Рассказ написан, в том числе и по воспоминаниям сослуживцев.
«Быт – забота общая» – была такая поговорка в советское время. Хотя если глубоко задуматься, то быт курсантов это такой объём задач службы тыла училища, что по сравнению с ним блекнет даже боевая подготовка.
Но не все бытовые проблемы решались тыловыми подразделениями. Многое из обыденного приходилось делать самим курсантам. Пришедшие с «гражданки» вчерашние школьники сразу столкнулись с незаметными ранее сторонами повседневности, требующими немедленного решения:
– как пришить оторвавшуюся пуговицу без мамы и бабушки?
– как постирать обмундирование без стиральной машины?
– как починить обувь, погладить форму, вымыть голову без горячей воды, наконец?
– и так далее…
О том, как решались отдельные бытовые проблемы, рассказано ниже. Про баню и мытьё будет самостоятельный рассказ.
***
В первых лагерях, при прохождении курса молодого бойца, бытовых трудностей хватало. Кроме всего прочего одно умение постигалось в буквальном смысле, через кровь. Подавляющее большинство курсантов, поступивших с гражданки, вообще никогда не держало в руках иголку. А тут тебе и подворотнички требуется пришить и погоны к обмундированию. Подворотнички-то ладно, попробуй-ка пришить толстые погоны к ХБ, а тем более к толстой шерстяной шинели, да ещё и ровно, заступив задним краем на сантиметр от центра, то есть, не «завалив» их вперёд или назад. Игла не прокалывала шинель, приходилось давить на тупой конец каким-нибудь предметом, в результате она нещадно колола пальцы. У многих в местах уколов, возможно, от недостатка витаминов, появились мелкие незаживающие нарывы-волдыри. Впрочем, вскоре организмы адаптировались – волдыри прошли сами собой.
Одним из индикаторов чистоты и бравого вида военнослужащих служили подворотнички. Вряд ли найдётся второй такой элемент военной формы, которому курсанты уделяли столько внимания. А поначалу и времени. Подворотнички представляли собой полоски белой ткани шириной 3- 4 см, длиной – по размеру ворота куртки ХБ и ПШ (летнего и зимнего повседневного обмундирования), то есть плюс-минус 50 сантиметров. Толщина не регламентировалась, но оптимальным вариантом считалось 2-4 слоя ткани, в зависимости от её плотности. Предназначение подворотничка – показать, что советские военнослужащие чистоплотные и опрятные, но главное – он защищал кожу шеи от натирания, предотвращал порезы, потертости, воспаления.
Предварительно подобранный по размеру и выглаженный подворотничок пришивался белыми нитками потайными стежками 3 - 4 см длиной, при этом иголка должна втыкаться с внешней стороны обмундирования практически туда же, откуда она выходит, а края материала на 1-2 мм выглядывать сверху и по бокам ворота ХБ (ПШ). В общем, занятие для неопытных рук крайне сложное, муторное, и на первых порах занимавшее у отдельных лиц до 40 минут, а то и дольше. Кроме того, неизбежные проколы пальцев не добавляли энтузиазма и стремления ежедневно совершать этот обряд. Подворотнички подшивались с вечера, и на утренних осмотрах командиры отделений обязаны были проверять их свежесть. Но со временем нежелание ежедневно менять подворотнички из-за сложности процесса или лени, что побуждало младших командиров заставлять курсантов делать это, сменялось убеждением соблюдать личную гигиену и опрятность. Где-то с середины второго курса, курсанты, как правило, самостоятельно стремились вовремя подшиваться. Да и занимал этот процесс теперь лишь несколько минут. В магазинах военторга продавались готовые изделия – в виде двойного куска ткани, простроченного со всех сторон, но большинство предпочитало использовать отрез белого полотна, сложенного в несколько раз. Удобно: перевернул чистой стороной, и пришивай вновь.
В армии регламентировано почти всё, не исключая и решения бытовых задач. На строевых смотрах, кроме безупречного внешнего вида, в обязательном порядке проверялось наличие у курсантов, так называемых ежедневных предметов первой необходимости, которые непременно должны быть при себе: документов (военный, комсомольский или партийный билет), расчёски, чистого носового платка, швейных принадлежностей. Комплект иголок с тремя видами ниток – зелёного, белого и черного цвета обязан храниться у каждого. Летом он крепился внутри пилотки или фуражки – сбоку, с левой стороны, зимой – внутри переднего отворота шапки.
Упоминание о нитках навеяло воспоминания об одном чисто-армейском курьёзном случае, который таковым тогда не казался. Рота первой в училище получила новые противогазы – с фильтрующей коробкой, расположенной сбоку защитной маски и крепившейся прямо к ней, без гофрированного шланга, соединённого с отдельно располагавшейся коробкой. Противогаз закреплялся за каждым курсантом. В целях сохранности защитного средства и повышения ответственности за его использование на сумку-чехол каждого противогаза пришивалась индивидуальная деревянная бирка установленного размера 5х3 см с фамилией и инициалами владельца.
Ротному пришла идея придать, так сказать, благопристойный вид новеньким противогазам с помощью «свежих» бирок, для чего было приказано спороть и сдать старые бирки (которые полностью удовлетворяли установленным требованиям) и заменить их новыми. Бирки изготовил обладавший художественными навыками курсант Александр Р., причём с применением аппарата для выжигания по дереву. Заняло это немало времени, потрачено много сил. Получилось красиво. Но неправильно. Действующими тогда армейскими наставлениями предписывалось нанесение надписей на бирки чёрной тушью, с последующим лакированием для предохранения от атмосферных осадков. Применение выжигательной аппаратуры не предусматривалось, а потому и не «по уставу». На это и было указано при первом же строевом смотре, и, несмотря на отсутствие других серьёзных замечаний, рота смотр не прошла, как следствие – и батальон тоже. Был назначен новый срок его проведения. А подготовка к строевому смотру, как известно, приводит подразделение в стрессовое состояние. Комбат метал молнии, дал сутки на устранение замечания, и назначил на следующий день новый смотр роты на батальонном уровне. Затем дружно спарывались неуставные бирки, а писарь и выделенные в помощь курсанты с подходящим почерком изготовляли новые «правильные опознавательные знаки». Поднятые наутро, за час до официального подъема, курсанты в срочном порядке пришивали новые бирки. После занятий командир роты приказал построиться подразделению и предъявить для осмотра противогазные сумки со свежими бирками. Оставшись довольным, он уже собрался распустить курсантов для продолжения подготовки к строевому смотру. Вдруг, неожиданно зашедший в казарму офицер соседней роты отозвал его в сторону и что-то тихо сказал. Ротный переменился в лице, резко побледнел и срочно созвал командиров взводов, старшину и «замков» в свой кабинет. Через несколько минут распаренные сержанты вышли назад, а спустя некоторое время старшина объявил, что следует заново перешить бирки на противогазы, но уже зелёными нитками. «Срок исполнения – 30 минут!» – заявил он.
Оказалось, что в суматохе по чьей-то команде было решено пришивать новые бирки чёрными нитками, как имеющимися в наличии у каждого курсанта и соответствующими цвету надписи, что и было сделано. А до строевого смотра оставалось чуть более часа. Видимо, ротный не смог в третий раз признать оплошность со злополучными бирками, поэтому перепоручил доведение приказания даже не одному из командиров взводов, а старшине. Всё потому, что в том же наставлении указывалось, что бирки на все средства индивидуальной защиты должны пришиваться нитками защитного, то есть, зелёного, цвета. Сугубо гражданскому человеку ситуация покажется абсурдной, достойной анекдота. Но это Армия. Здесь всё серьёзно! И хорошо для командира роты, что его не ткнуло носом в указанное обстоятельство батальонное командование. Отчасти понимая это, скрипя зубами, личный состав в очередной раз перешил бирки, а впоследствии и успешно прошёл строевой смотр…
В расположении роты, слева от входа, располагалась бытовая комната, соседствующая с верхней каптёркой. Там стояли гладильные доски и утюги для глажки, ведь в неопрятной парадке в увольнение не выпустят. Повседневные ХБ или ПШ гладились редко, на утренний осмотр можно навести стрелки двумя монетами, пропуская ткань между двумя плотно сжатыми «пятаками», а лучше – трёхкопеечными монетами или «пятнашками». Пряжки ремней чистились кусочками пасты ГОИ.
Имелись в расположении и расходные материалы, и специальные приспособления для починки обуви, прежде всего, конечно, сапог. Сапожная лапа представляла собой металлическую конструкцию, имитирующую форму нижней, до колена, части ноги человека. Острые, как бритва, сапожные ножи, самые простые конструктивно – незаменимы при мелком ремонте. Расходные материалы – каблуки, сапожные гвозди, железные обувные подковы, дратвенная нить и прочее – частично имелись в наличии, частично, при необходимости, приобретались самостоятельно. Кто-то из числа курсантов был назначен ответственным «сапожником», но застать его было практически невозможно, поэтому и приходилось самостоятельно осваивать эту профессию, чтобы уметь сменить истёршуюся подкову (использовалась далеко не всеми), или, реже, каблук. При смене каблука главная сложность – ровно обрезать выступающие после его прибивания кромки (идеально подходящий по размеру каблук подобрать практически невозможно), а ножи были очень острые…
В нашей роте был даже станок для растягивания шапок. Увеличение размера достигалось за счет электронагрева и фиксации в специальном приспособлении. Правда, лестных отзывов о положительном эффекте не приходилось слышать.
Из приспособлений для стирки всегда присутствовали только собственные руки, а из «химии» – хозяйственное мыло (выдаваемого по норме банного мыла едва хватало для использования по прямому назначению). Стирка осуществлялась либо в холодной воде (в лагерях – в речке), либо в очень холодной (в казарме). С сушкой в лагере проблем не было – разложил на кустах на берегу реки, и, если солнечно, через полчаса-час можешь щеголять в чистом ХБ. В училище – сложнее: на улице нельзя, в казарме – негде. Приходилось как-то выкручиваться. Хорошо ещё, что стирать приходилось в основном ХБ, то есть в тёплое время года. ПШ практически не стиралось – зимой и загрязнений меньше, да и существовал риск, что обмундирование «сядет» после стирки, поэтому обходились сухой чисткой, в крайнем случае – аккуратным застирыванием испачканных мест.
Между старыми казармами за спортивным комплексом, в кирпичной вставке, располагалась парикмахерская. Постригались, впрочем, все по-разному. В каждой роте находились умельцы, которые, быстро обучившись парикмахерскому искусству и вооружившись ножницами и машинкой, стригли личный состав. В некоторые роты приходили практикантки из ПТУ, к ним тут же выстраивалась очередь, не обходилось без дружеских шуток и подколок. Многие на территории училища не стриглись вообще, предпочитая городские парикмахерские, будучи в увольнении.
Увольнение. Как много в этом звуке для сердца курсантского слилось. Но следовало специальным образом подготовить форму. Кто-то освоил эту премудрость раньше, кто-то позже (отдельные личности не освоили совсем, видимо им это было не надо). И так-то позорный «минус» – так называли первокурсников из-за одной нашивки на рукаве – значит, хоть выглядеть надо достойно. Сшить нитками разрез шинели сзади. В погоны по краям вставить металлические куски от обода для фуражки,чтобы были ровные и прямые. Пуговицы – утопить и закрепить специальным образом изогнутой проволокой. Шеврон проложить материей, намазать клеем ПВА и под утюг. Вот теперь он ровный и красивый. К увольнению готов! Может, и девчонки обратят внимание на «минуса»…
На старших курсах отдельные модники принялись гладить… сапоги. Гладить юфтевые (яловые) курсантские сапоги несложно, но очень муторно. При этом в помещении стояла вонь. Внутрь сапога набивалась газета, в голенище – газеты, свёрнутые трубочкой. Вот когда пригождалась подшивка «Красной звезды». Чистый, а желательно новый сапог жирно натирался хорошим сапожным кремом и какое-то время выдерживался. И под утюг. Потом сапог намазывался парафиновой, а лучше стеариновой свечкой. Особенно швы. Снова глажка. И так несколько раз. После трех-четырех операций остывший сапог чистился до блеска и доводился бархоткой до зеркального состояния. Была в этом священнодействии и практическая польза: голенище принимало вид бутылки – плотно держало ногу, сапоги переставали впитывать воду, капли по ним стекали. Чистить глаженые сапоги с кремом достаточно пару раз в неделю – прошёлся бархоткой, и они блестят. С этим явлением боролись, но как-то лениво, закрывая глаза. Утюг, кстати, не страдал, он легко отмывался хозяйственным мылом.
***
Вспомнился ещё один забавный случай, который тогда таковым не казался. Пригодилось умение бороться с трудностями собственными руками с помощью подручного материала (по принципу: голь на выдумки хитра), при устранении широко развернувшейся «проблемы хлястиков», «войны хлястиков» – как только не называли эту кампанию.
История эта не нова: личный состав и отдельных военных училищ того времени, и некоторых строевых частей тоже, попадал в ситуацию нехватки обыкновенных хлястиков от шинелей. Развитие событий, как правило, происходит по одному сценарию, когда после пропажи (утери) хлястика у одного из военнослужащих он, ничтоже сумняшеся, перевешивает хлястик с какой-либо другой шинели на свою. При обнаружении пропажи хозяин чужой шинели делает то же самое с третьей шинелью. Некоторое время ситуация держится под определённым контролем – за счёт «заимствования» деталей верхней одежды с соседней шинели: ведь в подразделении всегда кто-то остается. Но однажды, например при команде «Сбор!», когда надо практически в полном составе и очень поспешно покинуть казарму, хозяин «бесхлястиковой» шинели не успевает незаметно позаимствовать чужой хлястик, и при построении это быстро выясняется. Случается скандал, с последующими громкими разборками. Затем могут быть нюансы. В нашей роте «нерадивому» курсанту влепили пару нарядов вне очереди и приказали срочно восстановить отсутствующую форменную деталь – по принципу «где хочешь, как хочешь, но чтобы к утру была». Одновременно это начало беспокоить всех курсантов подразделения – теперь все услышали про «проблему хлястиков», хотя раньше об этом знали только непосредственные участники «мародёрства». Начали предприниматься меры самосохранения – никто не хотел быть крайним и получать взыскания. К утру исчезли в неизвестном направлении ещё с десяток хлястиков, даже не смотря на то, что висящие у входа шинели прекрасно видны дневальному «на тумбочке». Дальше события развивались лавинообразно. Меры предосторожности усилились: кто-то накрепко пришил хлястик к шинели, кто-то ждал удобного момента, чтобы отстегнуть соседский хлястик. Большинства поступили радикально – сняли свои хлястики и положили в прикроватные тумбочки, чтобы доставать их оттуда и пристегивать к шинели в момент покидания казармы. Но скоро начались пропажи и из тумбочек. Отдельным ушлым курсантам в голову пришла идея иметь запасной хлястик на случай кражи своего родного. Хлястики перешли в разряд особого дефицита и тщательно оберегались. Их носили в сумках для занятий, в карманах и даже за пазухой. Ротное командование неистовствовало, но не знало, как разрешить проблему. Очень скоро на общем построении выяснилось, что не хватает более двух десятков хлястиков, притом, что изначально пропал всего один. Проблема усугублялась отсутствием хлястиков в продаже, и, кроме как, совершая противоправные действия по изъятию чужого имущества, взять их было негде. В воздухе витала идея поживиться за счёт соседних подразделений, но те уже были предупреждены своими командирами (проблема вылезла на батальонный уровень) и не допустили экспроприации. Но, думается, несколько хлястиков прибавилось у отдельных личностей – за счет изъятия в казармах другого батальона – там о «войне хлястиков» пока не знали. В какой-то момент ротный выступил с пламенной речью, справедливо указав на несуразность ситуации и глупость. «У каждого второго из вас имеется по два и более хлястика, – заявил он, – и если их все достать, то хватит всем, и даже останется. Призываю сдать излишки!». Но эгоистические настроения были сильны, и личный состав не откликнулся действиями. А вскоре кто-то подсказал командиру роты выход из ситуации: самостоятельно пошить хлястики из старых списанных шинелей, находящихся в каптёрке в количестве 10-12 штук (к слову, уже с исчезнувшими хлястиками). Кто занимался пошивом, уже не помнится, но через день на-гора были выданы первые десять штук – несуразные, какие-то кривоватые, с плохой прострочкой, но издалека вполне себе ничего. А затем, договорившись то ли с ателье, то ли с кем-то из родителей местных курсантов, ротный обеспечил пошив нескольких десятков хлястиков, которые выглядели практически неотличимыми от настоящих. Хлястики были розданы нуждающимся, и проблема сошла на нет. А через некоторое время ниоткуда стали появляться «лишние» заныканные хлястики, подбрасываемые в ниши, где висели шинели, из которых был создан запасной фонд, который, впрочем, никогда позже не использовался.
