(повесть)
Третье воспоминание из моей жизни.
Гуси! Гуси! Га-га-га!
Жизнь в выходные.
В выходной, моя жизнь отличалась некоторым разнообразием. С утра мы с отцом шли в магазин за хлебом. Он ставил меня в очередь, а сам через дорогу шёл к закусочной пить пиво. У закусочной был пивной ларёк.
Туда под выходной привозили с Лидского пивзавода несколько больших деревянных бочек пива, пустые бочки при этом забирали. Пиво разбирали быстро, так что к понедельнику его уже не было, а если накануне в автобазе была зарплата, то его хватало, лишь до обеда. Выпив две кружки пива, отец ещё успевал в очередь за хлебом. Его привозили два раза в неделю. Купив хлеб, мы шли домой, не спеша, мимо закусочной. В выходной здесь было многолюдно. Такой обычай появился у нас после того, как я однажды у закусочной,
на тротуаре нашёл одной бумажкой пятьдесят рублей. По тем временам это были большие деньги. Такая удача нам больше не улыбнулась. Мы находили и по три, и по пять, отец однажды даже десять рублей увидел, свернутыми в трубочку, хотя я шёл впереди, и не заметил такое сокровище, лежащее в траве. Отец, обычно, поднимая бумажку, говорил: “Небольшие, но всё, же деньги, слава Богу за это!”
Домой мы шли не спеша, по короткой грунтовой дороге мимо небольшого озера. По ней жители посёлка ходили очень редко. Озеро находилось в замкнутом пространстве. С основной дороги его закрывали контора и склады заготконторы, две другие стороны поросли густым кустарником американского клёна, дальше шла вымощенная булыжником дорога к вокзалу и небольшая привокзальная площадь, окаймлённая по периметру высокими тополями. По ней все и ходили. Мы утром тоже шли по основной дороге за хлебом. С четвертой стороны озера было болото, поросшее густым кустарником лозы. Дорога, мимо озера, по которой мы шли обратно, была насыпная, её протяженность метров триста, за то она была короче. Тянулась она вдоль непроходимого болота. Она отделяла болото от озера. Озеро и того меньше. Метров триста на триста пятьдесят. Озеро наверно было родникового происхождения, говорили, что вода в нем холодная, и оно замерзало не каждую зиму.
Это замкнутое пространство местные называли Гусиное Королевство. Отец рассказывал, что в Бастунах гуси были почти в каждом дворе. По весне, посаженая на яйца гусыня, выводила более десятка гусят. Отдельные хозяйки, умудрялись даже курице наседке подкладывать гусиные яйца, и та их выводила думая, что это цыплята.
Сначала их содержали на подворье, кормили до тех пор, пока у них проснётся
гусиный инстинкт, и гусята начнут щипать травку. Потом изымали курицу и пускали их в семейство к гусыне.
Объединённая семья через несколько дней считала гусят своими и заботилась о них. Обычно на племя с осени оставляли самого сильного гусака и гусыню. Сейчас гусак был грозный папа и оберегал своё семейство. Через некоторое время гусята меняли пух на перья. Тут хозяйка мазала их шеи краской и выгоняла на озеро. Здесь гусям было раздолье: весь луг усыпан молодой травкой, прыгали лягушки и кузнечики, летали насекомые в озере много маленьких рыбок, тритонов, головастиков. Ешь да расти. Они и росли, как на дрожжах. Сначала хозяйка в конце дня перед закатом солнца приходила к озеру и звала их, чтобы покормить. Гусак строем приводил семью домой, уставшая за день от забот гусыня замыкала строй. Потом гуси забывали свою хозяйку, и не уходили с озера. Становились дикими, и различить их можно было только, по краске на шее. Без всяких затрат, к осени они вырастали, становились самостоятельными и превращались в красивых грозных диких птиц. Молодые гусаки начинали меряться силами с гусаками соседями и их папами. Их мамы потеряли всякий интерес к своим детям, и плавали по озеру, восстанавливая свои силы. Гусей было, очень много. Всё озеро, и весь берег был усыпан их особами.
Они были разных пород, но окрас у них был почти одинаков. Белая, покрытая маленькими пёрышками, смешанными с пухом, широкая грудь, серые мощные крылья с большими перьями; высокая, высланная белым пухом сильная шея. Гордая не знающая страха голова, посаженная на эту шею. Маленькие, всегда злые глаза и большой острый, отдающий желтизной клюв, которым они непрерывно щипали маленькие зелёные листочки молодой гусиной травы. Иногда они вставали на свои сильные красные с перепонками лапы, поднимали голову к небу, вытягивались во весь рост, и начинали часто, часто махать своими огромными в размахе крыльями.
Голова гусаков поднималась чуть ниже головы моего отца, он у меня был небольшого роста. Вот и сейчас, пока мы шли по дороге, нас раз за разом атаковали гусаки. Они шипели, вытягивали свои длинные шеи, пугали нас.
Отдельные наглецы даже успевали ущипнуть отца за штанину. Я шёл с противоположной от отца стороны, держал его за руку, иногда мне становилось страшно, и я начинал их передразнивать: “Гуси! Гуси! Га! Га! Га!”
Где-то на средине дороги отец разозлился, изловчился, схватил очередного наглеца за шею и приподнял от земли. Гусь сразу обмяк, прижал к туловищу свои грозные крылья и стал захлёбываться. Отец отпустил его, гусь отошёл в сторону и загоготал. Дальше по дороге нас никто не трогал.
Мама усаживала нас завтракать. Сестрёнка начинала капризничать, отказывалась, есть кашу, тогда мама шла на хитрость, забирала у неё миску, шла за дверь и говорила:
- Киска, ты хочешь кашки?
Сама при этом незаметно мяукала.
- На, ешь скорее, пока Алла не хочет.
Тут в игру вступал я:
- Мама ты что делаешь? Киска сейчас съест последнюю кашку, а сестрёнка останется голодная.
Выбегал за дверь и приносил кашу обратно.
- Еле отнял, все руки искусала. Прогнал киску ловить мышек. Сказал ей, что Алла сама кашку съест.
Сестренка первой съедала кашу. После завтрака сестра с мамой наряжались и шли отдыхать в парк. Мы с отцом шли в сарай и там ремонтировали мотоцикл.
Иногда брали топор, шли в лес заготавливать сушняк на розжиг печи. По ходу собирали грибы.