша.
Но это было когда–то, давно. Теперь всё совсем по–другому. У Кости в телефоне список мужских имен, Рита их все прекрасно знает, даже однажды звонила на некоторые со своего номера. «Аким Фёдорович» и «Степан Михайлович» тогда ничего не поняли. В трубке молчали и дышали. Потом связь прервалась. Ну бывает, ошиблись номером, реклама и прочее…
Рита поплакала, позвонила отцу.
— Папа! Он гуляет! Гуляет, папочка! У него их столько, что просто ужас! Весь телефон забит их номерами! — Под «их» Рита подразумевала женщин, этих развратных, падших женщин, которые разбивают ее семью.
Отец, рубанув топориком по куску говяжьей кости так, что Маргарита услышала противный хруст, сказал, чтобы дочка не тревожилась.
— Скажи ему, что если попробует уйти, даже намек даст на это, то Сашку больше не увидит. Ишь ты, гулена! Все они такие, все, Ритка! Молодые да ранние, лишь бы побезобразничать. Но у вас ребенок, Костя его любит, вот и пользуйся этим! — отец довольно крякнул, бросил кусочки кости в таз, вытер руки о фартук.
Рита кивнула, всхлипнула громко, выразительно. Папа велел собраться, грубо выругался и попрощался.
В тот осенний нудный вечер, когда за окном вот уже битый час лил холодный, грозящий перейти в снег дождь, а Костик вернулся домой поздно, аккуратно прокрался в ванную, думая, что все уже спят, Рита внезапно включила свет. Костик зажмурился, заслонил лицо рукой.
— Что так поздно, милый? — сладким голосом спросила жена.
— Я же написал, что был занят. Дела, — хотел пройти мимо нее мужчина, но Рита не пустила. Она, маленькая, со злыми, блестящими глазами, перегородила ему дорогу и прошептала:
— Уйдешь, тогда пеняй на себя: дочку ты не увидишь, понял? Отсужу, и близко к ней не подойдешь. Я найду слова, меня послушают. Останешься один.
— Что? Я не понял, о чем ты! Куда я не могу уйти? Что, так и стоять в прихожей? Рита, тебе не кажется, что это смешно? — Он улыбнулся, отодвинул Риту в сторону. — Спать хочу. Прости.
Ритка захлопала губами, хотела что–то добавить, но тут заплакала в комнате Саша, пришлось идти, укачивать её.
— Ты всё понял? — уже лежа в кровати, повторила Маргарита, потянулась к мужу, но он отбрыкнулся.
Да всё он понял. И что звонила она папочке, тоже понял. У того связи, он устроит всё, что угодно. И даже прав родительских лишит, если захочет. Значит, тесть знает, что у Кости на стороне «шашни»… Плоховато, но не смертельно. Наверное…
… Костя быстро поцеловал жену, сел обратно на свое место. Сашка, довольная, кивнула, улыбнулась.
— После Сашиного утренника, в субботу, поедем к моим, — сказала счастливая Рита, наливая чай. — В деревню. Мама просила помочь елку нарядить. Ну и Сашин танец посмотреть. Возьмем костюм, да, дочка?
Александра кивнула, схватила с тарелки пирожное, откусила кусок.
— Хорошо. Но мне в воскресенье к Панкратовым надо. Им стенку привезут, шкафы. Я обещал помочь собрать. Я же тебе говорил! — Костя подмигнул дочке.
— Да? Не помню. Я позвоню им, скажу, что ты не сможешь, — Рита пожала плечами.
— Не надо, поезжай без меня, — Костя быстро выпил чай, встал и хотел уже уйти, но Рита схватила мужа за руку, положила ее к себе на плечо.
— Нет, поезжай с нами. Ну праздники же… Новый год. А то знаешь, Саша так привыкнет без папы, совсем тебя забудет…
Она шептала тихо–тихо, так, что слышал только он…
Константин хмуро кивнул. Ехать к теще не хотелось. Далеко, нудно и совсем не в удовольствие.
— Ладно. Твоя взяла.
Тут зазвонил его телефон, Костя ответил, ушел разговаривать на балкон, хотя там было холодно. Давно надо было провести на лоджию отопление, сделать уютный уголок, как делали Юле, когда она переехала в другую квартиру, но всё руки не доходят…
…— А может не поедешь? — Света с тревогой смотрела на друга, пока он выбирал себе зимние ботинки в магазине, придирчиво осматривал подошвы, мех, щупал стельки.
— Да ладно. Это всего на два дня. А на сами праздники мы тут, в городе. Ты чего, Света? — Костя развернулся, обнял женщину, погладил по спине.
— Не знаю. Как–то беспокойно мне. Волнуюсь.
— Да мы туда сто раз ездили. Нормально всё будет. А ты жди. Я позвоню или напишу.
Он довез ее до дома, высадил и, послав воздушный поцелуй, вырулил со двора.
— Да, хотелось бы, чтобы позвонил. И чтобы всё было нормально… — Света потопала к подъезду, кивнула соседке, набрала код замка и исчезла в сумраке парадной…
… Тесть, Глеб Олегович, стоял на крыльце, в валенках, джинсах, байковой рубахе и душегрейке. Его уже седеющие, коротко стриженные волосы были посыпаны стружкой, значит, что–то делал в сарае.
— Гости дорогие! — заголосила Ритина мама, скатилась по ступенькам, расставила руки, принялась обнимать Сашу. — Ну наконец–то! Ждали, ждали! Дождались! Рита, Костенька! Хорошо–то как!
Маргарита подошла к матери, поцеловала ее в щеку, потом кивнула отцу. Тот ответил на кивок, протянул руку зятю, крепко пожал Костину ладонь, специально больно сжал пальцы, мол, знай, кто тут хозяин.
Потом стали носить сумки с продуктами. Ольга Николаевна сокрушалась, что это всё лишнее, что у них всего достаточно, и куда же теперь девать столько еды…
Глеб Олегович же ушел с Сашей за дом. Там они делали снеговика, Сашка барахталась в белом, чистом, совсем не таком, как в городе, снегу. Её лицо разрумянилось, шубка вся покрылась снежинками и теперь блестела на солнце голубыми кристаллами.
Костя залюбовался своей девочкой, самой любимой, единственной, ради которой он готов умереть, если будет нужно…
Когда уложили Сашку спать, женщины ушли на кухню «разговаривать». Рита что–то щебетала, но всё поглядывала на отца. Тот кивал, хмурился.
— А пойдем–ка в баню! — наконец предложил он зятю. — Вы там в городе совсем, поди, завшивели!
Глеб Олегович ударил Костика по плечу, да так, что мужчина покачнулся.
— Не хочется. Настроения нет, — покачал головой Константин. Идти в баню с тестем означало пить там беспробудно, слушать его монотонные нравоучения и молчать. Удовольствие так себе. — Я лучше пойду, посмотрю, как там Саша.
— А ну стоять! — рявкнул Глеб. Жена зашикала на него, ведь дите разбудит. — Я сказал, в баню иди. Не понял, что ли?
Он толкнул зятя к двери. Рита наблюдала, как идут мужчины к срубу на краю участка, как закрывают за собой дверь. Отец шел сзади, как будто вел Костю на расстрел, не давая даже оглянуться…
… В парной было душно, пахло травами и дубовыми листьями. Пар заполнил всё, даже легкие. Костя дышал тяжело, его грудь медленно поднималась, разводя ребра, прячущиеся под кожей, а потом опадала, чуть свистя. В висках стучала кровь. Тесть заставил перед парной «накатить». Зять сопротивлялся, но потом уступил.
— Ну что, поговорим? — прохрипел наконец Глеб Олегович.
Костя его не видел, голос раздавался откуда–то из тумана.
— Ты что, плешивый червь, творишь, а?! — крепкая, покрытая густым слоем волос рука схватила вдруг Костю, швырнула на пол.
— Да вы что?! Вы выпили лишнего, давайте выйдем! — Костя вскочил, вытер потекшую из рассеченной губы кровь. Та не хотела утихать, сердце тяжело ухало в груди, голова гудела.
Мужчина попробовал открыть дверь, но та была заперта.
— Будешь здесь, пока я не разрешу уйти! — заорал Глеб Олегович, опять толкнул Костика. Тот устоял, выбросил вперед руку, но тесть увернулся. Рука пнула пустоту.
— В чем дело–то? Вы бы хоть сказали, — отпрянул Костя. Голое тело его полыхало от жары, из пор сочился пот. Глеб с ухмылкой рассматривал наготу Риткиного мужа.
— Распарился? А теперь охолонемся! — Глеб Олегович медведем навалился на зятя и, ловко открыв дверь, потащил того за баню, где были организованы мостки к пруду.
— Да пусти ты! — разозлился Константин, ударил наотмашь. Теперь уже наплевать на все условности, родственные расшаркивания. Тесть сошел с ума, он — угроза, и нужно сопротивляться!
Глеб охнул, но устоял, изловчился, схватил Костю за шею. Тот стал открывать и закрывать рот, хрипеть, царапаться и вырываться, но хватка была слишком сильна.
Глеб по снегу дотащил зятя до мостков. Там, у самого берега, была прорублена широкая полынья. Мутная, пополам со ледышками вода облизывала уходящую вглубь лестницу.
Костя, едва дыша, почувствовал, как падает в холодную воду, погрузился целиком, сердце сжало стальным обручем, в глазах потемнело. Но он выплыл, хватал ртом воздух, хрипел и кашлял, колотя руками по льду. Через секунду рядом оказался тесть, навалился всей тяжестью, стал топить.
— Развратник! Грязный, отвратительный развратник! — приговаривал он, иногда позволяя Косте вынырнуть и захватить воздуха. — Моя девочка плачет из–за тебя. Да никогда такому не бывать! Убью! Прямо здесь, слышишь?!
Он ругался, грязно, витиевато, так, что Костян и слов–то таких не знал. Да и ладно, вырваться бы только, увернуться, а там посмотрим, кто кого!
Вдруг стало нестерпимо больно, что–то уперлось в спину, прокололо кожу. Костик обмяк, забулькал. Темно. Как же вокруг темно! Неужели ночь? Странно. Нет, вон там свет, на его фоне фигурка, маленькая, в пышной юбке и шубке. Кто это? Сашка? Надо крикнуть, чтобы бежала отсюда, здесь опасно!
Константин пытался закричать, но не мог. Он умирал. Совершенно точно, умирал! Права была Света, не стоило ехать… Но если его не будет, как же Сашка? Что с ней? Нет… Нет! Врёшь! Не возьмешь! Сашку я вам так не отдам! Единственное, ради чего надо жить, единственная женщина на земле, которую Костя любит...
Чувства к Рите, так жарко горевшие, умерли, погасли в один день. Костик даже помнил, какой, — двадцать четвертое апреля. Тогда он увидел жену с другим. В машине. Они целовались, как подростки, а потом…
Костя не стал смотреть, что потом, ушел. Дома его ждала Саша, с ней сидела Ритина мать.
Вот в тот день и умерла любовь. Это было так мучительно, внезапно, как будто острым кинжалом прямо в сердце. Так бывает, когда предал тот, кому ты доверял. Рита предала…
Костик потом спросил её, что всё это значит, но она только посмеялась над ним, обозвала ханжой. А ведь тогда у него никого, кроме нее, не было! Никого! Он верил в то, что бывает нормальная, человеческая любовь.
Она не смутилась, не извинилась, просто сказала, что стало скучно, встретила старого знакомого. Посмеялась и ушла в ванную, долго там плескалась.
— А знаешь, что самое смешное? — намазывая на лицо крем, сказала перед сном Рита. — Что ты всё равно будешь со мной, потому что Сашу я тебе не отдам. И если уйдешь, то ты ее больше не увидишь. Вот так–то.
Да, ребенок приковал его к ней, крепко, цепями. Без Сашки мир уже не существовал…
В тот вечер Костя пришел к выводу, что простить жену не сможет, просто не сможет, и всё.
— Хорошо. Я останусь. Но мы теперь лишь партнеры по воспитанию Саши. Не больше. Ты мне никто. Это понятно? — спросил утром он. Не было больше кофе в постель, не было поцелуя, только сухие слова, как будто чужие они с Ритой друг другу.
— Нет. Так не может быть, дорогой. Ты придумываешь что–то странное! Ну конечно мы муж и жена. И я тебя люблю. И ты меня тоже. Ну иди сюда! — Рита потянулась, вытянула вперед губы, но Костик брезгливо отвернулся…
И тогда, именно с того момента Константин начал вести ту жизнь, за которую сейчас страдает. То ли искал другую женщину, любовь, хотел доказать самому себе, что есть еще шанс на другую жизнь, то ли просто топил себя в легких отношениях, флирте, ничего не значащих поцелуях. Он приходил и уходил, женщины провожали его, но ни одна не просила остаться навсегда. Да и Бог с ними, все одним мирром мазаны.
И вот теперь его топят за то, что портит жизнь «святой» Рите, той, которая, пока муж на работе, оставляла дочку с бабушкой и шла развлекаться.
Костик слышал, как кричит, плачет дочка, или ему просто показалось.
Но одним рывком он оттолкнул прущего вперед тестя, охнул от того, что спину опять прорезала боль, схватился руками за поручень, стал медленно подниматься вверх, на берег.
На последней ступеньке оглянулся. Глеб Олегович, странно раскинув руки, лежал на воде, потихоньку уходя в черную глубину. Его тело погружалось медленно, как будто не спешило, а лицо странно шевелилось, точно тесть хотел согнать с носа усевшуюся туда муху.
Пришлось возвращаться. Вытянув Глеба из воды, Костик положил его на снег. Мужчина еле дышал, скрежетал зубами.
— Ноги… — хрипел он. — Не чувствую…
Потом опять была ругань, сжатые кулаки… И бессилие. Полное и безоговорочное.
Константин принес тулупы, положил на них мужчину, потащил к баньке. Он двигался медленно, стонал иногда. Было больно спину. Там, почти дойдя до ребер, сочилась кровью ножевое. Тесть немного «перегнул палку», как он потом говорил…
— Она первая меня предала, слышишь, ты, поборник истины! — прошептал Константин, укрывая потеплее тестя. — Я был на работе, Ольга Николаевна сидела с Сашей, а ваша Рита развлекалась с каким–то парнем. В машине. Это перечеркнуло всё. И не надо тут кричать о верности и чистоте. Нет её. Нет и не будет уже. Ну и чего бы ты добился? Убил бы меня? Сашку сиротой оставил? А тебя бы посадили, борец за справедливость. Ууу!
Костик сел на лавку, облокотился плечом на стену. Было холодно, больно и как–то пусто. И никому не хотелось звонить — Юле, Светочке, Даше, Евгении… Никому. Они не его, и он не их. Так, просто прохожие—перехожие…
Любить кого–то другого также, как Риту, он не сможет, выгорело всё. А на меньшее и не стоит размениваться!..
Прибежали женщины, заохали. Константин видел, как напугана Маргарита и растеряна теща. Они бестолково ходили по предбаннику, перекладывали какие–то полотенца, открывали и закрывали дверь.
Константин гаркнул, чтобы вызвали скорую…
— Костя… Костенька… — жена пыталась погладить мужчину по голове, но тот скидывал ее руку. — Да что же это такое?.. Я же просто…
— Мы разведемся, Рита. Я теперь твердо в этом уверен. Я не хочу и не буду жить с тобой. И Сашу ты у меня не отберешь. Ты, которая хотела чужими руками меня угробить, ты…
Он отвернулся. Рита пустила слезу, зашмыгала носом.
— Перестань. Из тебя так себе актриса. Иди к дочке, она может испугаться!
Маргарита кивнула, встала и легко, расслабленно зашагала по тропинке к дому. Она шла и улыбалась, потому что было очень приятно, что из–за нее дрались два мужчины. Из–за нее! Это льстило… А Сашу лишать отца она не станет. Всё-таки он будет навещать дочку, глядишь, обратно "приручится"...
Потом, правда, получив развод, Рита плакала у матери на плече, упивалась своим горем.
— Ничего, детка. Переживем! Много их, мужчин–то! Найдем тебе, — гладила дочку по голове Ольга Николаевна. Ей, в сущности, было всё равно, замужем Рита или нет. За Костей или ещё кем–то. Дочь сама разберется, лишь бы уехала поскорее…
… Сашка, выбежав из школы, огляделась. Отец обещал ждать ее на парковке, у соседнего дома. А, вот и его темно–вишневая «Ауди»!
Александра поправила прическу, закинула за спину рюкзак и зашагала к Константину.
Тот выйдя из машины, стоял и любовался дочкой. Хороша! Спортсменка, красотка, учится, правда, плоховато, ленится, но обещает, что, поступив в колледж, всё изменится.
— Привет, папан! — хулигански пнув лежащий на земле жёлудь, крикнула Саша, чмокнула отца в щеку. — Давно ждешь?
— Не очень. Вот, купил поесть нам. Будешь?
Он показал на пакет с булочками и соком.
— Нет. Я берегу фигуру. Ну, поехали? Что там у вас за тайны? Женишься что ли?
Она запрыгнула на переднее сидение рядом с отцом, пристегнулась и забарабанила пальцами по коленке.
— Возможно, — Костя плавно тронулся с места, влился в поток машин. — Потолкаемся немного сейчас. Музыку?
— Ага. Я сама включу!
Саша покрутила ручку магнитолы, по салону поплыли какие–то странные, будто космические звуки. Девчонка закачалась, закрыла глаза.
Костя хотел спросить, что же это за новый тренд, но не стал. Уж очень мило Сашка раскачивалась…
Она — его самая лучшая, самая любимая девочка, сколько бы ей не исполнилось, а всё равно девчушка с милыми косичками. Но теперь у Кости есть ещё кое–кто, кого нужно и можно любить. Не так, как Риту, но тоже очень сильно, до дрожи. И это так странно, что любовь можно повторить или попробовать еще раз. Она будет другой, уникальной, но опять твоей, идущей из самого сердца. Это чудо.
