«Мне нравится свобода, которая дает нам анонимность».
Действие первое: игры с аристократскими помыслами
Кокетливо заявила, что уже при разговоре по телефону поняла, что у нас не будет дискомфорта в общении при встрече. Подчеркиваю, что я ее полностью поддерживаю, сразу понимаешь, что это свой человек в доску.
Она смотрит на меня, и я изучающе смотрю на нее, и, кажется, вот-вот мы начинаем понимать симпатию языков наших тел. Вроде неплохо понимаем, как будто знаем друг друга уже давно — так обычно все по началу думают всегда, наивно полагая, но упорно не позволяем путаться мыслям, задаются вопросы и появляются некоторые неконтролируемые смущения.
Нет никакой эйфории, так как эти предположения уже посещали меня и раньше, скорее всего, и ее тоже. Уверен, она думает сейчас о том же, глядя на меня пристально. У нас деловая встреча, дела на первом месте, нет места романтики и флирту: встретились, обсудили, разошлись.
— А может, наконец, встретились судьбою? — думал я. — Так чего теряться, чего мы теряем, мы же взрослые люди, можно легко сказать, живем ведь один раз.
— Давай на ты? — утвердительно вступила она.
— Да, давай, без проблем, — вставил я в ответ. Без проблем — зачем я это сказал, будто я сомневаюсь в необходимости перехода на «ты». Это сближает, выстраивает более доверительные взаимоотношения, вот так сразу с ходу на первой деловой встрече? Смелая и инициативная. Или ей так привычно?
— Будешь десерт, чай, кофе или шампанское? — фривольно позволил я себе.
— Нет, спасибо, точно без шампанского и вина, я на машине, кофе можно, — ответила она.
Спустя время рассуждения коснулись темы про эстетику и желания изучить этику) Нарочито страстно заявила она:
— Я же аристократка, — сверкнула она глазами в момент произнесения, наблюдая за моей реакцией и ожидая одобрения, словно бросила мне перчатку, чтобы я с должным вниманием и заботой надел на ее нежную бархатную руку.
— И на это имеешь полное право, — добавил я с глубоким почтением, возвысив чашку чая вверх.
Аристократка все-таки от природы: образованная, несколько высших значимых для нее гуманитарных образований, умеющая слушать, взгляд вроде не коварный, добрый, умеет заинтересовать собою, разносторонняя, на любую тему поддержит разговор, с языками проблема, да это и неважно — здесь же не конкурс и не соревнования, здесь встретились две адекватные персоны.
Красивая от Бога, сама не замечая этого, не Мадонна, Мадонна — она такая одна, мысли формирует будто прозой, сразу видно, начитанная и любительница театральных представлений, в этом ее особый шарм, уверенность и открытость в разговоре только дополняет ее целостность и делает ее непревзойденной. Нотки элегантности и непосредственности присутствуют в ее манерах, а ее необузданная страсть еще больше располагала к непринужденной беседе.
Время встречи летело незаметно и легко, что, как выяснилось, поиск самой себя не вызвал у меня смущения, а у нее дискомфорта, наоборот, разговор стал еще более интимным и деликатным. Не хватает только фразы «влюбился в барышню с первого взгляда». Хороша собой, как и вся чертовка.
— Обнимемся? — высвободив руки вперед, сказала она.
— Да, давай только не здесь, я же джентльмен, miami police vice guard, давай я тебя провожу, а сам останусь еще поработаю, — ответил я.
— Не поняла ничего, что ты сказал по-английски, но звучит вкусно, — отметила она.
Выйдя на крыльцо заведения, стоя у выхода, посмотрели друг на друга бросили друг другу по паре фраз:
— У меня тут еще пару встреч осталось, — заметил я.
— А мне пора ехать с друзьями, у нас сегодня намечается грандиозная вечеринка, — подчеркнула она.
Объятия были теплые дружеские, хотя желание было и на что-то большее: проскользнула обоюдная симпатия однозначно, глаза блестят у обоих, пульс учащается, хотя вида не подаем. Но глаза обоих выдают заинтересованность, хотим сказать что-то еще, но что-то останавливает — нужно бежать вновь. Выстраданные жизнью объятия двух заблудившихся сердец скрепились взаимно, тактильно изучили еще ближе.
— Созвонимся, спишемся, и увидимся вновь.
— Да, конечно, с удовольствием, непременно.
Но потом, верный товарищ суета вступает в игру. Время стирает эйфорию, храм мрака ненужных нам мыслей о заботах и хлопотах с будничными проблемами создает хаос и молнией стирает воспоминания о только, что разгоревшейся вновь искре надежды на карусель любви, страсть к полноте ощущений и нахлынувших чувств остывает и становится уже неуместной, отходит на второй план, а затем проваливается в небытие и забывается.
— Что мешает сделать первый шаг? — Позвонить или просто написать: гордость или предубеждение, ощущение быть навязанной или навязанным лишними и неуместными пылкими ощущениями, которыми хочется поделиться, страх быть отвергнутым, быть непонятым и выглядеть потом глупо, получить еще каплю разочарования.
Но мы ведь уже разобрались, утвердились во взглядах, мы взрослые люди, и нам нечего терять, нас сложно удивить, мы хотим дарить любовь и быть любимыми, почувствовать, наконец, себя вновь окрыленными, окунуться в те чувства, которые были уже забыты. Кто-то ведь должен найти мужество сделать шаг вперед, счастье так близко, оно совсем недавно скрепилось узами крепкой дружбы и понимания с перспективой любви. Делая раньше первыми шаги, обжигались, раны позабылись, и вот можно обжечься вновь, но страшно, тяжко и некогда вспоминать эту знакомую мучительную боль.
— Жизнь летит перед глазами, она уже заметно улетает.
Несколько недель спустя.
Действие второе: раскаленной поступью шагая.........
Горький привкус во рту придавал ему еще большей раздражительности и отчаяния, паника уже была у его подступов ног.
Как какой-то пилигрим, слоняющийся по незнакомым ему руинам
И как тут можно понимать людей, когда мнение человека меняется так часто, жестоко, очень быстры и жестоки все происки мира, скупость на слова, недоверие личности к личности, часто тяжело становится все это переваривать вновь и вновь, даешь людям надежду, возможность, а человек в основном спускает свои труды, накопленные такими муками в унитаз, а ведь потом он же начинает понимать, что сглупил, сжадничал, мысли закрадываются.
— А нужно помогать тогда людям? Стоит ли тогда вообще помогать людям? — Ведь в ответ ты получаешь только нож в спину. Если не будешь помогать, то получается зло победит вновь, стало быть люди сами зло.
— Может остановиться, и делать только для себя? Когда понимаешь ценность времени и возраста, объясняешь не трогай меня, не заставляй, мне это не нужно.
— Чего ты хочешь? — Вы мне не дадите того, что мне нужно, потом ведь будут последствия. Хочется тоже пожить и для себя.
— Эгоизм? — Ну и что с этого, можно просто ничего не писать, не делать или найти смелость признаться в этом, а можно делать как большинство: есть, пить, потреблять и потреблять, тратиться.
— Зачем учиться людям? — Есть более простые способы разбогатеть не напрягаясь, корчить рожи и демонстрировать себя, а большего и не надо, зато здесь и сейчас.
— Зачем эти языки? — Можно просто наслаждаться, ни о чем не думая и не заморачиваясь, решая свои насущные текущие проблемы, ведь все равно люди меркантильные лицемеры, смотрят на тебя, оскалившись, изучают, говорят то, что ты хочешь услышать, заполучить то, что привыкли требуя заполучать, все не доступны и закрыты, общаясь друг с другом под эйфорией, через пару недель готовы друг друга забыть, а где-то променять, ссылаясь на занятость, каждый ждет от второго первого шага, чтобы не продешевить.
Мерзко пишу, а что поделать, сущность знатока, раздающего советы. Я люблю простоту, не люблю заискивание и позерство, но разве от человека дождешься настоящей доброты, только если на первое время, пока до него дойдет уже следующее поколение вырастет, а там уже глубокая старость и уже поздно извиняться, не перед кем будет уже вспоминать прошлое.
«Когда люди вспоминают прошлое, можно сколько угодно говорить правду, — она всегда будет звучать как ложь».
Пауло Коэльо.
Разум, чувства притупляются, осознание, что справедливости нет, обретает все более ясные черты. Холод в теле на раскаленном солнце отрезвляет чувства, голод по душевным разговорам одолевает разум, слов не хватает объяснить свои желания и потребности здесь и сейчас.
Хотя многое познал странствующий пилигрим.