О спектакле Московского драматического театра имени Гоголя «Разбойники». Премьера 20 сентября 2024
Начнем с того, что спектакль молодого режиссера Марка Вдовина — не совсем Шиллер. Скорее взгляд современного режиссера, которого беспокоят проблемы личностного характера, недолюбленности одного ребенка в семье за счет другого, неравномерность распределения родительской любви как причина того, что в одной семье вырастают прекрасный человек и подлец.
Сам режиссер определил шиллеровский текст как «криминальную драму», что, конечно, делает его понятнее и ближе современной публике. Этот посыл отражается в художественном решении спектакля: декорации лишь фрагментарно напоминают интерьеры 18 века и плавно — и надо сказать, удачно — переходят в современное граффити. Режиссерское отношение к шайке выражается однозначно: мусорные баки, цепи, косухи, берцы, балаклавы, бутафорский огнестрел, бутылки «из горла», кровавый свет софитов — все это органично на сцене 21 века. Но появление с бутылкой благородной Амалии фон Эдельрейх, ревущей благим матом, вызывает резкий когнитивно-эстетический диссонанс, хотя внутри эстетики нашего времени — довольно сильный образ.
В сценической версии Марка Вдовина и Валерии Гуменюк появляется нота сочувствия брату Карла Моора Францу, который на сцене превращается в женщину. Можно было бы поспорить с такой вольностью, но актриса Алена Гончарова подкупает сильной и выразительной игрой. Франциска в ее исполнении становится смысловой и эмоциональной кульминацией пьесы. Словно пытаясь проникнуть в свою судьбу, ее Франциска долго и мучительно всматривается в размытое зеркало, намеренно искажающее оригинал. Это зеркало — огромная удача создателей: в нем живут не только отражения реальных людей, но и души умерших.
Итак, сестра Карла Моора вопрошает Бога, откуда в ее жизни столько несправедливости: почему она родилась женщиной, которой многое в этом мире нельзя? Режиссер словно вскрывает больную мозоль — откапывает причины сверхъестественной жестокости и отвратительного коварства Франциски, пытается понять, принять и оправдать того, кто у Шиллера выведен средоточием мирового зла. Даже в финале режиссер пытается оправдать Франца, который вступает в умозрительный диалог с Господом Богом, и его самоубийство продиктовано скорее раскаянием и ненавистью к себе, чем трусостью искомого шиллеровского персонажа. Но в этой трактовке, внутри режиссерской модели знаменитой драмы, дарование и искренность Алены Гончаровой звучат правдиво и глубоко.
Можно долго разбирать и анализировать, чем вдовинская версия отличается от первоисточника. Есть много других моментов, которые выправлены создателями нового Шиллера. Вопрос в том, не проигрывает ли великий драматург в современной трактовке, не выплеснут ли с водой младенец? Смещение акцентов с вольнолюбивого текста великого Фридриха Шиллера, много столетий вдохновляющего людей на поиски себя в страшном мире, на противостояние и риски, с ним связанные, на осмысление глубоких моральных проблем, связанных с нравственным выбором и соотношением закона и всемирной справедливости на пусть обобщенную, но семейную историю с неравномерно распределенной родительской любовью лично у меня вызывает вопросы. Карл Моор, дитя романтизма, гений бури и натиска, сталкивается с трагическими последствиями насилия, которое все время разрастается и становится больше него, подминая под себя чистый дух протеста. Но по духу Карл остается честным человеком: его трагедия в невозможности управлять миром насилия, в который он вступил по ошибке. Финал Шиллера в сознательном самопожертвовании Карла, в его раскаянии, совершенно не звучит в спектакле.
Сам режиссер так определяет свою идею: «Трагедия недолюбленности … толкает молодых людей, у которых много конфликта с родителями, с социумом, искать свое место в этом мире, в том числе примыкать к разным группировкам. … Движимые энергией протеста, молодые ребята часто вливаются в группировки — это дает им ложное чувство безопасности… А вот отделиться от этой группы, вернуться к себе потом бывает очень сложно». Исходя из своей версии Шиллера, Вдовин создает финал, из которого уходят жертвенность и героизм. Уходит высокая трагедия, которую заменяет назидательная мелодрама в духе Чуковского: «не ходите, дети, в Африку гулять».
Тем не менее, постановка интересна и, пусть отчасти, но все же сохраняет дух Шиллера, дышащий бессмертным огнем монологов и блеском парадоксов (сохранен блестящий перевод Н. Ман). Радует сценография, эстетическое решение некоторых сцен (например, поэтична и зрелищна сцена заката, изящны и выразительны сцены смертей, тонкий переход в художественном соответствии эпохи 18 века и нашего времени, выдержанных в едином эстетическом ключе) — работа художников-постановщиков Екатерины Черной и Глеба Ефимова, композитора Михаила Левина и художников по свету Дениса Краснощекова и Ильи Султанова выше всех похвал.
И очень много актерских удач. Помимо блестящей работы Алены Гончаровой нельзя не отметить исполнителя главной роли Илью Антоненко, остро чувствующего трагизм своего героя, попавшего в тиски между насилием и благородством. Молодой актер Павел Комаров превосходно вписывается в эстетику Шиллера, хотя его Шпигельберг в новой версии изменен до неузнаваемости. Павел Комаров играет Шиллера глубже и возвышеннее, чем того требует роль — этот актер тонкого, глубокого дарования, абсолютно соответсвующий возвышенному духу Шиллера. Хорош комический Герман Егора Попова, особенно в актерском дуэте с Аленой Гончаровой; убедительна Амалия Алеси Алисиевич; Косинский Евгения Пуцыло и Шварц Сергея Савичева — абсолютный Шиллер, без скидок на современность.
В целом, версия Шиллера, представленная на сцене театра Гоголя, любопытна, азартна и эстетически выразительна — а это главное. Перед нами — живой спектакль, интересный новыми сюжетно-ролевыми поворотами и психологическими исследованиями. Впрочем, Шиллер неисчерпаем и дает огромную свободу для режиссерского и актерского самовыражения.