- Шел солдат с войны. Двадцать лет, три месяца и двадцать два дня тянул он тяжелую солдатскую лямку и не сказать, что привык, но стерпелся с ней. Удивлялся ладным заморским домам, мощеным улицам, но все равно не мог забыть родных лесов и дорог. Мог солдат остаться в Курляндии при герцогском дворе, но так тянуло домой, что сил не было противиться.
Солдату собраться - только подпоясаться. Потому повесил на палку котомку, куда положил мешочек с ржаными сухарями, а кожаную флягу с колодезной водой на пояс - весь солдатский припас. Да, конечно, соли чуток, завернутой в чистую тряпицу, да луковица. Выданный унтером на дорогу медный пятак солдат припрятал от греха подальше. Так и шел от села к селу, от города к городу. Шел домой, хотя и не знал толком ждет ли кто его дома и есть ли еще его дом.
- Стой, тебе говорят!
- Стою, А ты кто?
- Атаман я и здешним лесам и дорогам хозяин. А ты, должно быть солдат?
- Солдат... Был солдат, а теперь вот отстаавлен вчистую по болезни и топаю домой, а есть ли дом и не ведаю. - Так неожиданно для себя рассказал солдат про свою немудреную жизнь, что вроде и прошла, а вспомнить кроме муштры с зуботычинами, да баталий, да пеших переходов нечего.
- А давай-ка к нам в артель! Ты же мушкетное дело знаешь и людей убивать приходилось...
- Не-е, погоди. - Взъершился солдат. - Людей я не убивал. Врагов, да, не щадил и крови не жалел, по кустам не хоронился. А людей не-ет!
- Так, а что, супостаты и не люди поди?
- Люди, но враги и супостаты, злодеи, значит.
- Все, как есть, злодеи?
- Все, как есть, злодеи, а иначе чего бы это мы с ними воевать взялись?
- Так это ты сам решал, кто супостат, а кто нет?
- Почему сам, унтер сказал, а ему офицер объяснил. - Засомневался было солдат.
- Вот! Унтер! А если я, твой атаман, скажу тебе где враг, будешь стрелять?
- Не-е, ты не путай соленое с кислым. И я - солдат, и унтер, и офицер мы все государевы люди! Государевы! Слышишь, го-су-да-ре-вы! - По слогам с нажимом проговорил солдат. - Не, в людей стрелять не буду.
- Да, и ладно, раз так. - Согласился атаман. - Все равно у нас ружья нет. Пока нет, но мы и дубьем можем.
- Так ты что, мне угрожаешь, ограбить хочешь? Так у меня окромя котомки и брать нечего. - А про пятак солдат промолчал, конечно.
- Так значит не поможешь?
- А что вам помогать. Вы лихие люди прохожих обижаете, обираете, дубьем грозите - не помощник я.
- Жаль, понимаешь... А то бы подсобил в добром деле.
- Не пойму я тебя, атаман. То ты на грех меня подбивал, а теперь вот помощи просишь. Прям пока онуч заматывал он у тебя и размотался. -Хихикнул разбойник над немудреной шуткой.
- Постой, солдат, а, может, ты и взаправду поможешь?
- Эк, тебя мотает. Чем помочь-то?
Пока слово за слово цеплялось, и солдат, и атаман уселись на трухлявый ствол, поросший мхом, продолжили беседу.
- Племяшку мою внучатую уже завтра за старосту выдадут. Мы со старухой и взялись за лихое дело, чтобы откупиться. Да какое там... Староста такую цену заломил, что ни вжисть не набрать, а теперь еще и каторгой пугает, донесть грозится. Э-эх... - горестно махнул рукой неудачливый разбойник.
- Староста и староста. Чего такого-то?
- Да как ты не понимаешь. - Россердился атаман. - Старосте уже шестой десяток с прицепом, а девчонке только шестнадцать случилось.
Загорелось солдату помочь и хотел уже было отдать свой пятак, да только пятаком тут не обойдешься.
- Далеко ли до деревни будет?
- Скоро уже, иди дойдешь. - Так не поздоровавшись встретились и не попрощавшись разошлись.
Деревня началась сначала сенокосами со стогами да копнами. Потом начались поля-огороды и наконец деревенская ограда из жердей. Время было не позднее, а потому хлопотливое - на сельской дороге только дети да куры. Впрочем вот дед сидит, опершись на корявую палку, то ли спит, то ли думу думает.
- Здравия желаю, дедушка. - Прокричал солдат приветствие.
- Ты чего орешь, чай не глухой я. Или это ты глухомань что ли?
- Прости, дедушка,что разбудил. - И опять не угодил солдат деду.
- А я и не спал вовсе, а задумался.
- Да, ты дед, не иначе, философ.
- Как дам палкой! - Осерчал еще сильнее дед от незнакомого слова. - Ишь чего придумал. Чо бродишь, людей беспокоишь?
- Прости дедушка, мне бы переночевать где. А если никак, то пойду, в стогу переночую.
- Ишь чего удумал стога ширить. Вон у Авдотьи переночуй. Денег-то нет поди, так ты на сеновале отработаешь. - Усмехнулся в усы дед.
Что ж, Авдотья, так Авдотья. Женщина оказалась немолодой, но ладной, оценила солдата сверху до низу и отправила перекидывать сено со двора на сеновал. Не так и много было сена, да пришлось солдатику полазить по лестнице туда-сюда, укладывая сено, чтобы влезло все. Под конец так разболелось натруженное раненое колено, что пришлось сесть на пороге пока не утихомирилось хоть немного. А что делать, взялся за гуж не говори, что не дюж.
Авдотья выглянула из дверей, оценила работу и исчезда в доме, а потом появилась с полотенцем.
- Иди помойся, баня еще не сильно остыла, ишь взмок. Потом в дом заходи, голодный небось.
Эх! Размечтался солдат. Да кабы у него такой дом, да жена такая, да дети... Так бы и остался жизнь доживать! Но думы одно, а дело иное. По-солдатски быстро ополоснулся, за собой прибрался, чтоб хозяйка не бранила, и отправился в дом. На столе стояла глиняная миска с картошкой, ишь ты! и сюда уже новость дошла, да крынка с квасом. Что ж, по работе и снедь. Хозяйка за стол не садилась, подождала пока гость насытится и лишь потом приступила с вопросами. Солдатка она, двух сыновей на службу забрали и ни слуху, дочь замуж отдала, а муж пропал. Нет, не дочкин, ее, конечно. Пошел в лес и, как черти умыкнули. Вот все пытала не встречал ли сынов, а как служба тяжела - нет?.. Так за разговорами сожгли не одну лучину и разошлись, как светать стало - солдат на сеновал, а хозяйка на свой хозяйское место.
Солдат поднялся вместе с солнцем, хотя хотелось полежать, понежится. Помылся колодезной водой, заполнил фляжку и сел тут же, чтобы дождаться, поблагодарить хояйку и в путь. Авдотья не заставила долго ждать, вынесла глиняную чашку с остатками картошки, крынку молока, краюху хлеба. Очень неудобно стало от дармовой еды, но как говорится: дают бери, а бьют беги - солдату ли прилично ломаться, чай не девица на выданье. Выпил молоко, съел ломоть хлеба и собрался уж в дорогу, да тут дочка хозяйки прибежала, должно быть, поглядеть, кто там у мамки заночевал, а потом малец еще от старосты, требует мол солдата к себе для доклада.
Какое-ни какое, а начальство - лучше сходить, уважить должность.
В дом не приглашали, пришлось подождать во дворе. Дом и двор, надо сказать, не княжеский, но в нем одном пол деревни схоронить можно. Двор и дом за высоким тыном, как от разбойного люда. Тут солдат припомнил свою встречу с разбойным атаманом и спрятал неуместную ухмылку в рукав кафтана. Со всех углов двора на солдата, как на заморское чудо поглядывали то ли работники, то ли семейники старосты. Мужики - те исподлобья, как бы невзначай, бабы - в полоборота, придерживая края платков, а мальцы - они и есть мальцы, босоногие, в уже замызганных рубашонках. А староста не торопился, выдерживал форс значит. Вышел не один, с сынами - хозяин всему свету от Парижу до Тобола!
- Зачем звал-то, Нил Фомич. Я хоть и отставной солдат, а при поручении от самого царя-императора. То есть при службе, занятой. - Ну, не совсем, конечно, при службе, можно сказать и, что совсем не при службе. Да только рекрутский набор никто не отменял, а за каждого рекрута серебром платят.
- Вон у тебя какие орлы-молодцы, а не желают ли они Государю послужить? - Нил Фомич был готов размазать солдата по двору, но не заладилось, не простой солдатик, зайдем с другого боку.
- Что ж ты, соколик, во дворе стоишь. В горницу прошу, чем бог послал откушать. - И потом уже за столом: Так у тебя знать и бумага полномочная имеется?
- Имеется. - Хвастанул солдат. - Да только ж ты читать не выучен, разве что пономаря позовешь?
- Пономарь пьяный третий день, как скотина, да и неграмотен он. Вот батюшка должен приехать на службу... - Промолчал про сватанье-то, значит, рыльце в пушку, небось.
- Нет у меня радости ждать-прохлаждаться. Так что всех отдашь или одного кого? - Заголосили за дверями бабские голоса.
- Цыть, не вашего ума дело! Цыть, я сказал! - И уже к солдату.
- Может договоримся как?
- А чего ж не договориться. Да только прознает кто про наш сговор да ляпнет где ненароком...
- Эх, солдат, да ты не вникаешь видать. Дальше дорога-то через лес да болота, лес да болота. Знаешь, как наш лес называют? - Черным. То ли леший, то ли лихие какие люди там, а в Черном лесу пропадают бывает без следа. - Медленно, опрешись кулаками о стол, приподнялся солдат.
- Так ты что угрожать мне удумал, банник старый?
- Да Бог с тобой, мил человек. Я ж напротив о тебе пекусь. Вот пойдешь ты с подарком через лес, а как разбойники нападут или еще чего хуже, прости Господи.
- Ну, с разбойниками я поквитаюсь коли встрчу. А что касаемо нечистой силы, то крещеный я, православной веры и полагаюсь в вере на Христа нашего Спасителя и Божью Матерь нашу заступницу. Так пойду я. Что-то не ладится у нас разговор.
- Да погоди ты. Сам-то чего хочешь?
- Хочу? - Солдат опрокинул налитую чарку, заел кислой капустой. - Жениться я хочу, жену в дом привести, детишек нарожать, чтоб дом звенел от детского крика. - И для убедительности грохнул кулаком по столу. А кулак у солдата, скажу вам...
- Жениться? Вот беда. Бери Авдотью-солдатку, не баба, а сахар!
- Фомич, да ты сам на нее никак глаз положил? Не-е, баба она знатная, но старовата для меня. Как хозяйке ей цены нет, а вот детей рожать поздновато - детей хочу и много!
- Пусть сироту забирает. - Крикнули из сеней. - Ему в самый раз будет.
Не успел солдат спросить, хотя и сам догадался и к тому разговор направлял, как староста запустил в сторону сеней кувшин с квасом, забрызгавшись сам, и забрызгав солдата.
- Эх ты клуша старая! - Заорал Фомич и следом за кувшином сам кинулся вслед.
Посидел за столом солдат, чему-то горько усмехнудся, не оставил полной налитую чарку и вышел на двор. Солнце уже успело вымахнуть ближе к зениту и жарило в полную силу, дворовые попрятались в тени, а семейство все было в доме - спорили-рядили да так жарко, что не поубивали бы друг друга. У ворот догнал солдата малец и попросил вернуться. У крыльца стояла старуха с таким злым лицом! - чисто ведьма.
- Ты вот что солдатик, зла на нас не держи, забирай девченку и уходи, не было б греха. - Сунула иссохшим кулачком в живот - солдат едва успел поймать узелок, в котором явно ощущались монеты.
- Прям счас уходи, чтоб тебе пусто было.
Не стал солдат медлить, спросил у первого попавшегося, где живет сиротка, а она уже и сама идет навстречу с узелком. Остановилась на дороге, ноги босые в пыли, узелок прижала к груди.
- Забери меня отсюда, батюшка, - крикнула срывающимся голосом. - ей богу, иначе руки на себя наложу!
- Не бери греха на душу, доченька, пойдем, разве я тебя брошу.
За околицей их дожидалась Авдотья, узел, что тебе копна, стоял рядом.
- Не возьмешь с собой, так я все одно пойду, а прогонять станешь, так тут и монастырь по дороге будет. - Дерзко вздернула подбородок, а нижняя губа норовила заплакать. Эх, где наша не пропадала, потянулся солдат за авдотьиным узлом, но она опередила и привычным шагом пошла впереди.
Шли молча, каждый переживал про себя. О чем думалось женскому полу непонятно, а вот солдат все больше и больше сомневался: Вот ведь, без меня меня женили.
- Стой, солдат.
- Что стрелять опять будешь?
- Все бы тебе шутки шутковать. - Чуть обиделся дед. - Мы тут с Марфой подумали, может еще и сгодимся на что?
- Солдатик, миленький, возьми дедушку с бабушкой, знаешь, какие она калитки печет? Вспомнилсь солдату семья, как ссорились и мирились, как мешались друг у друга под ногами и как вместе тянули крестьянскую лямку...
Так и пошли, равняясь на стариков, которые по очереди тащили волокушу со скарбом. А впереди было почти двести верст сначала по проселку, потом от озера по бечевнику, за бечевником по тракту...
Мой собеседник разжал кулак, со звоном прищелкнул к столешнице медный пятак, снова сгреб его в ладонь и вышел из пивной. А в проеме двери задержался, искоса взглянул на нас всех сидящих за столами, привычно одернул солдатскую форму.
Как-то так...
1